Август оказался приторным. На вишнях, осенних грушах, георгинах и выпаренном воздухе проступали сахарные кристаллы. Люди с липкими руками цеплялись за калитки, фанерные почтовые ящики и колодцы. К ведрам клеилась привязанная цепь и вязла пыль от пшеницы, которую мололи на крупную дерть в каждом втором дворе. Пыли было уйма. Целые тонны серовато-пшеничной пыли.

К концу лета песок поджарился и без конца насыпался в босоножки с закрытыми задниками. Потом плавился, словно на раскаленной сковородке. Это напоминало детство, где в каждом доме топили сахар, воду и лимонный сок в толстом чугуне. Далее уваривали до желтого цвета и наполняли петушиные формочки. Детям приходилось по полгода собирать палочки от мороженого, чтобы было что вставить в долгожданный светящийся на солнце леденец.

С самого утра Ольга вместе с мамой копала картошку. В этом году клубни, как и все остальное, были огромными, розовыми, словно бычьи яйца. Их даже не нужно было сортировать, целясь «теннисными мячиками» в старое зеленое ведро для свиней. Огород – сухой и дряблый, напоминал безобразно растрескавшееся полотно, и только пятна помидоров, перца и баклажанов делали его узнаваемым. Солнце недопеченным куличом висело так низко, что, казалось, можно оторвать кусок желтого сырного теста и отправить себе в рот. И небо ползало на карачках: то на крыше дровяника, то на верхушках стогов злакового сена.

Мама в старых отцовских штанах и дырявой кофте разогнулась, давая отдых спине, а потом присмотрелась к Ольгиному лицу и, заметив несколько воспаленных прыщиков, посоветовала:

– Вчера в газете вычитала древнее средство от угрей. Нужно потолочь листья малины и смешать их со сливочным маслом в пропорции один к двум, а потом накладывать на кожу в течение десяти дней.

Ольга, согнувшись пополам, продолжала рыться в твердых обломках земли, обрывая кожу вокруг ногтей. Во рту было сухо, и припухший язык постоянно лип к нёбу.

– Мам, ты мне уже предлагала второго мая умыться молоком от черной коровы. И что? Прыщей стало только больше. А маслом, думаю, можно вообще закупорить поры.

Мама подкопала новый куст и достала висящий на нем картофель, словно виноградную гроздь.

– А ты меньше думай. Думает она… Народ не просто так подметил, он веками присматривался, искал совпадения, выверял. Народ скажет, как завяжет. И потом, – она убрала из голоса громкость и быстро проверила, нет ли лишних ушей, – как только начнешь жить половой жизнью – сразу все пройдет.

Ольга хмыкнула себе под нос и спрятала голову в сухой кукурузе. А мама, почистив лопату, вдруг строго переспросила:

– Ты лучше расскажи, что ты с работой решила? Диплом закинула в шкаф, ползаешь вторую неделю в огурцах, перебираешь фасоль, а отец тебе место в детском саду держит. Что ты смотришь волком? Ну да, пока в прачечной, а там, глядишь, и до воспитательницы доберешься.

Оля выпрямила спину и подвигала ногой в галошах. Ее зеленые носки уже давно стали черными, а пальцы слиплись от чернозема, как от мягкого пластилина. Она, хромая, дошла до тропинки, где стояла банка с квасом, и стала жадно пить. А когда утолила жажду, приставила руку козырьком и ответила:

– Я вот что думаю. Поеду лучше в город и устроюсь в богатую семью домашним учителем или, как сейчас называют, гувернанткой.

– Чего? Даже не думай! Я читала, что там происходит. Хозяева спят с прислугой, обвиняют в воровстве бриллиантов, а потом выбрасывают на улицу без средств, рекомендаций и документов. Ищешь легких денег или хочешь погреться среди богачей? Лучше выбрось это из головы раз и навсегда.

Оля подняла полмешка и взвалила его на спину. В пояснице стало жечь, словно кто-то елозил наждачной бумагой, и шаг получался не твердым, а шатающимся и бабским.

– Мам, я уже все решила. И даже нашла комнату в общежитии.

– И что, думаешь, заработаешь много денег? Разбогатеешь? Вспомни пословицу: у кого деньги вижу – души своей не слышу.

Но Ольга уже скрылась за сараем, и только где-нигде мелькала ее желтая косынка. То в просвете старого винограда, то возле курятника, то сливалась с лошадиной облепихой.

Агентство, куда она позвонила, находилось на территории киностудии им. Довженко, на которой были отсняты первые фильмы: «Земля», «Арсенал» и мультфильм «Тук-тук и его приятель Жук». Пришлось долго искать, переспрашивать на проходной, путаться в пятиэтажных корпусах и широких, как конские стойла, павильонах. Все здания были старыми, довоенными, с бежевым тональным кремом на внешних стенах. Сад выглядел заброшенным, некогда фруктовым, и только дикие абрикосы-жердели мигали на ветках, как перегоревшие лампочки. Всюду слонялись люди в нелепых комбинезонах и наушниках, напоминающих шапки танкистов. Одни перекатывали по рельсам операторскую тележку, другие – пили кофе и долго мяли в пальцах папиросы «Беломорканал». Медленно осыпались листья и царапали засушенными черенками бронзовую мемориальную доску. Словно ногтями, обрезанными очень коротко.

Ольга в черной юбке и белой блузе из полиэстера, с хвостиком на затылке поднялась на пятый этаж и постучала. На улице еще было достаточно тепло, и ее ноги без чулок темнели от огородного загара. Она немного стеснялась своего старомодного вида и обветренного лица на фоне разодетых столичных красавиц. А еще очень боялась. Перед этим ей отказали в двух аналогичных агентствах: в «Надежной няне» и «Фрекен Бок». В первой – из-за прописки, во второй – предложили специальное пятимесячное обучение за триста долларов.

– Но у меня же высшее педагогическое образование… Зачем мне еще учиться? Я год работала в детском саду, знаю программы и методы формирования сознания личности в виде бесед, лекций и разъяснений. Я играю весь музыкальный репертуар для дошкольников: детский альбом Чайковского, «Сказки венского леса» и польки Шостаковича.

– Девушка, не морочьте голову. При чем здесь ваш Глинка? У нас такой порядок, и учатся все: и бухгалтера, и стюардессы, и продавцы галантереи.

Потом она отвлеклась, зашуршала бумагами и стала монотонно зачитывать:

– Мы предлагаем специально разработанные курсы, благодаря которым вы сможете успешно работать в семье. Вы изучите семейный этикет, героическую и этнопедагогику, сказкотерапию, психофизическую гимнастику, жанры живописи и многое другое…

Но Ольга уже повесила трубку. Она звонила с уличного телефона-автомата, синего, как помойное ведро, и стыдилась своего акцента и внешнего вида. Ей казалось, что всем есть до нее дело. Что горожане смотрят, посмеиваются, считают недотепой и провинциальной дурочкой. Поэтому вся надежда была на последнюю фирму.

Она зашла и смутилась. За столом сидела ухоженная девушка в деловом костюме цвета домовой мыши и с огромной копной плохо расчесанных волос. Ее взгляд был прохладным, высокомерным и пренебрежительным. Стройные чулочные ноги, туфли с конусовидными каблуками и влитая юбка говорили о стиле, и Ольге стало неудобно за свою юбку-резинку и целлофановый пакет вместо изящной женской сумочки. Со всех сторон напирали оливковые стены, стеклянный стол, напоминающий лед деревенского озера, женские журналы и деревянные игрушки Марии Монтессори.

– Здравствуйте. Я вам звонила сегодня по поводу работы гувернанткой.

Голос нервно визгнул и повис, как на волоске. После него осталось только неприличное плямканье да шелест обветренных губ. Ей указали на стул и дали заполнять анкету. Диплом с отличием девушка брезгливо повертела в руках, как фантик от конфеты из нута, и попросила написать конспекты по развитию речи, логике и рисованию. Ольга чуть не перепутала виды аппликаций в подготовительной группе.

– Что вы будете делать, если ребенок откажется идти на прогулку?

– Я спрячу во дворе клад, и мы выйдем, чтобы его отыскать.

– А если плюнет вам в суп?

– Я не стану его есть.

– Пальчиковая гимнастика.

– Шар надутый две подружки вырывали друг у дружки, весь перецарапали…