Он подолгу с ней разговаривал перед сном, разглядывая суетливые окна. Рассказывал о своем вечере и делился планами на ближайшее утро. Он засыпал с трубкой в руке и зачастую с ней же и просыпался. Но в гости не звал и сам не ехал.
А она ждала. Терпеливо. Молча. Без упреков. Наблюдая, как цветут белым виноградники, и чуть дальше поднимают головы маки. Как в кувшине киснет молоко, и прыгают круглые испанские воробьи с черным горлом.
Так прошла зима, весна, и наступило лето. В Киеве было жарко. В Крыму давали тень сосны, растущие на скалах. В Киеве закипал асфальт. В Крыму было холодным дно моря. Глеб приехал на выходные и остановился в отеле. После обеда они встретились на набережной и долго стояли молча.
– Тебе не больно ходить?
Милена посмотрела на свои голые ступни, рассмеялась и с разгона прыгнула в воду. На ней был классический цельный купальник с ассиметричным вырезом. Белый спандекс с золотом подчеркивал тонкую талию.
– Как тебе удалось сохранить такую форму?
– Я проплываю до десяти километров в день.
– И это все?
– Нет, еще я не готовлю…
Она совсем не умела готовить. Так, легкие блюда, типа овощных и фруктовых салатов, а еще фреши из тыквы и сельдерея. Только долму – голубцы на виноградных листьях – она готовила очень вкусно и с удовольствием. И это был целый ритуал. Нужно было встать до восхода, чтобы солнце застало в пути. На рынке успеть купить самую свежую баранину, с которой еще скапывает теплая кровь. Нариман, маленький крымский татарчонок без двух передних зубов, всегда оставлял для нее лучший кусок мяса.
– Красавица, роскошная женщина, будешь готовить плов?
Милена отшучивалась, накручивала на палец локоны и шевелила пальцами в легких сандалиях.
– Бери этот кусок. Не пожалеешь. Он еще теплый. Барашек даже не успел испугаться.
Для начинки она брала короткозерновой рис арборио, несколько луковиц, баранину и зелень: базилик, мяту, укроп и кинзу. А еще немного измельченной зиры с легким ореховым вкусом. Для соуса – только натуральный йогурт и несколько зубчиков чеснока.
Вскоре Глеб прилетел еще раз… Потом еще… Милена не задавала вопросов и никак его не ускоряла. Встречала в аэропорту с прохладной бузой – традиционным татарским напитком. Он пил рисовую шипучую жидкость, а она говорила неизменную фразу:
– Добро пожаловать в Крым!
Они гуляли по набережной и смотрели на мускатный закат. Выгоревшее за лето море понемногу теряло свою бирюзу. Бродили по гальке, перебранной сто раз, и отдыхали на прохладных скамейках. Глеб обожал бархатный сезон.
– А знаешь почему он называется бархатным?
Глеб ответил общепринятыми фразами:
– Наверное, потому, что созрели инжирные персики с дынями, нет такой изнуряющей жары, и море достаточно хорошо прогрелось.
– А вот и нет! – Милена засмеялась, и у нее затряслись плечи. – Еще перед Первой мировой войной в период позднего лета сюда съезжалась интеллигенция в составе художников и поэтов. То есть люди свободных профессий, предпочитающие для вечера бархатную одежду. И набережная заполнялась щеголями, одетыми в бархатные, слегка помятые жилеты и такие же укороченные брюки. Они пили легкое вино днем и портвейн вечером.
Он смотрел на ее сияющее лицо.
– У тебя редкое имя.
– Да нет, оно коренное, старославянское. Еще иногда меня называют Милана, реже – Милада…
Мимо проплыли неугомонные туристы на каяках, продолжая свой водный поход. Всполошились пешие чайки. Матовые сосны, зажатые в скалах, постанывали, и зацвел вторично безвременник осенний.
– Завтра доспевает виноград. Приходи с самого утра.
Виноградники, полные розовых, белых, бледно-зеленых, синих и практически черных восковых ягод, тяжело дышали. Ближе к земле росла курчавая петрушка. Уже отошел Жемчуг Саба и крупный Кардинал, величиной со среднюю сливу. Над кустами висело облако антраниловой кислоты, той самой, что участвует в создании клубничного и жасминового аромата. А еще бергамота и иланг-иланга. Луна уже начала свой семнадцатый часовой отсчет. Ее свет делал ягоду прозрачной, и можно было отследить, сколько болтается в ней желейного сока.
Милена водила его между кустами, показывая сорта…
– А это сорт Черная магия. Он ранний, созревает в середине августа. Ягоды хрустящие, плотные, насыщенного черничного цвета, и я по одной добавляю в вино – для волшебства. Он может выдержать до двадцати четырех градусов мороза, и ему не страшны никакие вредители: ни серая гниль, ни оидиум.
Глебу казалось, что он смотрит какой-то романтический фильм. Он тогда еще не знал, что это тоже жизнь, только немного другая. Она бегала и трогала листья. Они шуршали, словно пальмовые веера.
– Это поднимает настроение.
На ограде была нарисована виноградная гроздь. Он заинтересованно посмотрел.
– Так делали в древнем Риме, чтобы сад лучше плодоносил.
– А что еще делали в древнем Риме?
– Носили девять дней девять виноградных листьев.
– И что будет?
– А будет сюрприз.
Милена подняла чуть выше юбку, оголив загорелое упругое бедро. К нему была привязана сморщенная зелень, напоминающая мятую тафту.
– Сегодня как раз эти девять дней истекают. И приехал ты…
Они вместе собирали виноград, дождавшись ухода росы. Внутри ягод уже стали коричневыми косточки, подчеркивая зрелость. Она учила его правильно срезать гроздья секатором, не прикасаясь к плодам, чтобы не повредить восковой налет. Часть решили хранить в парафине, а часть использовать на вино.
– Снимай обувь.
Милена принесла таз с водой, которая стояла на улице с вечера и зарядилась лунным светом. Она была теплой.
– Мы будем давить вино ногами?
– Уважающие себя виноделы давят виноград только ногами. Так мы не сможем повредить косточки, дающие горечь, и винный букет будет намного лучше.
Она опустилась на колени у его ног. Стала мыть стопы, затрагивая все активные точки. А когда ноги были сполоснуты и насухо вытерты, Глебу показалось, что он чувствует ими движение многолетних трав и мягкость кашемировых солнечных лучей.
Они стали в деревянные бочки. Послышался треск лопнувших ягод. Красный сок забрызгал щиколотки.
– Чувствуешь?
– Что?
– Как уходит волнение, и как ты становишься единым целым с вином?
– Кажется, да.
У Глеба было ощущение, что он бежит по мокрому песку.
– Процесс брожения ускоряется от человеческого тепла. Машина это не сможет повторить.
Пахло ранней осенью. Милена двигалась так, словно танцевала ритуальный танец. Он наблюдал за движением ее бедер и готов был пить виноградный сок прямо из-под ее ног.
– Раньше люди выстраивались по шесть-восемь человек, клали руки на плечи друг другу и ходили взад-вперед под музыку флейты…
Глеб, разнеженный голосом Милены и запахами земляники, ананаса и черной смородины, идущих от спелых гроздьев, спросил:
– А как здесь выглядит октябрь?
Милена засмеялась. Эхом подхватили холмы.
– Краснеют листья и становятся, как кораллы. Зацветают крокусы. Сасык-Сиваш превращается в ярко-розовый, и в нем начинают добывать соль.
Глеб посмотрел на сухую землю с острыми углами.
– Мила, а почему ты не носишь обувь?
Она чуть задумалась и ответила, что ей нужно чувствовать землю. Залежи яшмы, родонита и гороховой руды.
К ней подбежали веселые соседские собаки с пыльной шерстью и сильными лапами.
– Бегите к себе. Слышите? Поиграем позже.
Собаки вильнули хвостами и побежали за сарай.
– А знаешь, что для одной бутылки вина требуется ровно шестьсот ягод?
– Не может быть!
– Точно тебе говорю.
И потом, когда он прикоснулся к ее губам, напитанным за многие годы соком, когда ее обворожительная грудь стала неприкрытой, когда он понял, что нет мягче ложа, чем теплая крымская земля, и что он желает эту женщину, как ни одну другую – она успела ему шепнуть:
