В день, после которого было намечено моё скорое возвращение, я оказался вблизи одного из двух расположенных рядом странных и, по-видимому, древних сооружений из камней, которые, как я узнал уже по дороге назад, назывались местными жителями Дольменами. Несколько раз за свою экспедицию я встречал такие сооружения, принимаемые мною вначале как нагромождение камней. Позже, заметив наличие рукотворных отверстий в камне типа лаза, через который едва ли мог протиснуться человек, и то, что все они имеют некую соразмерность, я понял, что это – искусственные сооружения.
Почему меня привлёк именно этот дольмен, именно в этот день? Просто парочка колючих оранжевых огурчиков и несколько маленьких зелёных ёжиков украшали его, оплетенного травянистой лианой с колючеватыми листьями, похожими на огурец. На вкус они оказались не просто приемлемыми, но даже весьма хорошими для моего положения. Изумрудно-прозрачная зелень, внутри, заштрихованная рядами наливающихся белых семян – эндокарп, под сочным желто-кремовым мезокарпом на продольном разрезе «огурчика». Зарисовав плодик, листья с частью стебля и даже одиночный желтый цветочек на северной стороне, я тут же съел все плодики этого подарка судьбы, так необходимого тогда моему организму. И только один из них, самый зрелый и яркий, был положен в наружный карман походной сумки на дозревание. Стебель растения уходил в груду камней, которые густо оплёл с юго-восточной стороны. Я заметил скудные остатки глины, а также кусочки известняка, будто инкрустированные в эту ветхую замазку. «Неужели кто-то здесь пытался жить?!» – подумал я, снова обходя вокруг дольмена. С какой-то из сторон я заметил, что один из камней закрывает типичный для подобных сооружений вход. В некоторых местах своего соприкосновения с другими каменными глыбами, на закрывающем камне были остатки растительных волокон – очевидно, некогда бывших верёвкой. Присмотревшись внимательнее, я понял, что этот камень можно сдвинуть, соответственно – возможно добраться в середину каменной груды, к корням «огурчика». Корень был необходим для описания и очень желателен для гербария.
Сдвинуть руками камень не удалось, хотя моя физическая форма казалось вполне для этого подходящей.
Тогда я снял всю свою походную ношу, оставил её вместе с гербарной рамкой возле камней и вернулся к своей прежней находке – засохшему стволику дикой сливы (очень обрадовавшему меня всего полчаса назад, как прекрасный материал для костра в эту ночь – последнюю ночь экспедиции). Какие-то грызуны облегчили мои усилия, осталось только обломить несколько колючих сухих ветвей, и внушительная дубинка-рычаг была готова. 300 метров с перекинутой на плечо дубиной по небольшому подъёму я преодолел легко. Огурчики были вкусными и сытными. За время моего отсутствия, на одной из небольших площадок появился полоз внушительных размеров и грелся под солнцем. Я не дал ему спрятаться в дольмен – для меня это была хорошая добыча, мои запасы давно были на исходе. После охоты, отложив в сторону добычу, я забрался на самый верхний камень дольмена, свисающий по бокам, как крыша, вставил свой деревянный рычаг в верхнюю боковую щель и с усилием потянул. Запирающий камень чуть сдвинулся, и мой рычаг соскользнул, чуть было, не столкнув меня. Щель изменилась – с некоторым разворотом камня появился просвет, ширина которого позволяла мне вставить рычаг полностью, более эффективно и надёжно.
Через минуту я уже внимательно просматривал почти сумеречную темноту полости дольмена, контрастирующую с ярким блеском солнечного осеннего дня. Открывшийся под камнем люк оказался так же искусственно расширен до размеров, при которых можно было проникнуть внутрь. Осторожность – главное правило путешественника. Особенно, если он один на один с природой. Обходя дольмен в очередной раз, я внимательно просмотрел все поверхности на наличие скорпионов и пауков. Чисто – возможно, полоз «зачищал» своё жилище. Я обошёл его снова, теперь убирая с помощью ветки листья огурчика, а также некоторые другие – старые, сухие и мёртвые, в щелях между валунами. Кроме парочки спрятавшихся кивсяков и десятка небольших наземных раковин конической формы, там не было никаких более-менее опасных обитателей.
Вернувшись к своему люку, я продолжил рассматривание полости дольмена, протиснув голову внутрь. Несколько щелей в промежутках между каменными глыбами пропускали свет и позволяли разглядеть продолжение стебля моего огурчика со стороны самой крупной из них. Глаза привыкали к тусклому свету. Половина поверхности почвы со стороны люка была каменной. Не обнаружив никакой опасности внутри дольмена, с затаённой тревогой и осторожностью я начал влезать внутрь, приметив предварительно точки опоры. Ножа было вполне достаточно, чтобы раскопать корни моего будущего экспоната. Внутреннее пространство было небольшим – находясь в центре, можно было дотянуться рукой до каменной поверхности и даже до верхнего камня. Ступив на дно, я ещё раз осмотрелся. В верхнем углу находилось покинутое осиное гнездо – серое, величиной с кокос.
Краем глаза я заметил позади себя, внизу, что-то необычное, расположенное под самым люком и лишь потому не увиденное мною ранее, при осмотре. Серо-коричневая глиняная ваза – сосуд странной формы, почти полуметрового размера в высоту, стоял на каменистой плите вплотную к нижнему камню люка. Форма была веретенообразная. На самой середине вазы, по экватору, был заметен ободок. Она стоял дном кверху, как мне сразу показалось, когда я рассмотрел закрытый круг. Взволнованный находкой, я на минутку забыл о корнях. Присев перед вазой, я притронулся к ней двумя руками, осторожно наклонив её в левую сторону. Под вазой ничего не было – она плотно и удивительно устойчиво стояла на своём каменном постаменте. Щель по экватору оказалась слишком мала для убежища насекомых.
При наклоне, что-то внутри мягко зашуршало. Снизу сосуд также был закрыт. «Капсула какая-то», – подумал я тогда. Оставив вазу на прежнем месте как уже завоёванный трофей, я обернулся, вынул нож и аккуратно начал им рыхлить суховатую почву вокруг корневища моего огурчика. Корень был мочковато-стержневой, как у огурца, без каких-то особенностей. Потому я решил просто обойтись рисунком. Конечно, если бы рядом не было керамической капсулы, я бы довольствовался корнем, приложив его как экспонат.
Мне предстояло выбраться из дольмена с этой новой находкой. Оглянувшись ещё раз перед тем, как покинуть его со своим уже адаптированным к темноте зрением, я заметил на самом большом валуне где-то с западной стороны, сохранившиеся процарапанные или слабо прорезанные на каменной поверхности полосы старинного рисунка, напоминающего… дверь. Внизу были процарапаны-прорисованы поперечные линии параллельно земле – как бы ступеньки. На «двери» – едва заметные в полумраке надписи, такие же небольшие, но достаточно глубоких царапины на поверхности одного и единственного в данном сооружении камне известковой породы. Руническое сочетание, написанное футарком (См. Рисунок 9).
Рисунок 9. Где первая и третья буквы обозначают Беркано – плодородие; вторая буква – Исэ – средоточие воли; особый анаболический дух; последняя – Лагуз – форма воды. (Прим. автора)
…это всё, что мне запомнилось в надписи на известняке.
Осторожно подняв капсулу, я выставил её подальше, на неровную поверхность нижнего камня люка дольмена, и начал выбираться сам. Не знаю, как так получилось, но, похоже, я задел капсулу – она опрокинулась и исчезла из просвета люка, освободив мне дорогу назад. Я услышал глухой звук разбивающейся керамической посуды. Эта досадная оплошность очень огорчила меня и я уже не помню, как выкарабкался наружу через освободившийся проём.
Ослеплённый продолжающимся буйством дневного света, я нашел разбитый сосуд, среди черепков которого лежали два шелковых свитка и несколько прямоугольных шелковых кусочков. По величине они были сопоставимы с шириной свитков, скрученных рулоном, и перевязаны тонкой шелковой нитью. Отложив чуть в сторону шелковые свитки и полупрозрачные кусочки, я рассматривал черепки керамической капсулы. Она состояла из двух тщательно подогнанных по размеру керамических ваз, одна из которых служила крышкой, плотно прилегающей к верхней части второй и доходила до особого стыковочного валика по периметру. На черепках не было никаких надписей. Материал керамики был необычен – светло-жёлтый на изломе и с внутренней стороны. Он был не похож ни на фарфор, ни на глину.
