После того, как музу из леса оставили скованной в подвале, Пётр вышел на улицу, впервые за последние две недели закурил и предложил сигарету Ивану.

Молодой сорокалетний отец отказался.

– Ты как? – Пётр обратил внимание на то, что у него осталась лишь пара спичек в коробке. – Нормально?

– Нормально, – Ваня опустил голову.

Они молча простояли так долго, что Пётр выкурил всю сигарету. За это время Максим и Антон закрыли машину и вошли в дом.

Кирилл Григорьевич из подвала так и не вышел. Но криков не было.

Пётр пульнул вперед бычок от сигареты:

– Я знаю, о чем ты думаешь. Когда мой Дэнчик родился, – мужчина усмехнулся, – только не говори ему, что я его так называю, он за это меня стукнет сильно, – он повторился. – Когда мой Дэнчик родился, я тоже хотел все бросить. И я почти все бросил, но тут дело не только в ребенке было, но и в жене моей.

– Ты говорил, что она так и не узнала ничего о твоей другой профессии.

Пётр бросил на него взгляд.

– А твоя жена в курсе?

– В таком не признаешься, – Иван пожал плечами.

– Переосмысление у тебя, – мужчина уже практически смеялся. – Я дам тебе перерыв, занимайся семейными делами. Только вот Килограмм этого не поймет. Меня-то он растил после смерти отца, поэтому у него особо не было выхода, как смириться с тем, что я шлю его к банному Фоме, когда у меня появился свой ребенок. Есть у него какое-то свое понимание семьи, хотя это понимание очень далеко от моего.

Иван развернулся к лидеру:

– А если я в это не вернусь?

– Я был бы рад, – Пётр засунул руки в карманы. – Но мы ведь охотники не только потому, что берем и охотимся.

– Мы притягиваем все это.

– Да, – он закивал, затем пожал плечами. – Потому что видеть, значит верить, осознавать, а осознание практически всегда требует действий, а бездействие тоже действие. После смерти жены я столько раз искал какой-то след всего этого, но ничего не нашел. Когда ушел отец, все было проще, я сразу видел виноватого. Должен же быть виноватый. А тут словно никто и не виноват. Это страшнее любых видений. Страшнее потери разума.

Иван не знал стоит ли ему говорить то, что беспокоит, но решился:

– Когда этот волк начал меня грызть, то мне стало казаться, что он не меня грызет. Я словно в стороне стоял.

– Не говори об этом никому, – Пётр развернулся, чтобы зайти в дом. – Она услышала тебя, когда ты говорил про мультфильмы.

– Я надеюсь, что он не будет видеть. Твой сын видит?

Вопрос остался без ответа.

Пётр зашел в дом:

– До утра нужно вернуться обратно и поспать хоть немного.

Через несколько минут он спустился в подвал, в котором тускло горела обыкновенная лампочка, подсвечивающая золотую цепь, и кивнул приемному отцу.

Больше всего Пётр не любил пытать пленниц. К счастью, это приходилось делать редко. Он ограничивался вводной на правах лидера и передавал грязную работу тому, кто считал все эти разборки за честь.

Кирилл Григорьевич снял с музы маску, показывая обезображенное лицо.

– Если бы вы все выглядели так, то было бы гораздо легче вас сжигать. Внешняя привлекательность очень отвлекает от дела, – Пётр скрестил руки. – У меня есть несколько вопросов к тебе перед тем, как мы даруем тебе свободу.

Муза медленно подняла голову.

– Под свободой я подразумеваю, конечно же, сожжение, – мужчина улыбнулся.

Кирилл Григорьевич зажег огромную свечу на столе.

– Мне кажется, или это только что была метонимия, вырвавшаяся из уст охотника? – хрипящий голос жутко дополнял ее вид.

– Специалист?

Она посмотрела на золотую цепь и легко погладила ее:

– Я больше по зверушкам.

– Да, мы это хорошо заметили, – Кирилл Григорьевич достал ведро с подготовленными заранее факелами, буквально за день, когда здесь был в последний раз.

– Как же с вами скучно, – поцокала муза. – Хотите загадку?

– С прибабахом? – Килограмм за свою жизнь этих загадок уже наслышался, после каждого второго столкновения с музой можно было пополнять сборник каким-нибудь финтом.

Начался детский утренник для психопата:

– Кто вчера с ножом в лесу резал тело на весу? Обезумевший бедняк называется…

Кирилл Григорьевич достал нож:

– Может, язык отрезать? И плевать на допрос? – сказал он тихо.

Килограмм знал, что язык, как и любая часть тела, не будет отрезан до конца и заживет на глазах. Это правило не распространялось только на волосы.

– Твою специальность мы поняли, – Пётр улыбнулся приемному отцу. – Скажи мне, где находится твоя подруга? – он хотел несколько конкретизировать свои вопросы, но не желал это делать при пожилом охотнике.

Муза начала напевать мелодию из «Песни охотника» из телефильма «Про Красную Шапочку». Пётр на мгновение подумал, что в этой песне может быть какая-то подсказка.

– Килограмм, выйди, – он, услышав слова Петра, посмотрел исподлобья. – Да, выйди, пожалуйста!

Пожилому охотнику пришлось подняться по лестнице наружу.

Пётр подошел ближе, лицо музы пугало его:

– Ее видели мои ребята буквально вчера в городе, – соврал он.

– А ты решил теперь устроить поиск по объявлению? Всегда есть интересный ход, который понравится любой: «Не зассать и познакомиться».

Пётр спокойно взял заранее подготовленный факел, поджег его от свечи и прижал к руке пленницы.

Кирилл Григорьевич, услышавший крик внизу, со спокойствием выдохнул.

– Повторяю свой вопрос! – крикнул Пётр и вдарил по другой руке ботинком, хотя это и не причинило ей никакой боли. – Где находится твоя подруга?

– Она первая тебя найдет, – муза посмотрела на отсутствующую прожженную конечность. – Уже ищет. И я надеюсь, что она видит тебя прямо сейчас, – пленница оставшейся рукой показала на свои глаза.

Пётр поднес факел к ее лицу и улыбнулся:

– Ты не лидер, не ври мне.

Муза явно была разочарована его выводами:

– Я и не говорю этого. Не только я, но и она видит тебя.

– У вас какая-то новая форма коммуникации? – Пётр понимал, что экзекуцию необходимо продолжать, и прижал факел к другой руке. Он знал, что она тоже врет. На этой цепи у муз нет ни одной способности.

– Приходится импровизировать, – успела она произнести и начала разрывать свои голосовые связки от самых жутких ощущений, которые только может испытывать. После того, как и вторую руку постигла участь первой, она продолжила говорить на том месте, где остановилась. – И скажу больше: она чувствует, где я. И в итоге она окажется здесь.

– Но где она? – Пётр снова поднес факел к лицу.

– Я не знаю, – сказала она спокойно. На мгновение охотнику показалось, что она и была такой спокойной когда-то, до того, как сошла с ума. – Освободи меня.

Пётр развернулся, засунул факел в ведро с водой и вышел из подвала.

Кирилл Григорьевич обнял приемного сына, когда увидел его. Он знал, как Пете все это тяжело дается, поэтому не хотел уходить далеко от подвала.

– Заверши, пожалуйста, – эти слова Килограмм уже слышал. – Она ничего не знает.

Перед ним словно стоял всё тот же юнец, которому он только начал объяснять, что ему предстоит охотиться на муз, продолжая многовековую традицию, лечить безумие в умах людей, лишая их самого источника дурных видений, навязчивых мыслей, от которых начинались даже кровопролитные войны. Бороться с миром идей.

– Помни, только ветер дарует благо, – Кирилл Григорьевич сжал Петю еще сильнее. – Идите в машину, я скоро подойду.

Пётр с ребятами так и сделали.

Небо уже было не чёрным, а темно-синим. Тишина сменилась редким щебетом птиц.

Максим и Антон воспринимали все как работу. У них не было семьи, не было никаких беспокойств и мешающих привязанностей, поэтому они сидели спереди в прекрасном расположении духа. Грустные Пётр и Иван же словно прятались за задними сидениями своих сомнений.

Кирилл Григорьевич, спустился в подвал, неспешно подошел к музе и заглянул ей в лицо, довольный действием изобретения: