– Приветствую тебя, Тит Флавий! А где твой отец?
– Приветствую, сенатор Гай Страбон! Он будет с Нероном.
– А ты чего не заходишь, кого-то ждешь?
– Да, я зайду вместе с императором.
– Тит. – начал довольно тихо говорить Страбон, – Как твоя сестра себя чувствует, я могу к ней прийти и поговорить? Твой отец сказал, что она приболела и сейчас в очень плохом состоянии и настроении.
– Сенатор, я думаю, что надо немного потерпеть, и тогда она сама тебе признается в любви, когда выздоровеет. – насторожено ответил Флавий.
– Благодарю за совет. Я надеюсь, что скоро Страбоны и Флавии объединятся на века, и мы будем самым могущественным родом в Риме. – и он, улыбаясь, пошел к зданию.
Наконец, из Триумфальной улицы появились педисеквы63, разбрасывающие цветы налево и направо, а за ними шли преторианцы, за которыми здоровые рабы несли десяток паланкинов, затем снова преторианцы и замыкали шествие рабы с цветами. Среди множества богатых паланкинов ярко выделялся лишь один. Все они охранялись, но этот паланкин особо. Золотые занавески, золотые жерди, которые несли на себе восемь рабов, без сомнения все означало то, что в ней был сам Нерон.
– Дорогу божественному императору и повелителю Рима! – кричали, впереди идущие, педисеквы.
Люди кругом отступали в сторону, освобождая дорогу. Несколько граждан восхваляли Нерона, многие молчали, а некоторые стали кричать:
– Убирайся вон, убийца матери, супруги и детей своих! Ты позор империи, да накажут тебя все боги мира!
И тут же вигилы попытались схватить бунтовщиков, но те изо всех сил сопротивлялись. Кругом жители делали вид, что не обращают на это внимания, тем самым ограждая себя от обвинения в сообщничестве. После непродолжительной схватки нарушители спокойствия были арестованы. Затем все сопровождение остановилось возле ростры и преторианцы сделали живой забор вокруг паланкинов. Из самого дорогого паланкина первым вышел с помощью рабов Нерон, который подал руку Спору. Из других вышли приближенные к императору, в том числе и Веспасиан. Тит, подойдя, поклонился цезарю и поцеловал ему руку, а затем, обняв отца, вместе со всеми начал подниматься по ступеням к сенату.
– Повелитель, уже арестовали Тразеа Пета? – спросил Флавий-Младший.
– Офоний должен знать, я как-то забыл про него. – равнодушно ответил Нерон.
– Я был у Пета на вилле, – сказал, подошедший к ним, Тигеллин. – и сказал ему, что это Тит фактически осудил невиновного человека, чтобы защитить дядю. Он ответил, что в подлости Флавия никогда не сомневался. – и Офоний, глядя на Тита, оскалился.
– Ты не прав, «префект». – с сарказмом вмешался император. – Тразея говорил и продолжает говорить про меня гадости, его надо арестовать и казнить!
– Да про тебя гадости говорят все и везде, ты что, хочешь, чтобы я весь Рим истребил? Сам, если хочешь его и арестовывай. – высказался Тигеллин. – Он будет сейчас в сенате.
Они подошли к железным дверям в узорах, которые открыли привратники, восхваляя императора. Зайдя в помещение, услышали разговоры и смех доносящиеся из зала заседания. Один из охранников, стоящих при входе, дал знак рукой, и глашатай в зале громко произнес:
– Уважаемые сенаторы, давайте поприветствуем божественного императора нашего Нерона!
Цезарь гордо вошел со своими приближенными в овальный мраморный зал с золотой росписью. Все сенаторы встали и зааплодировали. В центре стояла статуя Рома – бога Рима. В форме овала были сделаны несколько рядов мраморных сидений, на которых лежали бархатные подушки. Часть нижних мест предназначалась либо для гостей, либо, как сейчас, для окружения императора. Сам же император направился к своему трону, где рядом находились кафедры двух консулов. Посередине зала стоял консул64 Плавтий Латеран – пятидесяти лет, но уже седой. Вид у него уверенный и гордый, однако глаза выражали какую-то тревогу:
– Итак, когда мы поприветствовали нашего всеми любимого владыку, перейдем к делу, из-за которого мы и собрались: заговор, который чуть не погубил императора. К сожалению, главный виновник покончил с жизнью, так и не дождавшись решения суда. Однако, его супруга должна получить по заслугам. Но, она сейчас больна и не смогла прийти к нам.
– Ты ошибаешься, Плавтий! – выкрикнул Офоний. – Галла пришла, как и многие другие заговорщики!
Латеран невозмутимо посмотрел на него:
– Тогда введите ее. – четко произнес консул. – Однако, напомню, что сенат выслушает только Сатрию Галлу, а других слушать не будет, потому что для этого есть преторы в базиликах. Мы же разбираем дела лишь самых важных обвиняемых.
– Это решать императору, а не тебе, или ты возомнил себя выше его? – не прекращал перепалку Тигеллин.
В зал ввели Сатрию, которая хоть и держалась с прежним достоинством, но внешне очень изменилась, была измученной и усталой. Плавтий, увидев ее, спросил:
– Ты обвиняешься в измене, что можешь сказать в свою защиту?
Она внимательно посмотрела в его глаза и, улыбнувшись, произнесла:
– Будь у меня возможность вернуть время назад, я бы точно приняла участие в этом заговоре и знала бы кто предатель, а кто нет. У меня есть право на юриста, почему ко мне его не допускают?
– Император уже обвинил тебя и осудил на смерть, а значит никто тебе уже не нужен. – затем, обращаясь к присутствующим, объявил: – Так как мы находимся здесь, то я обязан попросить сенаторов проголосовать за осуждение ее и других участников, либо за помилование.
Абсолютно все сенаторы подняли руки за смертную казнь.
– Теперь, по просьбе императора, мы должны утвердить закон. Каждый, кто будет подозреваться в заговоре против Нерона, будет арестован, либо казнен без суда. Этот закон уже зафиксирован как срочный, теперь осталось проголосовать!
Все были в ужасе от такого проекта, фактически он развязывал руки Тигеллину, который мог без доказательств арестовать и казнить кого вздумается. В этот раз большая часть проголосовала против. Нерон, сидел молча до голосования, и после, никак не реагируя. Один Офоний не выдержал и закричал:
– Да как вы смеете, этот закон предложил сам император. Время республики, как вы помните, уже давно прошло. Сейчас главный Нерон и если вы со второй попытки не проголосуете за, он подпишет его и без вашего согласия, вы что не знаете правил?
Сенаторы, конечно, знали, что это все это фарс. Достаточно было сказать императору: «Я утверждаю!» и голосование сената не будет иметь никакого значения, ведь все законопроекты, принятые ими, должны утверждаться цезарем, однако они видели пассивность повелителя в этом, значит, могли и сами не голосовать.
– Уважаемый Тигеллин. – сказал сенатор Гай Страбон, вставая с сиденья. – Если сенат примет этот закон, какова вероятность того, что мы сами можем под него попасть?
– Если вы чисты, так чего вам бояться? Если вина не доказана, то любой будет на свободе, это же естественно!
Раздался громкий хохот, и все посмотрели на Галлу.
– Моя вина не доказана, а меня уже осудили, это и есть ваша справедливость? – смеясь, спросила Сатрия.
– Увести ее вон, быстро! – снова закричал Офоний. – Почему она еще здесь?
Когда женщина покинула зал, он продолжил:
– Проголосуйте и я обещаю, сенаторов мы не тронем!
На сей раз уже большинство сенаторов расхохоталось, многие выкрикивали:
– Ты хочешь потом на нас свалить хаос в Риме, да? Пока существует сенат, он никогда этого не примет!
– Значит… скоро сената не будет! – серьезно заявил Тигеллин, затем повернулся к императору и произнес елейным голосом: – Почему ты, повелитель, молчишь? Это же все ради тебя!
Наконец император встал с трона:
– Я утверждаю этот закон, поднесите дощечку ко мне на подпись!
Консул Латеран в ужасе обратился к цезарю:
– Повелитель, подожди, надо все взвесить, за и против!