Погружать Машу «до поры» в сложности домашней дипломатии она тоже не хотела. Все думала, что рановато. Вот и попала в собственный капкан.

Планировать жизнь, по существу, никто из молодых не умел. Ни в школе, ни дома этому не учили. В семье Андрея, как во всех бедных семьях, где всегда еле-еле дотягивали до получки, «копеечку на черный день» все же откладывали. По настоянию мужа Анна Савельевна неоднократно пыталась завести домашнюю бухгалтерию. Но к концу месяца всегда оказывалось, что записывай – не записывай, непредвиденных, но обязательных, по ее мнению, расходов было чуть больше, чем даже предполагалось.

Кроме регулярной помощи двум бабушкам, появлялись совершенно неожиданные внеплановые расходы. То надо было послать деньги в Ригу, какой-то дальней родственнице на остродефицитное лекарство. «Мой папа (Машин дедушка) очень любил свою троюродную сестру». То тете Мане: «Она же подбрасывала тебе (то есть Машиному папе) по пятерке, когда ты был голодным студентом?». То ее подруге, Верочке – зимнего пальто у нее не было, а тут вдруг подвернулась кроличья шубка, не новая, но симпатичная и вовсе недорого. А денег все равно не хватает. «Она сможет вернуть через месяц-полтора. Но мы же с голоду не умираем!». В конце концов, вести бухгалтерскую тетрадь Анне Савельевне надоело. «Как видишь, ни одной копейки из зарплаты на себя я не потратила», – сказала она, предложив мужу самому делать эту работу. На этом разговоры о необходимости экономить, откладывать хоть что-то на сберкнижку, на «черный день», закончились. «Будет черный день – пойду убирать подъезд. Во всяком случае, на лестнице чисто будет».

Времени на бухгалтерию у Лёни тоже никогда не было. Корочки сберкнижки так и остались только «корочками».

Иногда Анна Савельевна думала о преимуществах воспитания детей в деревне. Вся жизнь там на виду, все просто и понятно, по Бернсу – «жена, корова и доход». Хотя там сейчас не «доход», а нищета пьяная, беспробудная. Но зато молодые всему учились с детства. Что-то с родительских рук, что-то «вприглядку», что было иногда излишне грубо, но зато – естественно и проще. Как в семье жениха принято, так и жить будут. А вот идти в дом тестя с тещей, в народе всегда было позором. На это были обречены совсем бедные или «пришлые», из чужой деревни парни, которым некуда было деться. Вероятно, именно поэтому Андрей, не будучи ни в коей мере деревенским парнем, выглядеть таким «примаком» в чужих глазах категорически не хотел.

Маясь в чужой квартире и возвращаясь мыслями к своей семье, Андрей пытался набраться мужества и рассказать Маше всю правду, но, видя ее настроение, не решался даже рот открыть. Не собираясь ничего скрывать, он сам терзался этой недоговоренностью, но все же, как мог, старался оттянуть разговор. Он не хотел, вернее, безумно боялся отпугнуть Машу. Уж если ей так плохо здесь, в этой, такой приличной комнате со столом под скатертью и цветами на окне? Теперь он уже мучился сомнениями, стоит ли ему «тащить» Машу в свою семью, в их дом. Да, он не хотел пугать, хотя был искренне уверен, что никто не может помешать их счастью. А вдруг? Ему хотелось встать перед Машей на колени: «Верь мне Маша, я молю тебя!» Но отказаться от своей семьи он не мог, не имел права. Он отвечал за них.

И зачем он не рассказал Маше всю правду с самого начала? А если бы Маша все-таки испугалась? Или хуже – ее отговорили бы родители? Начали бы объяснять, что «яблочко от яблони…» А он – другой, другой, совсем другой, «выродок» из своей семьи! Пусть только Маша верит в него! Он же чужой в собственной семье! Маша любит его, она должна понять! Ему без нее не жить – он однолюб! Он и линии на руках своих показывал – у него на обеих ладонях только буква Л. Он сравнивал – у всех или Мили Ж. Но такой, как у него, ни у кого не видел.

Наверное, это был бы не самый сильный аргумент. Маша только посмеется… Но как еще доказать ей, что это правда?

Мысли его топтались на месте. Больше ни о чем он думать не мог. Он начал понимать, как они поторопились. Хотя бы еще годочек. Если бы вернуться на две недели назад! Он готов ждать Машу всю жизнь, но будет ли ждать она?

Голова его шла кругом. Иногда хотелось изо-всех сил стукнуться головой об стенку, чтобы как-то остановить этот поток мучительных терзаний. Надо подождать. Осталось совсем немного, он скоро закончит институт. Он будет работать хоть на трех работах. Тогда он сможет помогать и своим несчастным.

Однако, представить себе дату, «когда же», наконец, придет это желанное «тогда», он не мог.

Анна Савельевна посмотрела на календарь – до свадьбы оставалась всего неделя, а платье для Маши было еще не готово. Хотела в ателье платье заказать, но за такой срок никто шить не берется. А если возьмутся, а потом испортят, как с Машиным зимним пальто? Новый материал не сразу достанешь, и выхода не будет… Значит, надо шить самой. Решено. Она достанет батистовую прошву. Свекровь потихоньку сострочит, у нее машинка «оверлок» есть. Это, конечно, секрет. Держать дома такие машинки не разрешается, даже если ей сто лет в обед. Держать можно, а вот шить на ней нельзя. Ведь на ней деньги можно зарабатывать – швы обметывать, кружева сшивать! Значит, машина – «коммерческая», а всякая подработка – подпольный бизнес. Как минимум, штраф. И машинку конфискуют. А что им? Жалко, чтобы старухи с их нищенской пенсией лишнюю копейку себе заработали? Бред, но что поделаешь.

Итак, с платьем решено. Туфли, туфли…туфли.

Если не наткнуться случайно… За такой короткий срок купить что-то приличное невозможно. Да еще размер ноги – как у Золушки. Где достать? Если бегать по магазинам, ничего другого не успеть. Ведь и на работу являться надо. Хоть у неба проси. У кого из наших в обувном есть знакомства? Надо бы поспрашивать.

Что еще? Продукты она еще докупит, поговорит с заведующим, событие все-таки. А в овощном ей уже пообещали оставить ящик клубники. Сверху она положит белые тюльпаны – получится замечательное украшение стола. Но как с туфельками?

Неожиданно для себя, на какой-то окраине, Анна Савельевна умудрилась найти туфельки. Как раз такие, как она хотела. Не кожаные, те тяжелее, а легчайшие белые парусиновые, как раньше говорили, «прюнелевые» лодочки. Именно такие туфельки как нельзя лучше подходили к задуманному платью. Кружевное батистовое платье и эти беленькие невесомые лодочки – все точно совпадало с ее представлением о Машином свадебном наряде! Никаких бус, никаких украшений. Именно так должна выглядеть ее дочь в день свадьбы – легкое, воздушное существо, эльф, приземлившийся на цветке прекрасный мотылек.

Как только платье было готово, Анна Савельевна составила свой список гостей и предложила Маше составить их собственный. Маша смутилась.

– Мам, я же говорила, что Андрей не хочет никакой свадьбы! – Но Анна Савельевна настаивала.

– А ты? Разве тебе не хотелось бы пригласить кого-нибудь из твоих друзей?

По лицу Маши пробежала легкая тень раздражения.

– Ну, мам! У нас с Андреем вообще разные друзья. И мешать их сейчас не время, тем более с родными. Или все они, или родные. Вам с папой важнее родные. Но вы ведь не спрашивали у меня, кого из ваших друзей пригласить? Приглашайте, кого хотите, а я позову только одну подружку. Нам вообще эта свадьба ни к чему.

Анна Савельевна расстроилась. Нет, она вовсе не считала свою дочь «неблагодарным человеком», просто было в ее ответе что-то настораживающее. Только ли девичья скромность, нежелающая выставлять напоказ свои чувства, или что-то другое, подспудное? Тревога, что ли.

В день свадьбы в большой полупустой квартире сестры Анны Савельевны были расставлены столы, накрытые белоснежными льняными скатертями, подаренными свекровью. Их, наверное, уже сто лет, никто не доставал из своих сундуков. Свекровь напекла множество своих необыкновенных фирменных пирогов и пирожков, для которых за два дня начинала готовить «венское тесто» по особому рецепту.