Андрей, впрочем, подобной диспозицией был даже доволен: меньше вероятность столкнуться с кем-нибудь в коридоре. Знакомиться он здесь ни с кем не собирался… Ну а если уж совсем честно, не чувствовал себя достаточно уверенно во взрослой компании…

– Моя комната которая? – деловито поинтересовался он, подавив желание сказать «спасибо». Пусть видит, что ничего такого она для него не сделала. Он же её котомки стерёг? Стерёг. Ну вот, типа, разделение труда.

– Какая хочешь. Мне только сказать надо будет потом, как мы их поделили – для временной прописки или что-то в этом роде.

– Тогда я беру крайнюю. Вам помочь? – он взялся за одну из её сумок.

– Да, пожалуйста. Одна б я с ними, наверно, просто легла и умерла на этой лестнице.

Сумка действительно оказалась очень тяжёлой. Кирпичей она туда нагрузила, что ли?

– Вот что, – предложил он, взвесив в руке и вторую, – давайте, вы лучше возьмёте мой чемодан: он и легче, и нести его удобней. И идите с ключами вперёд. А я – за вами следом.

– Хорошо, как скажешь. Слава богу, не перевелись ещё джентльмены на свете.

Пройдя за Екатериной Максимовной по галерее и чудом лишь не своротив по пути ни одного из расставленных здесь по всем углам фикусов, Андрей занёс вещи в её номер.

– Ой, спасибо, Кузнецов. Что б я без тебя делала… Да, и без десяти спускайся в столовую – будут чаем поить. Наш столик – от входа справа, там будет карточка с номером. Не опаздывай.

– Постараюсь, – он поднял с пола свой чемодан. – Вы мне ещё ключ не отдали.

– Ах, да. Вот, держи.

Его собственная комната оказалось зеркальным отражением только что увиденной. Небольшой письменный стол у окна, шифоньер, широкая кровать в алькове. Перед необъятным, украшенным множеством обойных гвоздиков кожаным креслом низкий овальный столик с вычурным графином для воды. И рядом – такой же стародавний торшер под малиновым абажуром с помпонами… Одно неудобство, дверь в соседнюю комнату – почему они, должно быть, и «блок». Если закурить, в щель в момент натянет…

Очень аккуратно распечатав купленные на станции «Столичные» – процесс этот всё ещё был для него чем-то вроде магического ритуала – Андрей вышел на протянувшийся вдоль всего здания балкон. Покосился с опаской на дверь училкиного номера… Да чего там, ясно, распаковывает сейчас свои тяжеленные сумки, выбирает, что б надеть. Вот есть у женщин такая странная манера, переодеваться по сто раз на дню. Он чиркнул спичкой и сделал первую глубокую затяжку. С позавчера не курил…

– Кузнецов, что это? Тебе не стыдно? – возмущённый голос за спиной заставил Андрея похолодеть. – Твои родители знают?

Резко обернувшись, он непроизвольно выдохнул облако дыма прямо в лицо Екатерине Максимовне, перепугался от этого ещё больше и от ощущения уже полнейшей безысходности окрысился на неё:

– Сейчас узнают – да?! Ну чего вы ко мне вообще привязались? Мало вам, что весь год своими уроками жизнь портили, так ещё и здесь достали!

Со злостью отшвырнув сигарету, Андрей скрылся в комнате, громко хлопнув за собой дверью. Нет, это сто процентов был не его день! Последние школьные каникулы стремительно превращались в какой-то кошмар… И главное, сам же во всём виноват. Ну что стоило в парк спуститься, за деревья зайти… А уж хамить застукавшей тебя училке…

Ладно, сделанного не воротишь. Надо сейчас подойти к ней и извинится. Смять, выбросить у неё на глазах всю пачку и дать слово… Ну да, будто она совсем дура и не понимает, к чему всё это. Он вспомнил висящий в вестибюле междугородний телефон-автомат. Может, вот прямо в этот момент предкам и звонит… Но, как ни странно, мысль эта сразу успокоила его. Ну и хорошо, и пусть звонит. Заслужил. За свои поступки надо отвечать. Андрей снова увидел её ошеломлённое, испуганное лицо. Как она отшатнулась от дыма… Не ответила ничего на его злобную тираду, только в полной растерянности продолжала смотреть ему в глаза, словно не веря в случившееся…

Как мог он сказать ей такое?.. Неправда ведь, к тому же: ничего она ему не портила, даже наоборот, в кои-то веки литру сачковать перестал. Конечно, надо извиниться… Ему уже почти захотелось, чтобы Екатерина Максимовна позвонила родителям – пусть не думает, что он тут какой-то выгоды ищет. Андрей бросил взгляд на часы. Без восьми – она уже в столовой. Он вышел из комнаты и быстро сбежал с лестницы.

Дверь в дальнем конце гостиной была открыта, в проёме виднелись маленькие, как в уличном кафе, столики… Справа у окна – вот он, на сложенном уголком кусочке ватмана жирно выведена фломастером цифра «8». Всё уже накрыто, чай, булочки… Но за столом никого нет. С отрешённым видом он сел на стул, бессмысленно глядя в стену. Почему она не пришла? И что теперь делать, ждать её? Или бежать обратно наверх? Может, она сидит там сейчас у себя, плачет… Видеть его не хочет…

Что произошло? Как, почему? Ведь минуту назад всего всё было так замечательно… Катя бессильно опустилась в кресло… Ну с чего она вдруг набросилась на Кузнецова? Будто у них в классе никто из мальчишек не курил. Вполне могла бы и «не заметить»… Неужели за этот год она успела уже превратиться в одну из тех старых, занудных грымз, каких всегда терпеть не могла? Вот ведь дура! Сама себе всё испортила. И непонятно, как быть дальше… Может, плюнуть на этот чай, переждать, пока страсти улягутся… А там можно сделать вид, что и не произошло ничего. Да, наверно, так будет проще всего… Проще, ага. А Кузнецов тем временем уверен, что она на него родителям настучит.

От этой мысли Кате стало совсем тошно. Вот кому она всё испортила. Что он сейчас чувствовать должен… Даже представлять неохота. И прав ведь совершенно: ну чего она, действительно, к нему привязалась? Ах-ах-ах, маленький мальчик совсем запутался, потерялся, чуть не расплакался – а она, добрая самаритянка, бескорыстно кинулась ему на помощь. Помогла, ничего не скажешь. Лучше б уж правда от этой чёртовой путёвки отказалась…

Маленькие золотые часики на запястье показывали, что опаздывает она уже минут на семь-восемь. Катя заперла за собой дверь и начала медленно спускаться по лестнице. Что она ему скажет?.. В голову не шло ничего путного. Или предоставить инициативу самому Кузнецову? Так он извиняться начнёт – и от этого злиться на неё ещё больше… Или не начнёт, из упрямства. И тогда оба они будут молчать за столом, как два партизана на допросе. Вполне могут из этой игры в молчанку до конца сезона не выйти…

Опаздывала сегодня не она одна, многие столики до сих пор пустовали. Но Кузнецов был тут, сидел, понуро уткнувшись взглядом в свой наполовину пустой стакан. В каком-то оцепенении Катя застыла в дверях, глядя на него… И внезапно поняла, что сделает.

Она неслышно подошла к столу, но вместо того, чтобы сесть, лишь дотронулась кончиками пальцев до спинки своего стула.

– Кузнецов…

Он вздрогнул от неожиданности и поднял на неё взгляд. Как кролик на удава, подумалось ей.

– Да?..

Нет, с самого начала она взяла не тот тон. Бесстрастный тон учительницы, прекрасно сознающей свою власть над учеником. Быстро же укореняются привычки…

– Андрей, – назвала она его по имени, смягчив голос, – я признаю, что была неправа. Извини меня, пожалуйста. Я сама не так давно школу окончила и отлично тебя понимаю. И обещаю никогда больше не учить тебя жить.

В любой другой ситуации Катя расхохоталась бы, глядя на произведённое впечатление. Кузнецов открыл от удивления рот и так замер. Словно второе пришествие Христа узрел, не меньше.

– Ещё я надеюсь, – продолжила она, – чтоб мы с тобой по-прежнему останемся друзьями. Если ты не против. Но если хочешь, я попытаюсь поменяться с кем-нибудь местами – чтобы не мозолить тебе больше глаза… Не знаю только, насколько у меня это получится… – она виновато улыбнулась.

Кузнецов наконец пришёл немного в себя и растерянно пробормотал:

– Да нет, что вы, не надо. Зачем меняться… Я тоже хотел попросить у вас прощения, я вовсе не имел в виду… Я… Вы не обижайтесь, пожалуйста… И что вы стоите, – засуетился он вдруг, вскочив со стула, – садитесь скорей. Ваш чай остыл уже совсем…