— Всяко, не мажор, — покладисто кивнул Ербол и отставил четвёртую порцию ХЕННЕССИ в сторону. Не выпив. — А как насчёт профильного вуза?

— Вы о чём? — не понял, удивляясь, комитетский.

— Есть такой военный институт иностранных языков, — «просветил» собеседника сержант. — В центре города. Там есть нужная кафедра. И оттуда никак не дрыщи выходят, кстати! Институт сто процентов в вашем фокусе. Что с ними не так?

— На нужной нам кафедре, случайных людей не бывает, — после паузы ответил «турист». — Обычно это дети… кого надо, дети. Или из приближённых семей. Работы с таких «специалистов» точно не дождёшься. Но мы сейчас ступаем на очень тонкий лёд практических оценок. Выпускники указанного вами заведения не могут быть введены «в тему» по исключительно субъективным, исторически сложившимся причинам. Которые не могут быть предметом нашего с вами разговора.

Ерболу, впрочем, лишние подробности были не нужны. Он и так понимал резоны организации собеседника: в том вузе учились тоже мажоры. Но уже совсем из других семей, и с другого уровня. Последнее время в стране, военное и военизированное образование стало чем-то типа фишки детей элиты. И заставить их реально пахать в интересах дела, видимо, просто нереально (такая вот тавтология): ну кто, скажи, будет напрягаться и рисковать, если с детства имеет миллион? Личный? А порой и не один.

Так что, вуз — вузом, а реального «пахаря» именно ближайшие несколько выпусков оттуда получить было нереально. Ербол, кстати, закидывал удочки, в том числе через Кэпа (имевшего свои личные, не всегда афишируемые, возможности в этом мире). Оба канала, включая Кэпа, сошлись в одном: на знаниях, «внедриться» на нужный курс не выйдет. Если только на первый курс, похерив предыдущие три с половиной года учёбы и начав с ноля. Вот "с ноля" поступить можно попытаться: реального сержанта, на вступительных валить не будут. Если он действительно будет знать предметы.

Терять три с лишним года жизни, начиная с ноля с малолетками, Ербол был не готов. Альтернативой были деньги, но озвученной Кэпом суммы не было не то что у Ербола, а и даже у самого Кэпа. Вернее, была, если продать дома родителей и родителей жены, но это как-то… Это было как-то грустно и бесперспективно.

— Другое дело что вам придётся и аттестовываться по языку, в рамках нашей системы. И доучиваться, — комитетский, сам не зная того, безошибочно «попал» в нужное место. Играя на тщательно скрываемых от самого себя струнах души Ербола, мечтавшего о дообразовании. — Попутно, нужно пройти медкомиссию. У нас, это около двух-трёх недель.

— А медкомиссия зачем? — не понял Ербол. — Наша что, инвалидов в наш отряд принимает?

— У нас свои правила, — мягко пояснил собеседник. — По нашим правилам, к рассмотрению принимаются только результаты нашей собственной, ведомственной, медкомиссии. При приёме нового сотрудника, во всяком случае. При всём уважении к прочим заведениям, есть правила, регламентированные конкретными приказами. Мы можем предварительно принять во внимание итоги вашей комиссии, но нашу пройти всё равно нужно. Независимо ни от чего. И, кстати, на итоги решения нашей медкомиссии не может повлиять практически никто. Давайте вначале посмотрим, что у вас со здоровьем? По-хорошему, это — первое, с чего начинается всё. Возможно, нам и говорить будет не о чем, — неловко закруглился собеседник, поднимая глаза на жену Ербола, в растрёпанном халате появившуюся в дверях кухни.

— О, ты уже не один? — жена ничем не выказала ни доли удивления либо недовольства. — Почему не едите? Я сейчас…

Она кинулась к холодильнику, собираясь быстро метнуть что-то на стол из готового, но была остановлена самим Ерболом:

— У нас серьёзный разговор. И это коньяк, его не закусывают. Лонг-дринк.

Жена, сама родом из аула родителей, понятливо кивнула, попрощалась с гостем и скрылась обратно в комнате (чтоб не дать просыпающимся детям мешать отцу вести свои важные разговоры).

Пройти медкомиссию у комитетских оказалось совсем не так быстро и просто. Здание поликлиники, где предстояло это делать, находилось в центре города, в обычном двухэтажном доме старой постройки, и не имело никаких вывесок. Далее следовало подняться (мимо охранника в штатском) на второй этаж, в специальном кабинете взять под роспись свою медкарту (которую на Ербола тут же завели с соблюдением кое-каких интересных процедур) и с ней пойти по профильным специалистам.

Врачи принимали в разные дни, в разное время, ко многим следовало идти, только сдав анализы (анализы подходили только сданные тут же).

В общем, смешная, как думалось, процедура, в общей сложности заняла те самые три недели: Ербол некстати попал под период ежегодной диспансеризации. И вместо свободных врачей и пустых кабинетов (как он надеялся до того), ему приходилось часто высиживать в общей очереди. Вместе со штатными сотрудниками и их семьями, спокойно общавшимися друг с другом (в том числе на профессиональные, к удивлению Ербола, темы).

Три недели в очередях на медкомисии, неожиданно для самого Ербола, погрузили его в мир новой организации даже глубже, чем всё, с чем приходилось сталкиваться до этого.

А окончательную точку в его личных колебаниях (прохождение комиссии лично для него ещё не равнялось окончательному решению), как ни парадоксально, поставила беседа пары двухметровых здоровяков, с которыми уважительно здоровались в коридоре прочие идущие мимо сотрудники.

Здоровяки, не смущаясь отсутствием приватности, бурно обсуждали узкие профессиональные моменты жилетов шестой степени защиты (правда, они почему-то между собой говорили — шестого класса защиты).

Ербол, вопреки собственным правилам, не удержался и прислушался.

Сам он вообще не был специалистом по этим самым средствам защиты (включая обсуждаемые жилеты), поскольку в повседневной работе с ними не сталкивался. Но два здоровяка настолько излучали позитив, что Ербол изменил собственным правилам (не слушать разговоров серьёзных людей, для него не предназначенных).

Через десять минут просиживания штанов в общей очереди, Ербол поймал себя на том, что настроение у него почему-то улучшилось. Параллельно, находившиеся вокруг люди тоже, как и он, под влиянием бесконечного оптимизма здоровяков и их нехитрых шуток, тоже улыбались, как один.

Ербол, кстати, предполагал из какого подразделения были эти огромных размеров парни (реально ростом под два метра, и статями братьев Кличко). Но лезть с разговорами было бы дурным тоном. Хотя и хотелось…

А насчёт самих жилетов, Ербол бы прямо сейчас, в лоб (случись решать тактическую задачу), спросил бы: а удержит ли этот ваш хвалёный жилет поражение на уровне предельно допустимого (не говоря уже о минимальном или среднем), если в одно и то же место всадить не одну, а три пули? Подряд, в течение пятнадцати сотых секунды?

Говорят, даже две подряд в одно место может не удержать. По крайней мере, в отряде такая ситуация разбиралась (Кэп, когда в расположении, работу любил и разными упражнениями грузил постоянно. Попадались среди них и интересные).

Но современные стволы (ну, те, что в отряде, по крайней мере) человеку с правильно выросшими руками позволяли всадить даже не две, а три пули в одно место. Этого вашего хвалёного жилета. Вопрос практики, как говорил Кэп. А практика — она нарабатывается.

Увлёкшись моделированием ситуации и размышлениями о типах патронов, Ербол чуть не прозевал свою очередь к окулисту (предстояло обязательное, почему-то, расширение зрачков и просиживание ещё получаса в коридоре).

— В общем, спасение утопающих — дело рук исключительно самих утопающих, — хмуро итожит Лена после того, как мы вместе с Арабом через какое-то время заканчиваем бесплодно толочь воду в ступе.

Араб только что попрощался и вылез из Лениной машины, направившись далее к своей.

— У меня большая просьба, — говорю как можно серьёзнее Лене. — Для меня очень важно.