Ты уж извини меня, что я опять пишу тебе по-старому – на бумаге, да только так я и не научился пользоваться этим самым, как его, ноутбуком, который ты мне прислал в подарок. Большое тебе спасибо, за то, что не забываешь родителя, но только поздно мне, старику, обучаться этим премудростям. Клавиш там слишком много. Тут бы со стиральной машиной научиться справляться, ведь нынче что ни хреновина – обязательно с какой-нибудь электроникой, кнопочки там разные, индикаторы, дисплеи, а то и пульты управления, как у телевизора. То ли дело раньше было: что ни возьми – три кнопки, две ручки – и вся премудрость. Даже наш старый советский картофелеуборочный комбайн – на что грозная машина была, -, а и у ней вся система управления, без малого, две педали, два рычага да штурвал. Это я так, упрощённо говорю. Вот была техника! Сел и поехал. А нынче. Такое наворочают… Подойти страшно, не то что управлять. Тут уж без специальной подготовки делать нечего, враз запорешь. Только ты не думай, компьютер твой в целости и сохранности, мать его в простынку завернула и в сундук сунула. Может, тебе когда пригодится.
Да, чуть не забыл: нам ведь не так давно разом и водопровод и газ провели. Это у нас-то, где газа и водопровода спокон веков не было. Во как! Так что мы нынче живём, как городские! Хоть и на старости лет, а всё одно – праздник. Хоть остатние дни проживём по-людски. Теперь мы колодец, в котором покойный дед Мирон (ты его не знал, он ещё до тебя скончался), по недотёпству искупался по молодости, мы заровняли от греха подальше. Чтобы в него ещё какой-нибудь дуболом по пьянке не грохнулся. Так-то… К чему я это? Ах, да. Вот матери разом и загорелось купить стиральную машину. Не век же, мол, голыми руками мои порты стирать. А мне что, на здоровье, пусть покупает. Денег, благодаря тебе и Ленке, хватает, ну и купили. Помаялись маленько, прежде чем разобрались, как она фурычит, чтобы сходу не запороть, ну и пошло-поехало. Хоть мать твоя и баба, а раздраконила её по всем статьям. А там ведь тоже всякие дисплеи, кнопочки, программы и прочая муть. Я даже подивился. Нет, право, никак не ожидал от неё такой прыти на старости лет. Молодец баба у тебя мать! Стирает – не нарадуется. Теперь вот ещё и соседи, прознав про машину, зачастили, как в гости. Дай да дай постирать. Ну и даёт, как не дать. Деревня – не город. Даже ежели она и со всеми удобствами. Тут каждая рожа, как облачко на голубом небе, вся на виду. И каков ты человек ни для кого не секрет. Одного боюсь: как бы они её совсем не заездили и машину не запороли, сердце-то у неё, извини меня, шире жопы! Да… Вот я и говорю… А чего говорю? Ну да ладно, есть у меня и другие новости.
Кстати, ты бы черканул пару строк Ленке, родная сестра как-никак. И чего вы друг другу не пишете? Вроде бы и не ссорились, не ругались. И в гостях она у тебя была. А спрашивает меня: как ты жив-здоров? Я ей, сколько знаю, рассказываю, да только не дело это. Мы с тобой хоть и не слишком часто, но всё-таки пишем друг другу. Вот и ты не поленись, черкани родной сестре пару строк. Авось рука не отсохнет. Пара строк, а человеку теплей на душе. Нет, правда, не поленись. Я тебя как отец прошу. Глядишь, связь и наладится, не чужие авось. Понимаю, у каждого из вас своя жизнь, и заняты оба по самую маковку, а всё одно негоже своих забывать. Родная кровь, как-никак. А хочешь, я её попрошу, чтобы она первой черканула? Могу и так. Попросить? Ладно, сделаю. Но и ты мои слова попомни. Ведь вы мне оба не сбоку-припёку.
А новостей у нас нынче в деревне полным полно. Раньше-то, бывало, один год от другого не отличишь, как рожи близняшек; лежат себе, красноморденькие, посапывают, а кто из них Ванька, кто Петька, даже мать с отцом не поймут. Так и эти годы, ну те, которые потом застоем назвали. Текли себе и текли, а ничего кроме громкого трёпа из ящика не случалось. Да ты и сам, небось, огрызки того времени ещё помнишь. Хоть колхоз наш был, правду сказать, ещё не самый пропащий, по тогдашним меркам даже середнячок, а всё едино жили как при царе Горохе: ни тебе нормальной дороги до райцентра, одни ухабы с матом, ни нормального магазина, кроме задрипанного сельмага, ни нормальных денег за труд – одни палочки да натура: либо сам жри, либо скотине скармливай, либо на рынке торгуй. Так ведь на рынок-то её ещё свезти надо, место застолбить, продать. И домой вернуться. Спекулянт, собака, на нас, простых крестьянах и тогда наживался, можно сказать, жирел, а нам, бедолагам, на семечки разве только и оставалось. Ну да спекулянт, или, как сегодня говорят, перекупщик, – он и сегодня спекулянт, это их хлеб – других надуть, а себе нажить… Так я о чём? А, о тех годах. Тяжкие были годы. Радости от них никакой не было. Возьми, к примеру, наш советский картофелеуборочный комбайн ККУ-2 «Дружба». Ты, небось, о таком и слыхом не слыхивал. А я на нём полжизни отпахал, всю задницу отбил до костей. Он же половину клубней в земле оставлял. А мне по барабану, хоть я и заслуженный считался. Это я сейчас тебе, как на духу, признаюсь. Не я же его варганил. И ничего в нём было не исправить. А как ломался, паскуда! Два гектара максимум отработает – и станет. Баста, вызывай механика. А он в райцентре сидит. Да ещё ведь и не сидит, а с каким-нибудь другим таким же железным недоноском на другом краю района валандается, доводит до ума, и когда освободится, про то нигде не написано. Ну и махнёшь рукой: ляд с ним, с урожаем, буду сидеть курить. И сидишь, куришь. А потом, глядишь, тебе медаль или орден ещё дают за ударный труд. А какой он, по совести, ударный труд. Просто лучше других пахал. Вернее, другие ещё хуже тебя пахали. А районному начальству пара орденоносцев от сохи вот как была нужна, больше, чем урожай, чтобы и им было чем перед страной и партией козырнуть. Показуха – она и есть показуха. Так и жили.
Теперь-то уже не те времена. Вроде как жизнь вывернули наизнанку. От колхоза одни уши остались, да и те уже давно не торчат, завяли. А когда всё начиналось, ну, ликвидация и всё такое, наш бывший председатель, Иван Ефремович, сильно затрепыхался. Как раз в то время вышел то ли указ, то ли закон, то ли распоряжение, шут его знает, о создании на земле акционерных обществ и наделении бывших колхозников земельными паями. Вроде как мы все стали не колхозниками, а этими самыми, акционерами. Всем дворам как бы землю выделили, гектара по три на нос, не меньше. Ну и себя этот хват тоже не обделил: такой кус отмежевал, что мы только ахнули. Как не подавился, собака! Да кто будет считаться, радуйся, что хотя бы тебя не обошли стороной. Неча другим завидовать, своё бы не потерять. Короче, обрадовались, как последние охламоны. Ну, думаем, теперича заживём! На своей-то земле! Горы своротим! А потом такое вдруг началось. Через какое-то время узнаём, что все мы члены земельного акционерного общества, а наши паи вроде как вклад в уставный капитал. Как мы туда попали, кто нас туда впихнул? А председатель говорит, что, мол, мы сами, причём добровольно захотели войти. Это мы-то добровольно?! Да кто нас спрашивал? Но дело сделано. И получили мы вместо земли бумаги под названием акции. И поступай с ними, как хочешь. Хочешь, можешь их продать вместе с паем. Хочешь – подотрись. Не хочешь – держи под подушкой. А наш председатель, тот ещё жучина, хоть и бывший первый коммунист, ходит гоголем. Скоро у него и городские кореша появились из каких-то московским богатеев, он с ними и гулял, и кумовался, и обнимался, короче, скурвился, сука, окончательно. А главное, стал потихоньку скупать у мужиков земельные паи. Своих-то денег у него кот наплакал, так ему его московские кореша стали подбрасывать. Вот он и рад стараться. Кое-что, видать, себе в карман положил. А наш мужик что? – он живых денег по тем временам уже столько лет не видал, что забыл, как они выглядят, для него и тыща – как для купца миллион. Уговорить – плёвое дело. Да и землю ему всё одно не поднять, гибнет, зарастает земля. А некоторые мужики так за одну бутылку палёной весь пай отдавали. Богом клянусь! Им сунут её, дадут закусить, ещё раз нальют, так они потом с пьяных глаз любую бумагу подмахнут. И подмахивали. А что подмахивали, потом и вспомнить не могут. Так и прощались с паями. И вроде всё по закону. Ну, были и такие, которые рогами упёрлись: не отдадим, мол, и баста, делай с нами что хочешь. Но и на них нашли укорот. Приехали откуда-ниоткуда крепкие ребятки, пару мужиков, которые больше других бузили, помяли, хоть и не до смерти, но изрядно, а остальных припугнули по-разному. Кому почки обещали отбить, кому хату спалить. Ну и пошли на попятную. В том числе и мы со старухой. А что делать? У этих сила: и деньги, и пудовые кулаки, и власть. Плетью-то обуха не перешибёшь. Да и когда нашего брата крестьянина не били и не разували. Я что-то такое время и не припомню. В России уж так издревле повелось: кто её кормит, с того три шкуры и дерут.
