Вздохнув, Феликс посмотрел в потолок. Семье О’Двайер могли приписывать какие угодно необычные способности, но в реальности они были просто семьёй — с некоторыми заморочками, но обычными людьми, а не всесильными тварями.

Единственным, кто когда-то понял, что одного влияния и пределов обычного человеческого организма недостаточно, был нынешний глава корпорации, и он убил на переговоры со своим руководителем научно-исследовательского отдела годы прежде, чем Виктор сдался и помог в первую очередь со зрением. На более крупный эксперимент Виктор согласился гораздо позже, потому как глава был при смерти, и просил не сам — просил за него Дивна, по слухам, вставший перед учёным на колени. Кроме того, Феликс по-прежнему должен был в идеальном раскладе являться на обследование раз в две недели, хотя с первого дня прошло уже пять лет.

Самым обидным, конечно, был сам Виктор, все так же стоявший над ним, изучая свои записи и анализируя прогресс, и смотревший, как на занятную подопытную зверюшку.

Пять лет было достаточным сроком, чтобы переплюнуть этого великого экспериментатора, но, начни они сейчас тренировочный спарринг, и Феликс бы в который раз оказался на лопатках уже через пятнадцать минут.

— Я его не игнорирую.

— Да? И что же ты делаешь для поддержания себя в нормальной форме?

Мужчина промолчал, вслушиваясь в писк приборов, действовавший несколько усыпляюще. Они не раздражали так, как те, что были в больницах.

— Так и знал, — вздохнул Виктор. — О’Двайер, я в очередной раз повторюсь — это не те вещи, что можно пустить на самотёк и никоим образом не контролировать в надежде на естественные процессы организма.

— Я не…

— Я не слепой, — Виктор с хмыканьем поправил очки. — Видел, что ты сегодня чуть не сотворил с одним из тех мужиков.

— Все, хватит! — возмутился Феликс, срывая с себя провода и садясь на кушетке лицом к учёному. — Я и без твоих постоянных обследований знаю, что у меня все в порядке. Ты просто конкуренции боишься!

Виктор помолчал пару мгновений, поглаживая подбородок указательным пальцем, после чего пожал плечами и отступил. Радость по поводу его внезапной смены настроений прошла в тот момент, когда мужчина указал свободной от планшетки с записями рукой в левую сторону, где из лабораторий вёл куда-то дальше узкий коридор.

— Пойдем-ка, потренируемся. Докажешь, что мне есть, чего бояться.

Если и существовал человек, которого Феликс не мог переиграть, задавить авторитетом или угрозами, то это было именно Виктор Вольштейн — в частности потому, что он сам мог вывести оппонента из себя всего лишь парой фраз и не нуждался в дополнительном подтверждении своего статуса. Учёный молча смотрел на него пронзительным взглядом шартрезовых глаз, и на мгновение показалось, что глава корпорации ощутил просьбу, почти мольбу о том, чтобы он и дальше продолжил тянуть эту лямку. Не испытывая, в отличии от главы научно-исследовательского отдела, восторга от того, чтобы быть им же пинаемым, Феликс отрицательно покачал головой.

— Не сегодня. Нам надо собрать всех, и-…

— И дать им поспать, как нормальным людям. — Не дал договорить Виктор, с улыбкой убирая руки за спину. — Мы не оставили таких уж очевидных следов, и день в запасе у нас есть. Завтра утром, отдохнувшие, мы со спокойной душой сядем за разработку плана.

Легко ударив главу корпорации тыльной стороной ладони под ключицами, Виктор дождался того, чтобы мужчина лёг обратно и, положив ему на колени планшетку, с хмурым видом наклонился.

— О’Двайер, можешь фыркать до нового пришествия пророка, но тебе придётся остаться здесь ещё на пару часов. Мне нужны более подробные данные, чтобы понимать, что с тобой делать.

— Хоть какое-то развлечение мне оставь.

— На, — Виктор вытянул с планшетки пару чистых листов и положил их на бедро мужчине. — Руками шевелить можно. Птичек складывай.

Феликс с сомнением покосился на бумагу.

— Я не умею.

— Ну, самое время научиться.

Одарив напоследок мужчину лучезарной улыбкой, Виктор подхватил планшетку и вышел, оставив Феликса наедине со своими мыслями, пищанием приборов и злосчастной бумагой. Хуже вечера просто нельзя было придумать.

Готовый поспорить об определении фразы “плохой вечер”, Адриан Дивна со вздохом уронил руки на покрывало и осмотрелся в собственном доме. О том, чтобы куда-то ходить и что-то выяснять после того, как он чуть не отдал концы, не было речи, но и в больницу возвращаться было не сподручно. Коллективным обсуждением решив, что в вытащенном из-под лопатки жучке дезактивируют взрывчатку, но оставят само средство слежения, чтобы таким образом обернуть его себе на пользу, потом коллективным же решением Дивну отправили домой. Ибрис довёз его, проследил, чтобы переоделся в домашнее, а потом загнал в кровать и заявил, что приедет утром после закрытия бара — проверить.

После часа одиночества в дверь позвонили, и через пару мгновений в спальню впорхнула Оливия, благоухающая, немного напуганная и с какими-то подозрительными сумками наперевес. В компании одной из своих знакомых Дивна провёл пару часов, успев за это время выслушать все последние сплетни, мнение о произошедшем “Четвёрки”, поесть приготовленного лично Оливией куриного бульона (и выплеснуть этот самый бульон в несчастный домашний цветок рядом с кроватью), посмотреть пару серий какой-то противной по сюжету мыльной оперы и пообещать, что завтра Оливия, конечно, тоже непременно сможет прийти.

Когда Оливия ушла, воцарившаяся в пентхаусе тишина была столь приятна, что какое-то время Дивна просидел без движения. Было приятно просто слушать едва различимый шум улицы где-то там внизу, тиканье часов на кухне и потрескивание остывающего экрана телевизора — потому что во все это не вклинивался голос женщины, которая могла в одну секунду смеяться, а в другую уже переключиться на рассказ о какой-то трагедии в семье у подруги сестры её двоюродного брата.

Осмотревшись в спальне, Дивна без особого интереса посмотрел на ждавший, когда на нем начнут выполнять работу, компьютер, перевёл взгляд на пару книг на тумбочке, а затем на очевидно начавший свой путь к гибели от бульона цветок. Наконец, на глаза попался телефон, и мужчина справедливо задумался о том, что можно было бы и позвонить Феликсу. Вряд ли глава корпорации волновался слишком сильно, но поговорить с ним можно было и о вещах более важных, чем с Оливией.

Поначалу были только гудки, и Дивна готов был отказаться от этой идеи, полагая, что находившемуся в бегах брату не слишком выгодны звонки из империи, но потом звук оборвался. На смену ему пришёл шум, напоминавший тот, с которым обычно падало тело, и короткий болезненный вскрик.

— Вечер добрый, — вздохнул Дивна. — Что там опять творится?

— Этот вечер уже не добрый, потому что я слышу твой голос, Адрианчик.

Моментально узнав голос того, у кого в руках каким-то образом оказался телефон Феликса, Дивна поначалу опешил. Опешил настолько, что дёрнулся в сторону от собственного смартфона, тут же морщась от боли в лопатке, и удивлённо посмотрел на экран.

Заставив себя собраться с силами и мыслями разом, Адриан вновь сел ровно и попытался продолжить разговор как можно более непринуждённо.

— Мейстер Вольштейн, как радостно Вас слышать. Сильно заняты?

— Достаточно, но тебе ведь наплевать. Говори, что хотел.

На пару секунд Дивна задумался, стоило ли продолжать.

Он встречался с Виктором Вольштейном пару раз, и каждый раз эти встречи заканчивались всплеском обоюдного желания убить друг друга. При виде этой зазнавшейся твари у Дивны отпадал всякий инстинкт самосохранения, и легко ранимый (отнюдь не в плане чувств) советник императрицы готов был лезть на рожон в лице главы научно-исследовательского. При всех его минусах — а точнее одном большом минусе, название которому было характер — Виктор имел за плечами огромный опыт и немалое количество знаний.

Хотя по возвращении домой Дивна дал указание Гаспару и Освальду рыть любую информацию на какие-то группы, у которых в символах имелся глаз, это оказалось гиблой затеей. Подобных маленьких объединений могло быть сотни и тысячи, а Виктор, в свою очередь, никогда ни в чем не ошибался и был по сути ходячей энциклопедией. Хотя бы развлечения ради попытать удачу с ним стоило.