— Интересно, от кого же она могла ее унаследовать? — сухо поинтересовалась тетя. Стежок, еще стежок… — Разумеется, не от моего достойного брата, и, уж конечно, не от такой безупречной женщины, как вы.

Филип не выдержал. — Перестаньте. Натура Офелии самая обыкновенная, такая же, как у большинства женщин.

— Что ж, тебе виднее, дорогой мой, — Тетушка хищно перекусила нитку. — Ты у нас знаток.

— Довольно, — Отец говорил негромко, и все же Филип знал, что перемывать косточки сестре этим вечером больше не будут. — Что касается замужества Офелии, то у меня есть другие варианты. С ними вопрос быстро не прояснится, но я извещу вас всех, как только приму решение.

Он наконец повернулся к семейству. Филип, сразу опустивший голову, почувствовал, как отец прошел мимо, задев руку плащом. Повеяло знакомым запахом дерева и дубленой кожи.

А потом на плечо легла тяжелая ладонь.

— Идем. Ты хотел поговорить — так поговорим. Дамы простят нам, если мы их покинем.

Анейра ответила коротким поклоном, тетушка пренебрежительно помахала рукой, в которой держала иглу. — Идите, идите. Дамы найдут, чем заняться.

Филип с трудом распрямил заледеневшие члены. Его ждал разговор, предвкушение которого заставляло не спать ночами — и отнюдь не от радости. Что ж, за ошибки надо платить.

…В кабинете отца было зябко. Его слуга поспешно развел огонь в камине, зажег свечи в витых подсвечниках из позолоченной бронзы и оставил Филипа вдвоем с отцом, повинуясь жесту хозяина.

Отец положил руку на высокую спинку кресла, придвинутого к столу, но садиться не торопился. Тишину нарушал лишь треск поленьев — ждать лорд Томас умел.

Филип с трудом сглотнул, скользя взглядом по столу, на котором царил идеальный порядок, как и во всей, почти по-походному просто обставленной комнате. Все, что угодно, лишь бы не смотреть на отца.

Как и при первой встрече, сразу по возвращении того в столицу, хотелось упасть перед ним на колени и молить о прощении. Но, как и тогда, что-то опять удержало его. Я уже не ребенок, чтобы так легко избавляться от груза вины.

Вместо этого Филип отвернулся к камину, избегая взора, пронизывавшего насквозь.

— Ты просил ничего не предпринимать, не поговорив с тобой, — раздался голос отца. — Что ж, я жду.

— Что вы собираетесь делать по поводу Кевина Грасса? — Это имя жгло язык.

— Ты знаешь, что должно быть сделано.

Да. Он знал.

— Мне так жаль. Я бы отдал все, чтобы исправить то, что случилось, — Оправдания жалкие, как иссохшийся уд столетнего старика. Да и разве помогут здесь слова? — Это я привел его в этот дом, познакомил с Офелией, я…

Скрипнул паркет — отец подошел ближе. В отсветах огня грани сурового лица казались резкими и твердыми, как каменные сколы. — Ты… — Широкая пятерня поднялась в воздух — и неловко погладила Филипа по голове. — Ты не должен винить себя, сын мой. Ты не мог догадываться ни о вероломстве друга, ни о… легкомыслии сестры.

Жесткий, непреклонный… Таким отец мог быть со всеми, кроме него. Вот только сейчас от его доброты становилось только тяжелее.

Филип помотал головой, смахнул упавшие на глаза волосы. — Должен был догадываться.

— Ты еще очень молод, Филип. В твои годы естественно относиться к людям с доверием. Мне жаль, что тебе пришлось так рано испытать, что такое предательство друга.

Оправдание не для такого, как он. — Я не настолько наивен и не так уж верю людям. Я верил… — Горло предательски перехватило. — Верил ему. — Он постарался объяснить. — Кевина терции и кварты всегда интересовали больше, чем женщины, а Офелия… Такие юные создания влюбляются в кого-то… кого-то вроде Бэзила, или моего друга Фрэнка. А не в мрачных здоровяков со взглядом голодного волка.

— Любовь, сын, меняет людей, заставляет совершать самые безумные поступки.

Любовь… Если бы речь шла о ней, эта история не была бы такой гнусной. Кто бы мог подумать, что он будет жалеть о том, что Кевин Грасс не влюбился в его сестру!

Но если отец узнает всю правду, Грассу не жить.

— Хотя она, разумеется, не может служить оправданием, чтобы забыть о долге, — Лорд Томас не мог обойтись без морали, которой пичкал потомство с результатом, что должен был бы расхолодить любого.

Филип приказал себе сосредоточиться на цели. Предстояла опасная дуэль, в которой, вместо оружия, придется использовать любовь отца к нему.

Он подобрался, готовясь к началу маневров. — Должно быть, меж ними пробежала искра в ту ночь, когда Кевин спас нам с Офелией жизнь. Он был… хорош тогда. И опасен для нежного девичьего сердца. Но я-то думал о сестре, как о ребенке!

— Что-что?! Отец, впервые услышавший эту историю, был, разумеется, потрясен и желал все знать.

Филип рассказал ему и о бандитах, и о чудовище, красочно расписав заслуги Грасса — благо, преувеличивать почти не понадобилось.

История ночи, когда против них восстали сами силы ада, погрузила лорда Томаса в глубокие раздумья — еще бы! Усевшись за стол, он замолчал надолго.

— Не могу поверить, что вы скрывали это от меня, — проговорил наконец. — Вот тут я и впрямь на тебя сердит. Ты должен рассказывать мне все.

А ты мне рассказываешь все? невольно подумал Филип. А вслух произнес: — Кевин спас нас… У семьи Картмор долг перед ним.

— Многие сказали бы, что честь важнее жизни, а он нанес урон чести нашей семьи. Сейчас законы чести требуют, чтобы один из нас вызвал его на поединок. — Суровый голос смягчился. — Я знаю, сын, это тяжело.

— Поединок… уже состоялся, — Об этом рассказывать хотелось еще меньше, но ничего не попишешь, придется. — Мы с Грассом дрались, когда я нашел их… вместе. Кевин одержал верх. Я нанес ему рану в лицо, но потом… Ему ничего не стоило убить меня, но он этого не сделал.

Слабак.

— Посмел бы он только! — В словах отца зазвучал металл. — Тогда твой Грасс точно подписал бы себе смертный приговор.

— Думаю, он догадывался, что на приговоре и так уже высохли чернила. Но пощадил меня — ради любви, что питает к моей сестре.

Боги, какая высокопарная чушь.

Отец нахмурился, что-то обдумывая. — Он может дать сатисфакцию твоему дяде. Тайная дуэль, чтобы не пошли сплетни о том, что стало ей причиной.

Филип усмехнулся, хотя было не до веселья. — Давайте хотя бы не лицемерить, отец. Дуэль с моим дядей!.. С таким же успехом вы можете подослать к Кевину отряд головорезов — это будет честнее.

— Именно так я и собирался сделать, — спокойно согласился тот. — Но раз он был твоим другом, мы могли бы оказать ему эту последнюю честь.

— В некотором смысле он уже наказан, — вкрадчиво заметил Филип. — И вряд ли можно придумать наказание худшее.

Известие о проступке Кевина — и возмездии, что последовало за ним, привело лорда Томаса в ярость. На виске взбухла жила, кулак опустился на стол — не с размаху, но с силой.

— Поднять руку на отца! Святотатство! Во времена правления твоего деда, он лишился бы за это головы. Да и сейчас в Андарге…

Бесить отца еще больше он не планировал. — Старший Грасс — жестокий, злой человек, полная противоположность вам. Кевин был просто не в себе, потеряв Офелию.

— Сыну не дано судить отца, — отрезал лорд Томас. — Такому не может быть оправдания. И если раньше еще можно было подумать о том, чтобы выдать за него Офелию…

А вот это в планах не значилось точно!..

— …Особенно коли окажется, что она ждет ребенка, то теперь этот юноша окончательно погубил себя, — Отец ненадолго задумался, постукивая костяшками пальцев по деревянной мозаике столешницы. — Я считаю наказание слишком мягким. В назидание остальным ему стоило хотя бы отрубить руку.

Филип пожал плечами. С его точки зрения, судья, с которым он пообщался лично, вынес идеальный приговор. Что до рук, то их отрубить никогда не поздно.

— Поверь, я не лишен сострадания, — произнес отец, помолчав. Сейчас морщины глубоко проступали на омрачившемся челе, старя его лет на десять. — И я когда-то был молод, и даже… — Он устало потер надбровные дуги. — Не знаю, стоит ли говорить тебе об этом, но раз уж начал, то расскажу.