Ренэ снова покосилась на трон. Интересно, можно ли посмотреть на него поближе? Нет, она никогда не решится задать такой глупый вопрос Бэзилу Картмору!

— Ну и как вам нравится этот склеп? — Бэзил поднес руку ко рту, скрывая зевок. И спросил таким тоном, словно предлагал ей прогулку по саду: — Хотите посидеть в этом старом кресле?

— Ну что вы! Вы, верно, смеетесь надо мною, сударь! Разве… можно? — отрицание незаметно перетекло в вопрос.

Бэзил взлетел по ступеням и встал у трона, оперевшись на спинку. — Почему же нет? Коли он не развалился под задницей правящего принца Муна Второго, то под вами не развалится тем паче. Даже отец, старый лицемерный зануда, не имел бы ничего против.

Ренэ все не могла свыкнуться с тем, как мало уважения он проявляет к отцу. Может, это что-то столичное?

Она с вожделением уставилась на трон. Почти святотатство, но… у нее никогда не будет другого шанса. Прислушалась — не идет ли кто? — но они были одни в зале.

Удержаться оказалось невозможно. Ступенька за ступенькой — трон притягивал к себе неудержимо.

А потом Ренэ с трепетом опустилась на самое важное кресло в стране. Сидение было высоковато для нее, спинка — жесткая, но разве суть в этом?..

— Что прикажете, Ваше Королевское Высочество? — в голосе Бэзила опять зазвучала ирония.

— Прикажу немного помолчать, — распорядилась Ренэ с нежданной смелостью.

Бэзил насмешливо поклонился, коснувшись пола длинными локонами, и отошел назад.

Перед нею простирался весь огромный зал. Багровые всполохи играли на стенах, от каменных клыков вдаль ползли долгие тени.

Как волнительно осознавать, что там, где сидит она, восседали принцы и принцессы священной крови, а у трона преклоняли колени посланцы со всего мира!

Она опустила руки на подлокотники, закрыла глаза и представила себя правящей принцессой.

VIII.

— Ах ты селедка тухлая! — Тощая, как жердь, уродливая, как крыса, торговка схватила краба из горки, высившейся на прилавке, и запустила в противницу. Удар вышел меткий. На палец ниже — и груда разбушевавшегося мяса в юбке и блузе, царившая в прилавке напротив, могла лишиться одного из выпученных глазищ. Из рассеченной брови заструилась кровь.

— Да я тебя прикончу, каракатица! — взревела жертва, и оставив пост, понеслась в атаку. Да не с пустыми руками — за хвост она держала здоровенного осетра.

Удар этим странным оружием едва не свалил тощую с ног, но она устояла, оперевшись о край прилавка, и пока толстуха замахивалась по новой, три раза врезала ей крюком, которым только что снимала висевший над головой товар.

Вторая торговка взвизгнула и выпустила рыбину. На грязной блузе проступили три красных пятна. Но видно, железо лишь оцарапало ее, потому что грозный вид мигом вернулся к толстухе, и, уперев руки в боки, она обрушила на соперницу ураган отборной ругани.

Выставив крюк перед собой в качестве защиты, тощая вернула должок с лишком.

— Мы не должны их разнять? — неуверенно спросил Фрэнк.

Красавчик пялился на женщин как завороженный. — Только коли вам жить надоело, мой лорд.

Хотя обе торговки тряслись от ярости, они явно осознавали, что являются, так сказать, героинями момента, и старались не ударить лицом в полную рыбных потрохов грязь. Обменявшись ударами, они расходились, и, приняв эффектные позы, награждали друг друга всеми эпитетами, какие могло подсказать им разгоряченное воображение. При этом проявляя такой талант, что любой сочинитель фарсов позеленел бы от зависти, не преминув украсть избранные перлы для своих трудов. Не забывали торговки рыбой и швырять друг в друга чем попадется. Кальмар, треска, маленький осьминожек, огромная устрица, скользкий угорь пролетели в воздухе к вящему восторгу зрителей. Мальчишки-помощники носились вокруг хозяек, азартно вопя, а потом принялись колошматить друг дружку.

Благодарная толпа подбадривала женщин громкими возгласами, подзуживала, хвалила и поносила. Чайки и другие воришки, покрупнее, таскали снедь с беспризорного прилавка толстухи.

— Довольно, — распорядился Кевин, и начал пробивать им путь в узком, забитом народом проходе между прилавками.

Фрэнк поспешил за ним, следом — Красавчик, издавший разочарованный вздох.

Вопли чаек, залетавших под купол крытого рынка, резали уши, от ругани торговок и покупателей болела голова. Воздух так пропах свежей и тухлой рыбой, что Фрэнку казалось — легкие у него забиты чешуей. Ох, нескоро ему захочется съесть что-то, что плавало.

Дойдя до середины ряда, он обернулся и увидел, что торговки обнимаются и лобзают друг друга в щеки с тем же пылом, с каким вели войну.

А впереди, вокруг одного из прилавков, собралась небольшая толпа. Любопытные стремились пробиться вглубь, те же, кто, напротив, с боем пробивался на свободу, подогревали их раж восклицаниями вроде: "Ничего себе!" и "Вот чертовщина!"

Глаза у Красавчика сразу загорелись. Он полез в самую гущу, завывая: — Именем закона!

Кевин расталкивал людей молча, но эффективно, и Фрэнк, который, что греха таить, тоже загорелся любопытством, протиснулся внутрь вслед за его широкой спиной.

Что-то большое и темное, похожее на человеческое тело, лежало на груде рыбы и морских гадов. Головы других любопытных не давали рассмотреть получше, но Кевин сделал пару резких движений, и им пришлось потесниться.

Фрэнк поймал себя на том, что смотрит на чудище с открытым ртом.

Русалка, подумал он. Но если русалки из нянюшкиных сказок были красотками, прекрасными девами с серебристым хвостом, это существо на первый взгляд имело больше от зверя, чем от человека. Когти на изогнутых пальцах немногим уступали медвежьим, сведенное гримасой лицо — отвратительно и пугающе: злобный оскал обнажил ряды острых зубов, носом служили две небольшие дыры. На шее Фрэнк заметил жабры, а череп вместо длинных шелковистых волос покрывала чешуя. И все же существо по всей очевидности принадлежало к женскому полу — чуть ли не первым, что ему бросилось в глаза, были маленькие обвислые груди, да и в роже, какой бы страшной она ни казалась, виделось что-то такое…

Где-то пониже груди тело начинала покрывать чешуя. Ближе к хвосту — длинному и толстому, с плавниками, она становилась плотнее и гуще. Возможно, когда-то чешуя блестела и переливалась, но сейчас, когда от тела исходил слабый запах гниения, выглядела темной и тусклой.

Рядом с чудищем стоял с хозяйским видом бородач, чье занятие выдавали наколки на жилистых, как тросы, руках.

Общий гам прорезал визгливый голос заправлявшей здесь торговки: — Эй вы там, трое, покупайте чего надо или валите от моего прилавка.

— Мы — Красные Ищейки, глупая баба, — не слишком уверенно прикрикнул Красавчик.

— Да хоть ангелы Господни, это моя лавка, и она тут не для того, шоп на нее любовались.

— Успокойтесь, добрая женщина… — начал Фрэнк.

— А ты не говори мне, что делать в моей собственной лавке, щеночек, еще молоко на губах не обсохло. Хотя коли дашь мне хороший сочный поцелуй, так и быть, смотри затак.

Толпа ответила одобрительным хохотом.

— Рад бы, красавица, но я помолвлен с другой. Заплатите ей, — сказал Фрэнк спутникам.

Ворча, Красавчик начал развязывать кошелек. — Дай, что ли, полфунта мидий, остреньких. Эй, приятель, так что это такое за тварь?

— Русалка, — гордо пояснил моряк. — Попалась в наши сети недалеко от городских стен.

— Придумали бы новый трюк, что ли, — фыркнул Грасс, презрительно разглядывавший странную тварь. — Это надувательство старо, как мир.

— Ты сказал "надувательство", красная шавка? — моряк побагровел.

— Именно это я и сказал. Эта, с позволения сказать, "русалка" изготовлена лучше многих, но принцип тот же. Ваша братия любит хвастаться разными диковинами из далеких стран — искусными подделками, разумеется. Голова обезьяны, тело… хм, тюлень, или что-то подобное, руки человеческие, куплены в анатомическом театре или просто стырены с кладбища.