Вспыльчивость едва не стоила им жизни во время встречи с отрядом, следующим по той же дороге, но в обратном направлении. Евпраксия так и не разобрала, какого рода-племени были эти люди. Прежде ей не доводилось видеть мужчин с такими длинными волосами, что их приходилось заплетать в косы, и с висячими, как у сомов, усами, заменяющими бороды. Воины носили меховые безрукавки или же скакали вовсе голыми по пояс. Немцы, не сообразив, что видят перед собой лишь дозорных, пожелали проехать непременно первыми и преградили незнакомцам путь.

Произошло это на узкой гати, переброшенной через заболоченный участок леса. Усачи, столкнувшись с немцами, придержали коней и загорланили, призывая подмогу. Она не заставила ждать себя долго. Пока обоз из Киева подтягивался к бревенчатой гати, с другой стороны прискакали сотни две всадников и не просто потеснили немцев, а опрокинули их в болото. Не ограничившись этим, они заняли всю дорогу и стали цепью, пропуская своих. Процессия растянулась чуть ли не на версту, и все время, пока она шла, обозу Евпраксии пришлось стоять на месте.

Искупавшийся в грязи барон Фридрих фон Дюрент, униженный и обозленный, не придумал ничего лучше, чем заставить погонщиков идти по болоту вброд. Верблюды заартачились, как ни били их палками, волы же покорно полезли в слякотную жижу, увязли там по брюхо и остановились, оглашая окрестности тоскливым ревом, вызывавшим хохот проезжих.

К тому времени, когда их удалось вытащить на твердую землю, они уже были не белыми, а серыми и шерсть сосульками засыхала на их боках. Евпраксию так разозлила выходка фон Дюрента, что она была готова наброситься на него с кулаками, но благоразумие взяло верх, и княжна ограничилась тем, что обронила сухо:

– Не стоило вам беспокоиться, барон. И вы были бы чище, и несчастные животные тоже.

То, что его поставили на одну доску с волами и конями, вывело фон Дюрента из себя до такой степени, что он наговорил Евпраксии дерзостей и удалился, отказавшись просить прощения. Поразмыслив, она решила оставить выходку немца без последствий. В своем нежном возрасте девушке хватило ума сообразить, что иногда лучше не припирать подданных к стенке и позволять им выпустить пар.

До самой ночи путникам не встретилось ни одного чистого водоема, где можно было бы отмыться и очиститься после барахтанья в болоте. Они разбили лагерь посреди черной чащи под пугающе огромной, выпуклой луной, которая не походила на тот плоский диск, каковым была раньше. Лесная нечисть собралась вокруг, жутко вскрикивая на разные голоса: кто зверем, кто птицей.

Как выяснилось, остерегаться нужно было не оборотней и леших, а людей, которые всех хуже и опаснее в этом мире. Небо начало сереть, а звезды – блекнуть, когда Евпраксию разбудили воинственные крики, ругань и бряцанье оружия. То было внезапное нападение на лагерь. Разбойники решили сделать это ближе к рассвету, когда часовых сморит сон, но просчитались, ибо Горислав, как верный пес, каждую ночь караулил свою княжну, а сон его был по-звериному чуток. Увидев тени, подкрадывающиеся со всех сторон, он бросился в бой и успел зарубить двоих, прежде чем на помощь подоспели остальные.

Евпраксия, разбуженная шумом, высунулась в прорезное окно своего жилища и увидела звероподобного мужика с воинственно занесенным топором. Вместо того чтобы нанести удар, он охнул и застыл, пуская по бороде кровавые ручьи. Из его груди выдвинулся блестящий предмет, в котором Евпраксия узнала острие меча. Пронзивший разбойника немец не успел выдернуть клинок, когда на него налетели сразу двое, орудуя дубиной и косой, снятой с древка и обмотанной холстиной. Они легко взяли верх над одним противником, застигнутым врасплох, но восторжествовать не успели, поскольку обоих одновременно сразили мечи Горислава и Седрика.

Солнце еще не проглянуло в утренних сумерках, когда бой был окончен. Всего защитники обоза убили девятерых, ранив двоих и обратив десятка полтора в бегство. Барон фон Дюрент велел подвести к себе пленника, поставил рядом переводчика и сказал следующее:

– В моей власти предать тебя смерти легкой или мучительной. Выбирай, злодей.

Пленный высказался в том духе, что помирать, вообще-то, неохота, однако, если деваться некуда, он предпочел бы отправиться в последний путь без боли.

– Отлично, – одобрил решение барон. – Тогда скажи, как вышло, что вы собрались в таком большом количестве, чтобы напасть на нас, а не на каких-то других путников? Знали ведь, зачем пришли? Признавайся, злодей!

– Твоя правда, господин. Слухами земля полнится, а слухи те впереди вас бегут на тоненьких ногах. Говорят, сокровища несметные везете вы. Одних самоцветов десять сундуков полных, а золотом мешки набиты, как подушки – перьями. Еще говорят, будто мехов у вас столько, что в пять возов не вмещаются. Как тут не позариться… Много дней мы за вами крались, удобного случая дожидаясь. Вот и дождались. – Пленный кивнул на тела сообщников, уволакиваемых с поляны за ноги. – Что ж, видать, судьба такая.

Дослушав исповедь до конца, барон подал своим людям знак. Евпраксия поспешно отвернулась и заткнула уши. Прикосновение к плечу заставило ее вздрогнуть. Это был фон Дюрент.

– Все кончено, Ваше Высочество, – произнес он по-немецки. – И все только начинается. Теперь придется быть вдвойне осторожными. Немало найдется желающих завладеть вашим приданым, полагаю.

Горислав, заметив, что они беседуют вдвоем, следил за ними исподлобья. При этом он машинально вонзал меч в землю и вытаскивал его, очищая клинок от крови.

– Сегодняшний бой убедил меня в том, что я нахожусь в полной безопасности, – молвила Евпраксия.

Немецкий язык давался ей все лучше. Кроме того, ей нравилось изображать из себя взрослую женщину. Если на родине она была для всех лишь дочерью князя, то в пути успела зарекомендовать и почувствовать себя полноценной графиней, избранницей всемогущего саксонского маркграфа. Фридрих фон Дюрент это чувствовал и применил новую тактику, решив сыграть на тщеславных струнах девичьей души.

– Я и мои рыцари готовы головы сложить за вас, Ваше Высочество, – произнес он, отвешивая учтивый поклон. – Тем более обидно видеть то недоверие, с которым вы относитесь к нам в последнее время. С вашим умом, с вашей образованностью и интуицией вам следовало бы лучше разбираться в людях.

– Если вам показалось, что я несправедлива по отношению к вам, то прошу прощения, барон, – сказала Евпраксия с достоинством. – Сейчас я не вижу причин, которые бы побуждали меня усомниться в вашей самоотверженности и преданности.

Горислав с силой бросил меч в ножны и пошел прочь, давая понять, что крайне недоволен затянувшимся разговором хозяйки с напыщенным немцем.

Они оба проводили его взглядом, а потом посмотрели друг на друга.

– Благодарю вас, барон, – сказала Евпраксия, скосив глаза в сторону. – Я непременно расскажу его величеству о вашем подвиге.

– Это не подвиг, Праксида, а лишь исполнение долга, – ответил фон Дюрент. – И долг велит мне заботиться о вас, как о собственной возлюбленной… – Дождавшись появления румянца на нежных щеках девушки, он предусмотрительно прибавил: – Или сестры.

– Я ценю вашу заботу, – пробормотала она, потупившись.

– В таком случае, Ваше Высочество, позвольте мне проявить эту заботу в полной мере, – продолжал барон. – Ибо признание казненного злодея не дает мне покоя. Тайна, известная двоим, перестает быть тайной. А мы подверглись нападению целой шайки головорезов, которые были осведомлены о том, что мы везем богатое приданое. Сколько еще нам встретится таких шаек на пути? И каково будет число нападающих в следующий раз? Полсотни моих рыцарей, конечно, стоят тысячи вооруженных варваров, но нападение может произойти в лесу или ущелье, где невозможно выстроиться в боевой порядок…

– Вы забыли о десяти дружинниках Горислава, – вставила Евпраксия.

Немец пренебрежительно поморщился:

– Полагаться на них нельзя. Они недисциплинированные и плохо обученные. Сегодня бились с врагом мои соотечественники, Ваше Высочество. Горислав со своим отрядом держался позади.