Дальневосточное высшее общевойсковое командное училище носит имя Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. В столице нашей Родины — Москве одна из улиц названа бульваром Маршала Рокоссовского.

Родина помнит своего верного сына.

^{Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский (1898–1967).}

Весна 44-го шумела молодой листвой на улицах освобожденной от фашистов Одессы. И хотя еще пахло дымом и гарью и «виллис» медленно петлял между попадающимися на пути грудами битого кирпича, оборвавшихся с домов балконов, чугунных решеток, кусков кровельного железа, генерал армии Малиновский хорошо чувствовал тонкий аромат южной весны, памятный с самого детства. Это будоражило его, навевало мысль о том, что вот ведь как сложилась военная судьба: вчера, 10 апреля, войска фронта освободили родной город. Город, в котором родился, откуда подростком ушел воевать еще в империалистическую. И вот теперь, спустя тридцать лет, он вернулся — разве не подарок судьбы! Он со своими бойцами принес героической Одессе долгожданную свободу.

Малиновский тронул за плечо шофера:

— Поворачивай направо, проедем к товарной станции.

— Есть, товарищ командующий! — крутанул баранку молоденький сержант.

Адъютант, чернявый старший лейтенант, тут же обернулся и с недоумением посмотрел на генерала. Тот коротко бросил ему:

— Успеем.

В серое, покосившееся здание Одессы-товарной, стены которого были изрядно выщерблены пулями, командующий вошел один, приказав старшему лейтенанту и сержанту оставаться в машине. Адъютант не на шутку встревожился. Лишь закрылась за командующим дверь, он выскочил из «виллиса». Закурил. Нервно прошелся взад-вперед возле машины. Потом отбросил папиросу и решительно направился вслед за генералом. Но Малиновский в этот момент появился на улице вместе с небольшой сухонькой женщиной в темной косынке и лоснящейся на солнце телогрейке. Женщина громко, смешивая русские и украинские слова, говорила ему:

— Да мабуть жив он. Весовщиком робыл туточки. Но це давно было. Крепкий дедок, — женщина оценивающе окинула взглядом генерала армии. — Никак родичи вы?

— Дядя мой, — смущенно пробасил Малиновский.

— Вот я и кажу! — всплеснула руками женщина. — Он тут недалече живе, чи пятая, чи шестая хата во-он по той улице, — показала она.

— Спасибо! — Малиновский широко зашагал в ту сторону, куда показала женщина, мимоходом сказав адъютанту: — Пошли.

Он узнал осевший бревенчатый потрескавшийся сруб с облезлой краской, где родился, а потом жил под его крышей уже тринадцатилетним юнцом, когда из-за крайней нужды Пришлось вернуться сюда из села Сутиски, оставив там больную мать — кухарку земской больницы. Тогда он решился на отчаянный шаг — ушел от помещика, на которого гнул спину в батраках. «Может, в городе, живя у дяди-железнодорожника, что-нибудь да заработаю, чтобы маму вылечить», — с надеждой думал он. Нанялся мальчиком в галантерейный магазин. Безрадостная жизнь. Единственным светлым пятном для него в то время были книги. У дяди их много. Вечерами читал запоем. Особенно о подвигах русского воинства. Как он мечтал тогда и сам совершить подвиг!

Вспомнив сейчас все это, Малиновский разволновался, нетерпеливо постучал в дом. Потом еще. Тихо. Никого?

Адъютант кинулся к небольшому оконцу, белевшему в полуметре от земли, согнувшись, забарабанил по стеклу. Занавеска отдернулась, показалось бородатое лицо глубокого старика.

— Папаша, откройте! К вам товарищ командующий, — попросил его адъютант.

Старик скрылся. Через минуту за дверью послышалось шарканье ног, стукнул засов. Протяжно заскрипев, дверь отворилась. Пригнувшись, чтобы не задеть взлохмаченной головой косяк, старик вышел во двор и встал во весь рост перед генералом.

Малиновский отступил на шаг. Вглядываясь в морщинистое лицо высокого, ссутулившегося и сухого деда, он с трудом узнавал знакомые черты.

— Здравствуйте, дядя! Это я, Родион, сын Якова… Не признали? — взволнованно сказал Малиновский, шагнув вперед.

Щетинистые, с проседью брови старика изумленно выгнулись дугой, глаза расширились, заслезились. Недоверчиво покачивая головой, он вымолвил:

— Родион?.. Родька!.. Брешешь.

— Ну точно я, племянник ваш! — развел руками генерал. — Родион Яковлевич Малиновский. Здравствуйте, дядя.

Старик не мог поверить, что статный генерал армии, стоявший перед ним, и есть тот самый сорванец Родька, его племянник, который в 14-м году, когда мальчишке не было и шестнадцати, тайком забрался в воинский эшелон и уехал на первую мировую войну. Он еще некоторое время приглядывался к генералу, а когда, наконец, дошло до него, что это действительно так, не сдержал слез радости, бросился к нему в объятия.

Адъютант, в не меньшей степени изумленный такой встречей, не знал, что делать, и стоял истуканом, растерянно улыбаясь. Потом, видно, сообразив, свидетелем какого события он стал, побежал к калитке, у которой урчал подъехавший «виллис». Он вытащил из него увесистый вещмешок с мясными консервами и другой съестной всячиной — НЗ командующего — и бросился с ним в дом. Через несколько минут появился на пороге, чтобы доложить генералу, что стол накрыт. И тут услышал поначалу поразившие его слова старика:

— Эх, Родька, хворостина по тебе иссохлась. Я ее сразу, как ты убег из дома на фронт, из лозы вырезал. Ждал, покуда назад заявишься. А ты возьми, да и возвратись. — Старик зашелся жиденьким смехом:

— Только теперь рука не поднимется — ген-не-рал! Охо-ох-о!

Малиновский тоже расхохотался:

— Да уж не конфузь, дядя, перед подчиненными. — Обратился к адъютанту: — Ну, что у тебя?

— Все готово, товарищ командующий!

— А как у нас со временем? — генерал посмотрел на часы. — М-да, — покачал он головой, — не бежит времечко, а катится. Не получится с застольем, пора ехать.

— Как?.. Куда? — засуетился старик. — Ты же не поведал мне о себе ничего. Где носило-то тебя?

— Легче сказать, где не носило, дядя. Как тогда ушел в солдаты, так солдатом и отмериваю военные дороги.

— К-хе… Генералом…

— Это по званию, дядя. А по долгу я солдат. Вот и сейчас очень надо торопиться, пока фриц не очухался — гнать его дальше с земли нашей советской.

— Гони, Родион, бей ирода. Сколько зла он натворил!

— Отомстим ему сполна. Прощай, дядя!

Они крепко, по-мужски обнялись…

Малиновский спешил в штаб фронта, куда он пригласил командующих армиями, войска которых с ходу форсировали Днестр и захватили плацдарм на его правом берегу. Создались благоприятные условия для разгрома немецко-фашистских войск в Молдавии и на Балканском направлении. Однако пока «виллис» катил по укатанной грунтовке, генерал окунулся в воспоминания, навеянные встречей с дядей. В памяти проносились картины его военной юности.

Империалистическая война. Доброволец Малиновский зачислен пулеметчиком 256-го пехотного Елизаветградского полка 64-й дивизии. Бой в районе Сувалки. Это было тоже весной, в марте 15-го года. Запомнилась хлипкая, слякотная зима, он лежит у пулемета, перепачканный грязью, отбивая атаку немцев. Точным огнем поддерживает своих соседей с фланга… Первая боевая награда: за бой у Кавальвари молодой солдат Малиновский получает Георгиевский крест IV степени.

За что же он тогда воевал?.. Он почитал за честь храбро сражаться с врагом. Но он видел, насколько бесправен простой человек, которого царь гонит на жестокую бойню. Под Сморгонью его тяжело ранило. Лечение, потом опять пулеметная команда. Формируется русский экспедиционный корпус для действий на стороне союзника России — Франции. Начальник пулемета Малиновский назначается во второй особый пехотный полк этого корпуса.

Как же долго и длинно добирались они до Марселя — в теплушках через Сибирь и Маньчжурию, пароходом через два океана — Тихий и Индийский, затем Суэц, Средиземное море… Только в апреле 16-го года оказались они на французской земле. В лагере Майи замучили парады и строевые смотры. Муштровали целый месяц. И снова фронт: сначала в районе Реймса, потом под Сюлери и фортом Бримон. Здесь в окопах, вдали от Родины, Малиновский узнал о февральской революции в России. Солдаты избирают его председателем ротного комитета. Он глубоко понимал думы и настроения солдата, это осталось у него на все последующие годы жизни. Он и сам был солдатом до мозга костей.