— Бейте их! — вскинув меч, выкрикнул Энью, нанося последний удар. Строй ровно, не теряя порядка, зашагал в сторону атакующих.
Энью сначала почувствовал резкое колебание воздуха, а потом, прежде чем лезвие успело коснуться шеи мага, в плечо ударило что-то тупое и тяжёлое. Не успев среагировать, он отлетел на метров десять назад, пробивая собственный строй, и сжал зубы, быстро выравнивая смятые в кашу кости. Шестопёр, отлетевший в дом, спокойно вернулся в руку Нима, и тот заносчиво положил его на плечо, облокотившись на поваленные ворота. От башни войска отошли окончательно, и теперь всё внимание Нима было сконцентрировано на маленьком отряде — нет, ему скорее было интересно, чему научился парень, только что отшвырнутый назад его броском.
В брешь между щитами просачивались его люди, сметая защитников, сгрудившихся у домов, одного за другим. Было видно, насколько хорошо обучена стража замка: они разменивали свою жизнь на двух-трёх атакующих, но даже этого было недостаточно — без строя каждый превращался в лёгкую мишень. Нужно было решать ситуацию, и Энью, даже не успев восстановиться до конца, поднялся и метнул меч ровно в брешь, давая возможность разрозненной и потрёпанной первой линии снова сомкнуть щиты. Идея сработала, и, когда клинок, напитанный энергией, раскидал врагов в стороны, получилось восстановить строй. Магии в теле после долгого сбора оставалось всего на треть от общего объёма, и Энью больше не знал, как сможет с этим недостатком и тремя ранами победить Нима. Он мысленно одёрнул себя — оставить эти мысли в покое, сосредоточиться на своих людях. Кроме того, где-то за коричнево-серой грудой брони оставался не добитый им маг… Он, опираясь на стену, подобрался ближе к битве, и его быстро подхватили под руки: взгляд немного затуманился, приходилось вертеть головой и щуриться. По рукаву стекал ручеёк крови.
— Сдержите их так долго, как только сможете, — тихо сказал Энью ближайшему подчинённому. Тот прокричал на весь строй, надеясь, что передадут дальше. — Я в таком состоянии ничего не могу… Мне нужно восстановиться.
Стражник отрапортовал и оставил его одного, рванув куда-то в сторону битвы. Энью знал, что с каждой минутой умирает всё больше его людей, пока он сидит без дела, но если он сейчас начнёт сражаться, то погибнет не просто десяток человек — погибнут все, в том числе и оставшиеся защитники башни. Нельзя было медлить, но и спешка ни к чему хорошему не привела бы, так что Энью с усилием скрестил ноги и сосредоточился на потоках силы. Здесь их было больше чем где-либо ещё вокруг: смерть и жизнь людей и сгорающих построек, захлёстывающие эмоции, страдания и экстрим, безумие и боль здесь переливались смешением всех цветов, создавая уникальный, ни на что не похожий узор энергии. Она была сильнее его воли, и Энью, оставив попытки её подчинить, почувствовал, как проходят сквозь его тело радужные волны, а какофония звуков становится одной ровной нотой. Это было нечто неосязаемое, и всё же он чувствовал, как натягиваются, искривляются и рвутся струны судеб, как мелькают перед глазами картинки, мысли, воспоминания. Его магический поток питался этим хаосом, преобразовывал его в свежую силу, в заживление ран, в гремучую смесь из смешанных друг с другом чувств. Каждая судьба вплеталась в его собственную. Взгляды, слова, жесты — всё взаимодействие становилось его силой, каждая частичка воспоминаний укреплялась в венах синевой.
Медленно поползли друг к другу ткани резаных ран, стягивая кожу и оставляя похожую на шрам синеватую связку. Энью опёрся на колено и поднялся, делая глубокий вдох. Результаты приятно удивили — за пару минут он смог восстановить энергию, на которую раньше ушёл бы, как минимум, час: возможно, это результат недолгих тренировок. Пока ещё не успев вернуть над собой полный контроль, он трясущейся рукой поднял с земли окровавленное копьё, поудобнее перехватив в ладони. Нервно подрагивали от перевозбуждения пальцы, немного заплетались ноги — Энью подумал, что всё-таки в будущем не стоит так быстро заливать в себя магические потоки: образуется слишком много дисбаланса. Его люди расступались, пока он шёл вперёд — неровно, покачиваясь, но всё-таки шёл, потому что обязан был.
А потом он увидел Энн. Там, перед Нимом стояло ещё несколько человек, но это было неважно. Она была там — в цепях, израненными руками придерживающая завязанную на груди длинную грязную тряпку, с кровоподтёками по всему телу, но она была перед ним, метрах в двадцати, прямо тут. Мир взорвался отвращением — ко всему: к Ниму, к этому её нищенскому виду, к себе за такие мысли и за то, что не в состоянии спасти, к самому миру, к существованию в нём несправедливости. Из горла вырвался крик отчаяния, а глаза налились кровью: пока он может, нужно биться, резать, нападать, уничтожать. Пока он в силах, пока магия и жизненная сила его не покинула, пока есть шанс победить Нима. Их взгляды пересеклись — всех троих, — и на лице Энн была вырезана красными царапинами ужасная скорбь и страдание, и за это выражение Энью был готов ненавидеть всех и каждого, в особенности тех, кто сейчас стоял между ними.
Он бросился верёд, раскидывая в сторону и чужих, и своих, с бешеным рычанием вращая длинным копьём, будто оно совсем ничего не весило. Напитав сам воздух вокруг себя энергией и стоя прямо в центре вражеской массы, он чувствовал каждое колебание, каждый шаг, движение, направление удара, пока копьё крутилось в разные стороны, отражая удары и разбрасывая в стороны людей, словно игрушки. Всё вокруг залило атмосферой жестокости, запахом боли и криками раненых. Его отряд обошли сзади, но Энью, почувствовавшему боевой раж, уже было всё равно: ему было нужно только добраться до Энн, вырвать её из цепких когтей Нима, так, чтобы весь мир в одно мгновение исчез, и остались бы только они двое. Он чувствовал на себе её пристальный взгляд, и то, что враги позволяли им видеть друг друга, придавало всё больше и больше сил.
Энью почувствовал, как волна отталкивает назад, а строй его людей проседает, уступая круговому напору. Один за другим теряет позиции оставшаяся тяжёлая пехота, и вот уже битва перерастает в месиво, где жить или умереть — решает только личное мастерство, и где каждому защитнику приходится сражаться как минимум с двумя мятежниками. Крутится в руках копьё, описывая замысловатые, но смертельные дуги. Энью подныривает под очередной удар, но в следующее мгновение чувствует, как ногу обжигает пламя, оставляя почерневшую одежду и рубец чуть выше колена.
— Снова? — Энью нервно скосил бровь. — Ну давай!
Маг не ответил, только просвистели мимо несколько ножей, а воздух всколыхнул удар меча о копьё. Энью быстро прокрутил руки, потом взялся за самый конец и быстро вытолкнул оружие остриём вперёд, заводя для устойчивости ногу за ногу и увеличивая радиус поражения. Копьё вонзилось со скоростью стрелы, и маг отлетел назад, раскидывая пути своих же людей. Энью глубоко вдохнул, не меняя стойку, и сразу же принял следующий удар, расшвыривая в стороны всё пытающихся добраться до него мятежников. Сила, так быстро набранная, так же быстро и улетучивалась, с каждым ударом расслаиваясь в воздухе.
Энергия больно била по вискам. С каждой секундой становилось всё тише и тише, пока голоса позади совсем не замолкли, а Энью всё продолжал раскручивать одно копьё, потом следующее, потом сломалось и оно, так что пришлось драться тем, что попадётся под руку: щиты, ножи, короткие мечи — всё шло в ход. Размытых пятен, только отдалённо смахивающих на людей, становилось всё меньше, и вот уже последний удар провалился в пустоту, а он всё пытался найти врагов, рыча и набрасываясь на голые стены. Под ногами хлюпала кровь и мешало двигаться нагромождение трупов — и своих, и чужих, хоть Энью уже не совсем различал. Пары смерти били в нос, и магия — обычно такая послушная, спокойная — вызывала в голове странные образы и галлюцинации. Энью ещё мог драться, но мыслить он больше не мог. А откуда-то издалека всё доносился ненавистный смех Нима, виднелись в тумане зрения его заострённые зубы и злобная усмешка, и глаза — кровавые пятна на снегу воспалённого иллюзиями разума. Может, когда-то он и хотел спасти Энн, может, ещё остаться в живых или оставить в живых тех защитников позади, но теперь — нет, теперь его существование стало пустотой, сном, от которого не получается проснуться, и где существует только он и Ним.
