— Чёрт, нет, ты будешь жить! — говорила она не то себе, не то бесчувственной Макри, висевшей теперь у неё за спиной вместе с небольшими запасами еды и воды, — Мы же обещали… — она с усилием, кряхтя, поправила на спине неподъёмную ношу, — …друг другу.

Она понимала, что будет безумно тяжело. Втерев в руки какие-то мизерные остатки мази, превозмогая рвущую боль в руках и ноющую боль в коленях, она двинулась вперёд, туда, куда они направлялись до этого. Ей нужно было любой ценой, любыми средствами донести Макри до врача, донести того человека, за которого единственного отдала бы жизнь и который отдал жизнь за неё. Она чувствовала, как иногда позади дёргается в конвульсиях тело, но останавливаться и проверять было нельзя — и время и силы будут потеряны, а они ещё пригодятся. Время от времени, примерно каждые три часа, она доставала бутылку и делала глоток. Ночь прошла, жара стояла невыносимая, а как только лес кончился и открылась чёрная пустыня, пить стало хотеться ещё больше. Оторвав часть жилета, она повязала его как повязку на голову, чтобы не получить удар, тем же способом, как она сделала жгуты для рук, перетянув воспалённые раны. Силы неуклонно истощались вместе с запасами воды, и сколько бы новых дыханий не открывалось, это не помогало.

Пустые пейзажи сменялись ещё более пустыми. Даже чёрные кусты пропали из виду. На второй день Вайесс уже не смотрела по сторонам и не до конца понимала, куда идёт. Воды оставалось только до ночи. Была ещё еда, но она не могла утолить жажду, а умирающий желудок вряд ли принял бы что-то сытное. В голове звучали настойчивые мысли, а пересыхающие губы всё что-то бормотали.

— Идти, идти, несмотря на боль, не бояться боли. Держаться до конца. Ей… нужна помощь. Она ещё дышит, — время от времени движения рта прерывалось кашлем и хрипами, — Слышишь, Макри? Дыши, пожалуйста, надо, чтобы ты дышала. Не… отключайся. Я тоже не буду.

Макри даже не возвращалась в сознание. Казалось, что она уже мертва, но Вайесс чувствовала на спине мерное редкое гудение её сердца. Самое главное, она была жива, иначе Вайесс не знала, зачем ей идти дальше. К вечеру уже очень хотелось упасть, раскинуть руки и лежать, лежать, лежать… Наслаждаться мерцанием облаков и мягкостью песка, так, чтобы он её укутал, зарыться в него с головой, дать проникнуть в тело, в лёгкие… Она с силой помотала головой, если это еле заметное движение можно было так назвать. Но это немного помогло, дало время сосредоточиться на чём-то другом, вроде собственного дыхания и шаркающей, зарывающейся походки… в песок, в этот сказочно приятный песок…

— Держись, держись… Давай, тебя же ждут, тебя ждёт тёплая палатка и много, много воды, озёра воды, далеко… В чёрном песке воды нет, а там есть прозрачная, серебряная, белая, любая вода… Мы напьёмся до боли в животе… Ты выпьешь сколько захочешь, когда… Когда тебя вылечат… Я приеду к тебе и мы будем гулять… до поздней ночи… Там, в твоём Восточном… Давай, чуть-чуть… — на самом деле она совсем не знала, сколько осталось. Она просто шла вперёд, теперь надеясь только на удачу, на бога или на что-нибудь ещё.

Вода кончилась внезапно, тогда же, когда Вайесс внезапно осознала, что ползёт на корточках, таща за собой Макри, прикреплённую к импровизированным носилкам из рюкзака — наверное сделала бессознательно. Она всё ещё была жива, и Вайесс надеялась, что протянет хотя бы ещё немного. Она чувствовала, что цель уже близко, что следует только немного напрячь мышцы, чтобы продвинуться чуть вперёд, сделать маленькое, незаметное движение, потом ещё одно, и ещё… Несмотря на жгуты, инфекция проникла выше, и Вайесс, сняв ремень, перевязала им руки в районе плеч, но от боли это не спасало и руки иногда просто теряли чувствительность — тогда она с силой трясла ими, билась об песок, разгоняя кровь, но это помогало ненадолго.

Смеркаться начало рано, но Вайесс этого не заметила — только то, что песок стал темнее, меняя обычный цвет на обсидиановый и блестя в отсветах первых звёзд. Но продолжалось это недолго. Скоро, шагов через сто, песок стал возвращаться к дневному цвету, а это означало либо мираж, либо то, что рядом… Вайесс из последних сил напрягла шею и подняла глаза, убирая свалявшиеся пакли с глаз, и увидела Аванпост. Да, это точно был он, и это точно не могло быть её воображение. Она задействовало всё последнее, что у неё осталось, чтобы сконцентрировать зрение, чтобы понять наверняка, и… картинка сошлась. Прожекторы, рыщущие по округе, крики, смех, сереющие вдалеке стены, лай собак, яркость в глазах от направленного фонарика, шум шагов, не сорвавшийся с иссохших губ крик, слёзы счастья и облегчения, глаза человека, забирающего на руки Макри, и глаза того, что приказывал — всё смешалось в одном комочке радости, захватившем её сознание. Но она не отключалась, держалась, хотела быть в сознании, хотела видеть всё, видеть, что будет с Макри… Человек в чёрной форме, уже немного размытый и далёкий от усталости, протянул ей руку в грубой армейской перчатке. В этой перчатке, в этом жесте помощи и доверия читалось то, его ей так не хватало всю её жизнь — спокойствие. Она попробовала заплакать, но не вышло — жидкости в организме больше не осталось.

— Наверное, — подумала она, — это самый… счастливый момент.

Она коснулась его руки, с силой сжала её, как последнюю, но спасительную соломинку, за которую цепляется утопающий. Перчатка окутала пальцы теплом, размякла и… осыпалась вниз, звонко ударившись песком о песок. Вайесс с ужасом посмотрела на руку, на которой чернели остатки иллюзорной руки. Только песок, чёрный, вездесущий песок, тянущийся на бесконечные километры вокруг, куда хватает взгляда. Ни Аванпоста, ни людей — не было ничего, а значит…

Вайесс попыталась встать, но обнаружила ноги полностью занесёнными песком и рванула их, еде вытащив из ловушки. В голове был полный бардак. Она поискала глазами Макри, но обнаружила её не сразу. Недалеко, в нескольких метрах, почти полностью занесённое чернотой, лежало её полуразложившееся, гниющее мёртвое тело. Сколько дней прошло? Как она могла позволить себе потерять сознание? И, получается, пустошь показала ей, что было бы, если бы она не… Если бы она не сдалась так просто, так беспомощно, так глупо. Не зная, что делать, Вайесс просто медленно подползла к Макри, даже не пытаясь сделать хоть что-то, выражающее тот гнев, страх, ненависть, окутавшие её. Почти не тронутым осталось только лицо, всё такое же милое, красивое, даже немного инфантильное, но уже… мёртвое. И это не изменить, не изменить ничего, что уже случилось и даже то, что случится. Вайесс взглянула на завязанные только на локтях бинты, оттянула разорванную форму и посмотрела на своё тело. Оно умирало, делаясь всё чернее и чернее, разбухая от неостановимой заразы. Но она не чувствовала ничего, совсем ничего. Значит, она умрёт здесь, рядом с телом подруги, рядом со своей первой и последней ошибкой. Нет, скорее со своим первым и последним счастьем. Вайесс развернулась на спину и посмотрела на звёзды, перекрываемые надвигающейся бурей. Они были такими же красивыми и яркими, как когда она сидела на крыше какого-то дома и любовалась ими в Арденне. Как это было давно…

Жужжание ветра в ушах, шуршание складок одежды, гаснущее дыхание, почти неслышные перекаты улетающих в пустоту повязок, приятный, безопасный, щекочущий нос и накрывающий глаза песок, холодный, мертвенно-бледный свет луны; и тёплые, нежные, светящиеся безмятежностью руки, горящий, огненный, выжигающий тревоги, проникающий сквозь пелену небытия взгляд Его — Бога, поднявшего её и понёсшего куда-то далеко-далеко, туда, где не существует ни одно создание, и где не существует ничего, кроме одного создания.

Копыта трёх коней медленно шаркали по новой, только что построенной дороге, вздымая клубы пыли, отчего лошади чихали и вертели мохнатой ухоженной гривой. Они все были белыми — породистыми — и наверняка дорогими: лоснящаяся шерсть была вычищена до блеска и хозяева изредка трепали животных за ушком, показывая свою любовь и заботу. Фераз прятался в тени кустов и деревьев, мягко передвигаясь из одного укрытия к другому, сливаясь с фоном и не давая себя заметить. Он был военным и больше всего на свете любил, наверное, хорошее сражение, а потом уже неплохую выпивку и позвякивание монет в кошельке. Он мысленно представил себе таверну в Фарагарде, дымящийся и пахнущий так сладко рис с курицей, красивые девушки с не менее красивыми подносами с едой… На самом деле, он не был таким уж профи в слежке, но у лорда Теровина, видимо, не было выбора, раз он отправил старого, забытого вояку. Ему бы сейчас в бой, да меч поострее, а не вот это вот всё — в человеческой природе всегда выбирать войну, даже если хочется мира. Он мысленно выругался на каком-то дурацком наречии, так, что сам особо не понял. Всадники — старик и двое молодых людей — повернули и скрылись за густым подлеском. На мгновение Фераз подумал, что потерял их, но пройдя ещё несколько десятков метров, выдохнул с облегчением. «Никуда они не денутся, всё будет нормально, это же обычные люди», — повторял он, меряя шагами метр за метром.