— Если вы уже в курсе, кто я, — обратился к нему человек. Тон у него, как ни странно, ничуть не отличался от образа в целом. — Не мешайте мне представиться девушке. Меня зовут Хайкон Ним, я ставленник этого мира, — он поклонился, приложив руку к груди.

— Моё имя тебе знать не нужно, — бросила она.

— Ну, зачем так грубо? Я ждал вас довольно долго, давайте не портить эту встречу, — Ним широко улыбнулся ровными, как стена, зубами и вытянул в сторону руку. Через секунду что-то вспыхнуло синим, и вот уже ладонь сжимает рукоять длинной сабли.

— Он может материализовать любую вещь, — предупредил её Джон. — Но его слабость в том, что одной рукой только одну. Заставь его исчерпать возможности.

— Ты же говорил, что сразишься сам, — упрекнула его Вайесс.

— Я уже привык не держать обещаний, — улыбнулся тот. — Мне нужно, чтобы ты его задержала, пока я подлечу свою рану. Справишься?

— Положись на меня.

— Мило, — заметил Ним. — Тогда посмотрим, чего ты стоишь.

Во второй руке Хайкона мгновенно возник пистолет, а перед Вайесс открылся веер возможностей белого мира. Счёт шёл на мгновения, и она как можно быстрее пролистала ближайшую плёнку, успев заметить только направление оружия, потом рефлекторно подалась в сторону, прозвучал выстрел, и пуля, чуть не коснувшись головы, разбила стекло позади. Сразу потянуло ледяным воздухом, всё в комнате закрутило, в глаза полетела пыль. Ещё несколько выстрелов — то в голову, то в сердце, — и Вайесс снова еле успевает предугадать движение, вдруг замечая, что… «предугадывание» работает как-то криво, неправильно, в плёнку закрадываются белые пятна. Четвёртая пуля пробивает запястье, и нормально сжать кулак больше не получается. Ним бросается вперёд и наносит рубящий удар саблей, целясь в шею, и Вайесс еле успевает отскочить назад — лезвие разрубает рукав куртки и еле царапает кожу, но даже это движение он уже предугадал. Это было не вроде её предсказания, а просто боевой опыт, и вот уже холодное дуло пистолета приставлено к её виску, дёргается, как парализованная, татуировка, бессознательно вскидывается рука, прямо у уха гремит выстрел.

…В Пустоши собираются бури, гремят осколками городов и вихрями черноты, кидают молнии в безответные пески. По Стене пробегают красные отблески, чернеет небо от поднятой силы, закрывая солнце, и каждый, будь то отступник, солдат или житель Города, смотрит сейчас, как рвётся к центру Арденны это цунами из вековой памяти, из шумящего песка и чёрного металла Пустоши, из сотен тысяч утерянных жизней. Мир тянет по воздуху кусочки собственной души, разрывая мощью облака, поглощая небо и свет. Это похоже на апокалипсис, на конец всего сущего, на божью кару, и только немногие понимают, что всё это — неправда, потому что конца не существует. В башне выбивает стёкла, и песок сжимается до того сильно, что превращается в одно чёрное лезвие, в один миг сливаясь с трещащей от напряжения татуировкой, скапливается в нём, потом вырывается, останавливая выстрел и разрезая пополам пистолет вместе с несколькими пальцами.

Перед глазами мутнеет, пуля, звеня, отлетает в сторону, а Хайкон откатывается назад, держась за повреждённую руку. С пальцев на пол капает кровь. Вайесс слышит, как что-то бормочет Фабула, рисуя на полу странные узоры, и занимает позицию прямо перед ним, вставая в боевую стойку и готовясь защищаться. Её переполняет Пустошь, и это тот самый момент, когда они стали одним целым, когда она наконец готова, после всех испытаний, принять эту силу. Рука вытягивается песком, и чернота собирается в форму, принимая образ меча. Хайкон выставляет руки, и комната наполняется треском автоматов, Вайесс в свою очередь растягивает меч до квадрата и закрывается от шквального огня. Песок оказывается прочнее пуль, и стена разрезает их на маленькие кусочки, поглощая и впитывая в себя. Ним обматывает пальцы жгутами, и в этот момент Вайесс бросает лезвие вперёд, одновременно материализуя следующее. В обеих руках Хайкона появляются сабли, но теперь металл обнимает синее пламя, и он легко отклоняет клинок, кидаясь в атаку.

Вайесс чувствует это — то же самое ощущение, как при первом диалоге с Красной, как тогда, на испытании — это как прямая, вымеренная до каждого сантиметра, бесконечная и бесконечно одинаковая, и она прорезает разум насквозь, разделяя мир на правильное и неправильное, на существующее и нет. Это была сила Фатума — синяя и неуклонно стабильная, как полуденное небо, как время, существующее только ради порядка. Клинки столкнулись, и от концентрации все три рассыпались, разлетевшись осколками и впившись в стены.

— Вы двое! Я всю свою жизнь шёл к вершине, и теперь вы пришли отнять её у меня?! — прорычал Хайкон, каждый раз нападая с остервенением и покрасневшими от бешенства глазами. — Я не позволю, не позволю, не позволю! Это место — моё, моё, только моё!

Хайкон понимал, что проигрывал, но сдаваться не собирался. Удары градом сыпались на Вайесс, но она каждый видела, каждый отражала, а ему приходилось прилагать максимум усилий, чтобы менять оружие, а ещё держать концентрацию и не ослаблять защиту. Ещё выпад — и она разрезала его костюм вместе с галстуком, чуть не достав до кожи. Хайкон рывком содрал с себя пиджак, и он полетел в окно, а в руках появился огромный меч, размером превышающий его самого раза в три. Он размахнулся, и, не успела она атаковать, с размаху впечатал её в стену, так, что крыша покосилась и начала заваливаться набок. А потом его толкнуло в плечо, и он отлетел, припечатанный к полу чёрным длинным копьём.

— Если я проиграю, то он от меня избавится, — кричал он, смеясь, одновременно с усилием вытаскивая из плеча оружие. — Он заменит меня! Я не хочу!

Ним поднялся на колено, вытащил две сабли и рванулся к ней, атакуя со всех сторон потоком замахов, проворотов и ложных выпадов. Вайесс успешно отклоняла каждую атаку, с каждой минутой привыкая всё больше к новым возможностям, но Хайкон сдаваться не собирался. Атаковав одновременно с двух сторон, он выбросил сабли, потом ещё одни, и когда подобрался ближе, чем на метр, собираясь ударить в последний раз, из татуировки вытянулись несколько щупалец и пронзили его насквозь, как скалы прорезают волны.

— Попалась, — прохрипел он, и из уголка рта потекла красная струйка.

Хайкон поднял голову, и из его рук в глаза Вайесс ударила вспышка света. Это ослепило её всего на пару секунд, но Ниму этого было достаточно. Стянув одну из рук с насадившего её на себя шипа, он быстро создал одно сплошное лезвие, нацеленное прямо ей в горло. Когда Вайесс пришла в себя, оно уже было почти у цели, и оставалось всего несколько мгновений, чтобы уклониться, отразить, сделать хоть что-нибудь. Она в отчаянии заглянула в белый мир, но и там было пусто, а мысли роились в голове бесконечностью, вгоняя в панику от приближающейся смерти. Это был конец, она не успеет ничего сделать, времени просто нет…

Всё произошло настолько быстро, что она не успела это даже как следует осознать. Из-за спины вдруг забил свет, а Фабула, оказавшийся в один миг перед ней, схватил Нима за лицо, вырвал из цепких объятий щупалец, поднял и впечатал в землю, оставив на месте человека только двухметровую дыру в полу. Казалось, сам воздух завибрировал от этого удара, в одно мгновение всё было кончено. Это был первый раз, когда Вайесс видела его силу, и это было ужасающе и ошеломительно одновременно. Она так и стояла, не в силах даже пошевелиться, раненая, со стекавшим по лицу от напряжения потом, пока Фабула не выдернул её из полусна, повернув в сторону свечения.

— Спасибо, — выдохнула она, опускаясь на колени и хватаясь за сердце от пережитого стресса. — А раньше никак было нельзя?

— Во-первых, нужно было сделать его, — он показал на жёлто-белый шарик, излучающий мягкий свет, — как можно быстрее. Во-вторых, это твой первый опыт в такого рода бою.

— Понятно, — она краем глаза заглянула в провал. — И всё равно…

Фабула взял её за руку и осторожно поднял, поддерживая под спину, потом подвёл к шарику, накрыл её ладонь своей и осторожно положил на шершавую бугристую поверхность. Ладонь Джона была холодной, как ночь в пустыне, и глаза — они блестели как в первую их встречу. Шарик горел маленькой радугой, шипя и плюясь кусочками тёплой плазмы, и внутри этого шарика было что-то сродни красному кубу — что-то непознанное, загадочное, за гранью всего, что она знала до сих пор. Вайесс неосознанно запустила руку в карман, порылась в нём, и, нащупав что-то холодное и жёсткое, сжала в руке осколок маленькой железной звёздочки. Это была реальность, её маленькая, треугольная реальность, и его — это осознание — она ни за что не отпустит.