«Если я пройду, расскажете мне всё, что я хочу знать?»

Вопрос был скорее подсознательным, и Вайесс не думала, что Бог услышал её, хоть и надеялась. Она стояла на белом помосте — квадратном и плоском, метров где-то двадцать на двадцать, а вокруг был космос — снизу, сверху, повсюду — миллионы звёзд, фиолетово-голубая бесконечная тьма. Впереди — далеко, но, странно, глаз мог разглядеть всё до деталей — из пустоты вырастал стеклянный, поделённый на сектора купол, а внутри сражались с собой все, кто отправились с ней. Они проходили то испытание, которое были должны — делали выбор, преодолевали препятствия и страхи, побеждали собственные грехи.

— Здравствуй! — окликнул её шероховатый, сладко-приторный голос. Вайесс обернулась. Человек снял чёрную, широкополую шляпу, улыбнувшись и приложив её к груди, а потом одним резким движением вернул её на место, мило, еле-еле поклонившись.

— Здравствуй… — повторила она неуверенно. Мужчине был весь из черноты, как будто всего его, кроме белоснежной улыбки, обтянули чёрной тканью, накрепко прилипшей к телу. Глаз не было видно тоже — только два тёмных, темнее, чем космос вокруг, провала.

— Меня зовут Фатум, — голос теперь был вкрадчивый, осторожный, но приятный слуху. — Я — исполнитель судеб, Судья.

— В чём моё испытание? — поинтересовалась Вайесс.

— Выбирать, — Фатум протянул длинную, узкую руку, и направил указательный палец за её спину, — Между ним и мной.

За её спиной стояло Нечто. Человеческая фигура — ужасная, как самые больные воспоминания, самые извращённые фантазии и фобии, — связанная из сотен кусков других тел, словно личностей у Этого было столько же, сколько частей. Вайесс чуть не вскрикнула, но вовремя закрыла рот руками. Её рвало от ужаса, от человеческого инстинкта самосохранения, велевшего удалиться как можно дальше, от излучаемого Этим безумия, но в то же время это нагромождение непонятного было ей знакомо, и от осознания этого стало ещё неприятнее.

— Хватит путать девушку, — пробормотало Нечто. Голосов у Этого было несколько, но говорило Оно одновременно, так что создавалось ощущение хора, но основной, ведущий голос всё-таки был мужским, — Меня зовут Фабула, я был исполнителем судеб.

— Ты знаешь, — продолжил Фатум, — Почему ты так для нас важна?

— Нет, — отрезала Вайесс.

— Вершитель Эпох — это важность, отличительная особенность, другими словами — избранный человек. В любой истории есть люди, которые оказывают на судьбу остальных и на судьбу всего мира наибольшее влияние. Они могут убивать, творить, создавать или уничтожать, придумывать и возрождать — главное, что они могут создавать больше вероятности в определённых рамках. Ты же не совсем обычный Вершитель…

— У тебя нет рамок, — продолжил Фабула, — Нет барьеров, нет ограничений… Ты свободна выбирать — этим и отличаешься от остальных.

— Я — свобода, он — ограничение, — перебил его Фатум, грозно подняв невидимый взгляд. — Я — послушание, он — хаос. Я — решение, он — проблема.

— Выбирай… — Фабула развёл уродливыми руками. Похоже, у него доводов не было.

— Выбирай жизнь без ограничений, — настаивал Фатум. Вайесс ненавидела, когда настаивают на своём. — Выбирай контроль над смертью, выбирай возможность невозможного, выбирай нарушение моих законов.

— Так это, получается, блат? — рассмеялась Вайесс, смотря, как кривится чёрное месиво лица. — В этом нет нужды. Мёртвые — мертвы, оставьте их в своих могилах.

— Ты не понимаешь, от чего отказываешься! — прокричал Фатум, и в голосе его послышались еле сдерживаемые гневные нотки, — Я тебе нужен!

— Я это уже слышала… — Вайесс снова посмотрела на Фабулу, и почувствовала, чего хочет это странное, неприятное существо. Странным было то, чего оно не хотело — не хотело, чтобы она выбирала его. Она улыбнулась и опустила взгляд, — Интересно, мне нравится…

Вайесс ступила на край квадрата, слушая, как неистовствует за спиной Фатум, рыча, что она обязана выбрать, но она не слушала. Под ней был космос, тот самый, до которого она не могла дотянуться тогда, в Храме, а теперь он был на расстоянии шага. И она шагнула — неизвестно куда, в падение и неопределённость, понимая, что вся её жизнь — неопределённость, осознавая, что единственный путь был — вниз, вернуться назад, вернуться в неясность будущего. Космос пролетал перед ней, как плёнка белого мира, как раскрытая книга. И когда через мгновение он закончился, Вайесс обнаружила себя сидящей посреди главной улицы, перед выходом из церкви, поджавшей под себя ноги и запрокинувшей голову.

«Не достанешься никому»

Барьер упал, и улицы наполнились страхом до краёв раньше, чем это сделал песок. Вайесс закричала — громко, во всю силу, так, что заложило уши, а на лице от напряжения выступила испарина — и уронила голову в ладони, утирая нахлынувшие слёзы. Её трясло так сильно, что не получалось двинуть ни единым мускулом. А грохот всё нарастал, надрывался, приближаясь всё быстрее и быстрее, тогда она закрыла уши и её голос потонул в общем гомоне ужаса и надвигающейся смерти. Пустошь падала вниз, скатываясь с исчезнувшего барьера волнами-цунами, пробиралась потоками между домов, наполняя собой этажи и утонувшие тела — бесповоротно и равнодушно, забирая то, что всегда ей и принадлежало. Вайесс это чувствовала — Пустоши было безразлично, всё равно, её просто спустили с поводка и направили вперёд, и, наверное, даже если бы она хотела, остановиться было невозможно.

«Боишься, Вершитель Эпох?»

Красная насмехалась над ней, всем своим существом показывая торжество и гордость за то, что была права. Перед глазами пролетела жизнь — не моменты, а лица — лица всех людей, которых она видела на улице, замечала мимоходом, лица знакомых и любимых, Его лицо с этой пронзительной лунного цвета радужкой, и снова цунами — неостановимая, безудержная, неистовая стихия, поглощающая на своём пути сам порядок вещей. Этого нельзя было допустить, она так далеко зашла не просто чтобы это закончилось вот так — глупо, абсолютно глупо. Вайесс подумала, что слова Бога об эгоизме совсем не были бредом, как ей казалось: в этот момент всё её существо было эгоизмом, желанием выжить и продолжать существовать, желанием ходить своими ногами по земле.

«Твои варианты безграничны…»

Пустошь покорно отозвалась на её просьбу, как друг, как старый знакомый, так вовремя подавший руку помощи. В пальцы ударила жуткая боль, и Вайесс казалось, будто её перепонки сейчас лопнут от накатившего шума — тысяч, десятков, сотен тысяч предсмертных человеческих голосов. Это была Пустошь — её непримиримость с прошлым, её настоящее сердце. Смех Красной утонул в чём-то небесно-синем и желеобразном, наполнившем её вены и хлынувшем в голову сплошным потоком воспоминаний и сожалений. Вайесс отпускала их, мирилась с ними, выбрасывала их на задворки памяти, забывала их — она чистила Пустошь, как умелый дворник, одним взмахом метлы смахивающий опавшие листья со ступенек подъезда. Она сражалась с болью, и неясно было, кто победит: сможет ли она принять и поглотить страдание, или же память заберёт её. Пустошь наползала на неё щупальцами, хваталась цепкими крючьями и лезла дальше, срывая кожу до кости чернотой, и сейчас Вайесс ненавидела всё за одну только эту непреодолимую, как стена, боль.

— Давай, ты готова! — прокричал Бог прямо ей в лицо, пытаясь заглушить рокот наползающего океана, и схватил за онемевшую руку. — Представь, чего ты хочешь, всем сердцем, всей душой, а потом пойми, что ты это можешь. Если ты смогла пересилить Пустошь, то и это можешь, точно можешь!

— Да… — одними губами прошептала Вайесс и подняла руку, разминая затёкшие пальцы.

— Теперь сосредоточься и максимально детально представь, чего ты хочешь! — продолжал кричать Бог, давая последние наставления. — Давай, максимально детально, поняла? Потом скажи это настолько громко, настолько возможно, уверь в этом себя и всё вокруг!

Кожа светилась синим, поглощала и усваивала его, перерабатывала и превращала в чистую энергию созидания результата. Вайесс чувствовала, как по венам бежит что-то знакомое, но в то же время ужасно далёкое — как алкоголь, но намного чище и естественнее. По венам бежало счастье — удовольствие от момента, наркотик одной секунды — здесь и сейчас, и больше никогда и нигде. Не существовало больше ни Бога, ни мира, но этот мир всё ещё нужно было сдвинуть — её последняя задача, цель, если быть точнее. Но чтобы что-то сдвинуть, сначала это нужно остановить до невесомости, до нулевой точки состояния в пространстве и времени, до нуля всего, что осталось далеко позади всеобъемлющего синего цвета.