— Ты должна быть едина с собственным страданием и со страданием этого мира. Твоё с ним единство — источник твоей силы. Боль мира огромна, люди кромсали его тысячи лет, и принимать их грехи только тебе одной, — объяснял Он каждый раз после сражений или длительных пыток. Вайесс знала, что только по одному Ему ведомой, наверняка важной причине Бог не говорит ей всего, и поэтому только верила в то, что сейчас для неё достаточно и этого. — Я забрал тебя из-за врождённой способности видеть путь. Таких много, но ты — первая, кто смог её сам в себе развить. Остальные погибали из-за диссонанса после моего вмешательства — меньшая боль ради предотвращения большей…

Вайесс знала об этом, нет, скорее догадывалась. Красная была права — Бог действительно проводил эксперименты, но она всё ещё не узнала причину, поэтому тоже оставалась правой: её отношение к нему не изменилось ни на йоту. Они шли в Столицу — единственный оставшийся город за пределами Арденны, не поглощённый песком. Ещё Гатча рассказывал ей о том, что там живёт большинство населения, и оттуда же идут все кабели электропитания — источник жизни для небольших деревень, кормящихся только за счёт поставок, охоты и собирательства в лесах, если они есть. Если Арденнцы заходят слишком далеко, угрожая безопасности, в дело включаются регулярные отряды по обороне, постоянно находящиеся на границах и горячих точках, но в большинстве своём в бои вступают только отдельные группы мародёров, кормящиеся за счёт солдатских пайков и носящие их же одежду.

Сражения стали частью её ежедневной рутины. Она ещё ни разу за много дней не победила Его в бою, несмотря на то, что Он не использовал ни усиления, ни какие-то особые техники и приёмы. Он просто сражался, жестоко и без колебаний совершая каждое движение, уверенный в своих силах и слабостях противника. Бог читал её движения опытом и решительностью, даже не прилагая особых усилий, в то время как сама Вайесс даже пыталась заглянуть в белый мир, но после того, как не увидела в Его судьбе ничего, кроме пустоты, бросила эту затею.

— Поэтому ты и тренируешься со мной, а не с кем-нибудь ещё, — говорил он. — Само по себе твоё умение — это вмешательство, но не стоит вмешиваться в чужие судьбы преднамеренно. Если видишь, что поток меняется — сразу прекращай и оставляй всё как есть, чего бы это ни стоило, — по взгляду было видно, что это важно, но Вайесс просто запомнила, пока не понимая до конца, что именно это означает. — Со мной такое не получится, поэтому я хочу научить тебя полагаться только на собственный ум и рефлексы — пригодится.

Пустошь исчезла так резко, что Вайесс даже сначала не поняла, что именно случилось. Просто песок вдруг кончился, уступая далеко внизу, метрах в двадцати под ногами место голой высушенной земле, покрытой редкими кочками и трещинами, будто от этого места его отделял невидимый барьер. По земле вились десятки проводов, закрытых в трубы — больших и маленьких, тянущихся в разные стороны и знакомо трещавшие напряжением. Посмотреть снизу — и стена казалась похожей на огромное цунами, остановившее свой разрушительный поток. Кое-где, местами песок сыпался вниз, и Вайесс чувствовала, насколько сильное напряжение царит в атмосфере, и насколько отчаянно как бы скованная Пустошь пытается пробиться вперёд. Кажется — всего одна трещина, раскол, и тонны песка хлынут внутрь и заполнят всё океаном черноты.

— Ты… сделал? — робко спросила Вайесс, пытаясь коснуться барьера, но только хватая рукой воздух.

— Да, я. — коротко ответил Бог Пустоши.

— Для чего? Для людей? — Вайесс кивнула в сторону горевших огнями где-то вдалеке пятиэтажек.

— Нет, просто… — Он задумался, что-то вспоминая, но слишком наигранно, словно готовил ответ заранее. — Просто я эгоист.

Вайесс подумала спросить ещё, но вовремя успокоилась, после стольких дней вместе уже понимая, когда стоит остановиться и прекратить создавать ненужные проблемы. Она осторожно попробовала ногой песок у края, но тот не падал, сохраняя угол. Здесь он был каменистый и менее сыпучий, и Вайесс, обмотав пальцы обрывками тканей, зацепилась за него и перевесилась за край. Руки держали крепко, но накатило какое-то дурацкое ощущение невесомости и беспомощности, похожее на то, что она испытывала перед походом сюда. Теперь она только рассмеялась своей глупости и полезла вниз, аккуратно скользя по самым крепким участкам импровизированной стены, чтобы не свалиться. Бог спрыгнул, упав совсем рядом, и Вайесс схватилась покрепче, потому что от его падения и так шаткая поверхность заходила ходуном, а по сухой земле от тяжести принятого веса побежали трещинки.

— Чёрт возьми, я тоже так хочу, — усмехнулась она и продолжила спуск, быстрее перебирая пальцами и втыкая в песок носки ботинок.

Дальше шли быстро, чуть ли не бегом, и Вайесс совсем не отставала, а наоборот, поравнялась с Ним, стараясь держать темп. Огни приближались, становясь окнами вместо расплывчатых точек. Вперед слышался гомон улиц, и Вайесс впервые подумала о том, что по-настоящему соскучилась по этому хаотичному, бессмысленному звуку, и что всё-таки, какой бы она ни была, Арденна — место её рождения. Смеркалось, но город всё ещё жил, крича и завывая сотнями голосов на разный лад. Бог поджал губы, и его лицо приняло выражение глубокой неприязни ко всему его окружающему. Вайесс не сдержала улыбки, но шутить не стала, подумав, что, наверное, и шуток он особо не понимает. Столица была огромной — несравнимо с Арденной или, скажем, Храмом, но всё же главная улица, насквозь, как копьё, прорезавшая все остальные, даже в это время суток терялось в огнях, и конца её не было видно совсем. Внутри тоже разницы не было — всё та же Арденна, только победнее и погрязнее — здесь не было защищавшей от бурь стены. На них смотрели с любопытством, интересом, но долго не глазели: Вайесс знала, что встреча с Его взглядом — по-своему испытание.

Церковь стояла прямо в центре города — старая, гораздо старее остальных построек, с побитыми витражами и высокими шпилями маленьких башенок. На самом верху одиноко зиял крест — символ старой веры, отбрасывая на мостовую улицу продолговатую серую тень. Рядом с церковью шастали люди — в большинстве своём обычные, но Вайесс заметила много нищих и попрошаек, пристроившихся у каменной кладки на своих крутках или одеялах. Впрочем, ни её, ни Бога это не интересовало, так что они беспрепятственно вошли внутрь, с силой толкнув в стороны массивные двери. Церковь была совсем маленькая — скамеек людей на пятьдесят, полукруглый верх и обвалившаяся штукатурка, в самом конце — несколько ламп и еле сохранившийся, наполовину разобранный орган. На скамейках было пусто, не считая пары пожилых прихожан. Священник в песочного цвета рясе — широкой и длинной, до самого пола — читал молитву, нараспев проговаривая гласные и иногда перелистывая страницы. В углу, недалеко от крайней подпорки, стояла группа молодых ребят, примерно с ней одного возраста.

— На восемнадцатый день рождения живущие тут проходят испытание, — Он посмотрел на столпившихся у стенки, те в свою очередь взгляд отвели, — И сегодня ты тоже.

— Вместе с этими? — Вайесс кивнула в сторону угла.

— Да, вместе с ними, — Бог потёр виски и сильно раскрыл глаза, приводя себя в чувство. Вайесс впервые видела его уставшим: наверное, так действовал на него город. — Узнаешь всё… мм… когда сама пройдёшь.

— Тебе плохо? — она осторожно положила руку ему на плечо, — Из-за города?

— Не совсем… — он медленно одёрнул и взялся за лоб, подняв чёлку вверх. — Лучше не спрашивай о том, чего знать не следует, ладно?

— Поняла…

Священник остановился и громко захлопнул книгу, потом достал что-то из кармана и положил поверх. В зале повисла напряжённая тишина, потом по полу зашаркали и застучали ботинки — юноши и девушки шли к центру и садились в круг в самой середине прохода, образуя ровный рисунок из тел и скрещенных ног. Вайесс увидела пустое место и села рядом с остальными, взглянув на Бога и убедившись, что всё делает так, как надо. Священник начал читать — не тем голосом и не те слова, что раньше: интонации были ниже и жёстче. Фразы были похожи на его рясу — жёлто-коричневые, безвкусные, незапоминающиеся, резкие, но настойчиво бьющие в голову. Через пару минут перед глазами всё поплыло — задвигались силуэты сидящих, цвета церкви расползались по горизонтали, Его уже не было, и людей рядом тоже не было — они были далеко. Её засосало вглубь и вверх, глаза закатились, как в глубоком сне.