— Неужели вы думали, что такой удар навредит мне? — поморщился Баротиф, смахивая пыль с руки, после чего кивнул в сторону щита. — А так вы только сами усложнили себе жизнь.
— Чёрт… Камень… — прохрипел кровью поднявшийся на колени Энью. — Если бы…
— Если бы не камень, вам бы не пришлось драться с той сотней переместившихся сюда бойцов за стеной, — мятежник пальцем показал в сторону, где слышался топот, прищурив один глаз. — Ты серьёзно намеревался победить, ученик?
— Мы… намереваемся попробовать.
Существо в руке бесилось, просясь наружу, скребя когтями кожу и разрывая вены. Магия утекала через пальцы, просачиваясь из истощённого организма вместес каплями крови и выдохами кончавшихся запасов кислорода. Энью кивнул девушке, мол, последний раз, и пробежал по кругу, оказавшись рядом с остальными, но снова закашлявшись. Эннелим поняла и, повторив его движения, встала в стойку, но Левард движением руки остановил её, и как раз вовремя, потому что Баротиф размахнулся и швырнул закреплённый на верёвке из сплетённой энергии шестопёр. Старик был единственным, кто успел отреагировать, и когда наконечник был в паре метров от головы девушки, он выплеснул направленный поток, схвативший железо, запечатавший и связавший наконечник нитями концентрированной силы. Маг не стал дожидаться, пока его окончательно поглотят, и, дёрнув за такую же концентрацию, вернул шестопёр в руку, крепко схватившись за древко.
— Что теперь, старик? — бросил Баротиф. — Давайте побыстрее, вы ужас как много времени отнимаете.
— Побыстрее, значит… Позвольте, учитель, Энн? — он протянул руку и девушка, понявшая его намерения, положила в неё рукоять своего меча. Левард кивнул. — Сначала — я.
Энью почувствовал, как вливается в тело знакомая магия учителя, восполняет его потоки круговорота силы, даёт ему ещё один шанс — последний шанс победить. Баротиф покрепче перехватил шестопёр и атаковал — яростно, как голодный зверь, растянув до ушей нечеловеческий оскал. Магия влилась в мечи, обдавая их теплом, а тело — металлической прохладой и мятной свежестью ветра. Он не стал защищаться, в этом больше не было смысла, поэтому оба меча резанули воздух, предупреждая удар, и неожиданно сильно для врага врезались в крепкое древко, оставив Нима позади и поцарапав крепкое древко. Это был первый урон, который он смог нанести.
— Неожиданно, братец, — засмеялся маг. — Я недооценил вас, оказывается.
— Выходи.
Руку разорвало на куски мяса и костей, выворотило наизнанку, заволокло иллюзорным чёрным и глазастым — материальным безумием. «Что было настоящим, а что иллюзорным? Хиллеви Навис была настоящей? А Энн? Почему я не могу ни о чём забыть и что из моих чувств — правда? Я же пытался жить нормально, я пытался соответствовать, но разве это тот конец, который я хочу? Я… безумен?» Куски мяса и костей перемешивались, как гигантский стебель, откликаясь пятнами чернил на красной стене. Перед глазами встала татуировка и глаза, что ярче северных звёзд. Лес окутался чернотой: она капала с веток, окрашивала листья и землю, поливала дождём, но они этого не видели — не видели жизней, на которых создавалась каждая новая жизнь, не видели море крови, хлеставшее по еле сопротивлявшемуся барьеру. Они видели только руку, но Энью должен был сейчас собраться, подчинить это море, слиться с ним и во что бы то ни стало уничтожить Баротифа Нима.
Мечи ответили на влившуюся черноту потрескиванием и вибрацией. Где-то закричала Энн, пытаясь вытянуть его из забытья — они не понимают, не понимают, что он не в забытье и никогда не был. Существо подмигнуло половиной глаз, готовое убивать, подчиняться ради смерти и направлять смерть, руку окутал рваный водоворот ночи, затягивающий магию Леварда. Враг не ответил, только принял стойку, увидев опасность, и бросился вперёд, не собираясь больше поддаваться. Мечи одновременно встретили шестопёр и Энью впервые не сделал ни шагу назад, встретив силу большей силой, но Баротиф не был тем, кто просто ждёт своего поражения — он был тем, кто не знает поражения. Тяжёлая рука развернула тело, ломая шестопёр пополам и, встретив куском древка застрявшие мечи, он ударил по больной руке лезвиями с вложенной в них энергией. Энью не успел защититься, но вместо того, чтобы сломать тело пополам, шестопёр застрял в темноте и впитал её, привлечённую большим количеством магии, внутрь себя. Мечи со звоном ударились о землю и Энью, получивший удар ногой по сломанным рёбрам, безвольной искорёженной оболочкой отлетел к стене.
— Энн! Бери его, и уходите! — закричал Левард. — Всё конечно, но вы обязаны спастись! Ради меня, ради лорда Теровина и жизней тех людей, которых вы видели на улицах, уходите!
— Учитель!
— Давай, им нужна ваша помощь.
— Я… поняла, — Энн спокойно улыбнулась учителю и кивнула, прощаясь. В глазах стояли слёзы.
Энн знала, что потом будет ненавидеть себя, знала, что ученики остаются и погибают вместе с наставниками, что им обоим всю оставшуюся жизнь будет нехватать этого человека, но… Сейчас нужно было поступить так, чтобы спасти как можно больше жизней, и в одном этом магистр Левард Арисс был прав. Ноги сами понесли её к Энью, лежащему почти без чувств. Парень оказался тяжелее, чем она думала, и она поудобнее перехватила его руки на плечах. С рук, волос и лица капала кровь. Краем глаза она видела, как рвёт себя напополам учитель, сдерживая концентрацией потока Баротифа Нима, отвечающего ему тем же, и в то же время ещё более концентрированной волной прожигая в защите дыру — последний путь к спасению.
— Ученики уже уходят? — пробасил маг. — Ну и ладно, мне не особо хочется возиться со всеми — хватит и магистра.
Нужно было держаться, держаться до последнего, умереть, но не сдаться, потому что рядом была Энн, та, которая вытащила его на себе, рискуя жизнью, та, кто подарила ему тот поцелуй и которой он обязан, просто обязан его вернуть. Волна крови накатила, обдала его с ног до головы, как только за ними закрылся проход, но это был не конец. Это было не всё, потому что он, Энью, разбил тот злополучный минерал, чёртов камень, который по воле случая вызвал сюда врагов. Это он — причина, или… Солдаты окружали арену прогалины непроходимым кольцом, блокируя все пути отхода, значит, раз они получили указания, возможно, это было не просто случайность, и Баротиф Ним в любом случае сделал бы это? Размышлять об этом не было времени, и Энью сконцентрировал магию в относительно здоровой руке — последний выстрел, последняя помощь.
— Я помогу тебе спастись, — прошептала Энн. Глаза были закрыты чёлкой, но он видел, как из глаз льются не останавливающиеся слёзы. — Пожалуйста, ради меня…
— Нет… — выдавил из иссушенного горла Энью. Это нужно было сказать. Спастись должен был не он. — Энн, прошу…
— Оба не успеем, а времени больше нет. Теперь я решаю…
— Прошу… — Энью пытался заплакать, пытался умолять, но не мог — интуиция, которую он в тот момент ненавидел даже больше самого себя, подсказывала, что нужно оставить силы для бега.
— Не кори себя, — улыбнулась она, но слишком наигранно. — И… когда найдёшь меня, вернёшь поцелуй.
Несколько стрел пролетело рядом, но Энн ловко уклонилась от каждой, вычислив траекторию полёта, после чего, пригнувшись, пролетела вперёд и ударом ноги вырубила одного из мечников, сбрасывая парня на землю позади. Энью больно ударился рёбрами, но сдержал крик, поднимаясь на ноги, тяжело опершись на руку. Энн ударила ещё одного, отлетевшего в союзника, и отскочила назад, защищая товарища и отражая снаряды.
— Беги, давай! — крикнула она, ставя очередной блок и налетая на преследователей.
И он побежал. Направив всю жизненную силу в ноги и глаза, не разбирая дороги, прочь от семьи, прочь от тех, кого любил. В тот момент его поддерживала только ненависть — к собственной слабости, к миру и самому себе, к Эннелим и Леварду за их гибель, к Хиллеви Навис за проклятую руку, к Баротифу Ниму. Существо в руке больше не тревожило его, перейдя к более могущественному обладателю, и боли он не чувствовал, но смерть уже окутывала его, готовая в любой момент забрать себе, говорившая ему что-то отзвуками битвы позади — последней битвы его любимой и его учителя. Только сейчас он понял, как дорожил ими — только горечь утраты заставила его слышать слова, воссоздавать из памяти закрытые ярким блеском воспоминания.
