Княгиня Радзивилл ожидала встретить совсем иное. По рассказам мужа, она составила о нем понятие как о грубом неотесанном казаке, а увидела перед собой образованного, неглупого человека, обладающего неистощимым запасом остроумия, перемешанного с беспечной веселостью. После первых приветствий все сели в большой столовой «суботовского замка», как в шутку называл его гетман, и пани гетманша предложила гостье откушать их хлеба-соли.

На столе появились всевозможные постные яства: уха, рыба отварная с грибами, взвар.

– Пан гетман, конечно, знает, зачем я к нему приехала, – проговорила она, не замечая знаков, делаемых ей Тимошем. – Я приехала в качестве просительницы и хочу надеяться, что он не откажет в своих милостях.

Услыхав это, Локсандра, сидевшая подле сестры, побледнела, задрожала и быстро схватила сестру за руку.

– Говори скорее! Отец... отец? – спрашивала она прерывающимся голосом.

Вдруг она почувствовала, что силы ей изменяют, слабо вскрикнула и упала на руки сестры.

Произошло всеобщее смятение. Локсандру отнесли в ее комнату; княгиня с Тимошем остались при ней.

– Разве она ничего не знала? – спросила княгиня.

– Мы скрывали от нее, – отвечал Тимош.

– Что делать? – со вздохом отвечала княгиня. – Рано или поздно она все-таки должна это узнать... А что пан гетман? Согласен ли он помогать отцу?

– Я думаю, что все устроится к лучшему, – отвечал Тимош уклончиво. – Пани княгиня сама переговорит с отцом...

В эту минуту Локсандра открыла глаза, молча взглянула на обоих и слабым голосом проговорила:

– Не скрывайте от меня ничего, мне хуже ничего не знать.

Княгиня в нескольких словах передала, в чем дело.

Матфей Бассарба в союзе с Ракочием подступили к Яссам в самое Вербное воскресенье, когда никто не чуял беды; господарь едва успел бежать со всей семьей в Польшу, в Каменец, к молодому Потоцкому, которого он спас из татарской неволи. Носится слух, что Бассарба посадил в Яссах Георгицу; но наверное никто ничего не знает.

Услышав это, Локсандра села на кровати и проговорила:

– Я так и думала, так и знала. Как только мне сказали, что ты сюда едешь, сердце мне подсказало, что с отцом случилось что-нибудь дурное. Ты бы ведь иначе не вспомнила обо мне, – с горечью прибавила она.

Княгиня смущенно опустила глаза под пытливым взором сестры.

– Я постоянно думала о тебе, но муж мой не позволил бы мне видеться с тобою! Теперь все это изменилось, – прибавила она. – Януш надеется расположить сейм в пользу гетмана, и если ему удастся примирить вас с поляками, нам ничто не будет мешать видеться. Особенно если пан Тимош возвратит престол нашему отцу.

Локсандра встрепенулась.

– Зачем же Тимошу идти в Молдавию? Гетман может послать туда своих полковников...

– Ты сама не знаешь, что говоришь, – с досадой возразила княгиня. – Разве может быть удача, если не Тимош поведет войско? Его имя гремит по всей Молдавии, а для волохов оно страшнее меча.

Локсандра сама это понимала; но расстаться с мужем теперь, в самые счастливые минуты, знать, что он опять подвергается опасности, что его могут убить, взять в плен, казалось ей слишком тяжелым испытанием. Она тяжело вздохнула и опустила голову; в эту минуту ей хотелось, чтоб слава Тимоша не гремела так далеко и чтобы волохи поменьше его боялись.

Тимош подошел к ней и нежно ее обнял.

– Полно, голубка моя! Не печалься!.. Я живо прогоню волохов и этого толстого лжеца, усевшегося на престоле, верну твоему отцу господарство, мы разгромим Валахию, и я положу к твоим ногам княжескую корону.

Локсандра слабо улыбнулась.

– Дай Бог, чтобы все это так случилось! – проговорила она. – Что-то сердце у меня ноет; как подумаю я, что ты снова пойдешь на войну, так бы и не пустила тебя.

– Уж вышла за казака, так и привыкай видеть мужа раз в год, – сказал Тимош, смеясь. Локсандра это хорошо знала, и все-таки ей было невыносимо тяжело, так тяжело, что она всю ночь не могла сомкнуть глаз.

Княгиня пробыла несколько дней в Суботове и лучше всякого искусного дипломата сумела устроить дело, для которого приехала.

Тотчас после Пасхи Тимош выступил в Молдавию с наказным атаманом Федоренком и с двенадцатитысячным войском, состоявшим из казаков, татар и карпатских горцев.

В Яссах было весело и шумно. Господарь праздновал свое вторичное вступление на престол целым рядом торжеств. Он не жалел на этот раз казны, устраивал народные пиры, ристалища, турниры и везде присутствовал сам с господаршей и Тимошем. Торжество и веселье заглушали вопли тех, чьи родственники и друзья покончили жизнь на плахе, а таких было немало. Толпы придворных поредели; они порядком поочистились от врагов господаря, уступив место новым, более надежным боярам.

– Вот как по-нашему, по-казацки, – хвастал Тимош, – пришел, победил, даже и не видевши хорошенько кого.

– Пан Тимош в этом превзошел самого Цезаря, – вставил не без яда Кутнарский.

– Что ж? То Цезарь, а то я! – заносчиво проговорил Тимош, сдвинув брови и сердито поглядывая на пана.

Он его сильно недолюбливал. Вслед за целым рядом празднеств грозное войско казацкое двинулось на Валахию и с огнем и мечом прошло по всей стране. Никому не было пощады; не останавливались ни перед чем, избивали всех: мужчин, женщин и детей.

Вся Валахия заволновалась. Передовые войска волохов были разбиты; наконец сам Матфей решился выступить во главе своего войска и двинулся навстречу ужасному врагу, получив помощь от Ракочия, под начальством знаменитого полководца Януша Кимени. Враги встретились на берегах реки Яковицы у местечка Финта. Матфей окопался, старался укрепить свой лагерь, казаки тоже образовали свой обычный четырехугольник. Священники в полном облачении ходили по валашскому лагерю и служили молебны. Сам князь исповедовался и приобщился Святых Тайн; он гордо сидел на коне; объезжая войско, он ободрял своих воинов, пришедших в ужас при виде чуть не втрое превосходившей их силы казаков.

– Не бойтесь! – говорил он им. – Надейтесь на Бога! Поддержите свою честь. Нужды нет, что войско врага превышает нас в численности; сила не в количестве, а в качестве. Мужайтесь же, храбрые воины! Бог нам поможет!

В казацком лагере Тимофей торопил всех к наступлению; ему не сиделось на месте, хотелось скорее кинуться в битву, скорее сразиться с врагом. Легкие передовые казацкие и татарские отряды бросились на валашский лагерь, но получили дружный отпор. Сам валашский князь, в сопровождении своей почетной стражи, кинулся вперед с обнаженным мечом, поражая неприятеля. Вдруг он зашатался в седле и, наверное, упал бы с коня, если бы его не поддержали.

– Ваша светлость, вы рискуете собою, – говорили ему толпившиеся около него бояре.

– Князь должен подавать пример, – проговорил он, пришпорил лошадь и помчался вперед.

– Боже мой! – вскрикнул кто-то из бояр. – У князя вся нога в крови!

Действительно, князь получил рану под самое колено; но, несмотря на жгучую боль, он, не обращая ни на что внимания, скакал вперед. Почти силою бояре заставили его сделать перевязку. Как только она была окончена, Матфей снова вскочил в седло.

Битва длилась до вечера с переменным счастьем. Груды тел покрывали поле битвы, а воюющие все не унимались, все с большим ожесточением кидались друг на друга. Казаки понемногу стали одолевать; к ужасу своему князь увидел, что передние ряды смешались, а задние стали медленно отступать к реке. Он поднял руки к небу и воскликнул:

– Боже милосердый! Сжалься над моим войском! Не дай ему погибнуть, ниспошли нам чудесное спасение.

В ту же минуту из-за гор поднялась грозная черная туча и застлала все небо. Не слышно было ни грома, ни молнии, а туча росла, чернела и, что всего страннее, она скользнула мимо валашского лагеря, задев его только одним боком, между тем как над казаками обрушилась неожиданным ужасным ливнем. Это было так называемое крушение облака, явление обыкновенное в горах, но волохам, не чаявшим ниоткуда спасения, оно показалось истинным чудом; они ободрились, быстро сплотились, забыв бегство.