– Слушай, Тимош, – говорил Калга. – Я обещал твоему отцу сражаться с тобою за твою невесту и сдержу свое слово, да исполнится воля Аллаха. Моим воинам давно уже хочется захватить побольше добычи, а у господаря будет чем полакомиться; одного только боюсь, чтобы не досталось нам за это от турецкого султана. Ну да можно будет как-нибудь вывернуться, а добыча-то все-таки останется у нас... Не раздумывайте же долго, скорее собирайтесь в путь.

– Что тут раздумывать, – весело отвечал Тимош, – мне чем скорее, тем лучше, а казаки всегда готовы, их сборы не долгие.

– Ты храбрый воин, Тимош! – с удовольствием проговорил Калга, обращаясь к молодому казаку. – Я люблю тебя и готов идти с тобою куда угодно. Хоть закон Магометов и не дозволяет нам пить, но с тобою я уж на этот раз согрешу и выпью походную чарку на побратимство. Мои татары не увидят, а твои казаки не осудят. Идет, что ли? – весело проговорил он, протягивая Тимошу свою левую руку.

Тимош крепко ударил в честь нового брата левой ладонью о его ладонь, велел принести две чарки горелки и выпил с Калгой побратимскую через руку, после чего они поменялись саблями и конями.

– Теперь мы с тобою все равно что братья, – проговорил Калга. – куда ты, туда и я.

В Молдавии стояла прекрасная, благодатная осень. Поля дали такой урожай, какого жители давно не видали. Пшеница, кукуруза, ячмень ожидали жатвы; в каждом улье было более меры меду, и счастливые хозяева уже заранее видели все подати уплаченными. Княжеские житницы, по расчету великого вистерника, должны были получить втрое больше запасов сравнительно с предшествовавшим годом, ввиду чего уже заранее вступили в соглашение с подрядчиками, скупавшими лишний хлеб для вывоза за границу. Князю Василию это было на руку; он готовился к свадьбе дочери с князем Вишневецким и собирался послать в Турцию богатые подарки, чтобы добиться разрешения на этот брак. Вдруг пронеслась грозная весть: татары подошли к границе вместе с казаками.

Князь Василий сперва не поверил слуху; он был вполне уверен, что послы его прибыли к коронному гетману, и Потоцкий не допустит казаков напасть на Молдавию. Но утром, когда он собирался идти в совет, к нему вошел взволнованный Георгица.

– Ваша светлость, – проговорил великий логофет, позабыв даже отвесить поклон, предписываемый этикетом, – ваша светлость, беда!

– Что такое? – испуганно спросил князь, привстав с своего места.

– Кутнарский и Доброшевский приехали!

Князь посмотрел на своего логофета так, как смотрят на помешанного.

– В уме ли ты, Георгица? – спросил он его укоризненно. – Можно ли так пугать? Приехали – так и слава Тебе Господи, значит, все к лучшему; коронный гетман охранит нашу границу.

Георгица с растерянным видом отрицательно мотал головою. Язык не повиновался ему, и он едва мог проговорить:

– Не от коронного гетмана! Нет, нет! От казацкого гетмана!

– Как от казацкого гетмана? – воскликнул господарь, теряя обычное хладнокровие. – Какой дьявол занес их к казацкому гетману?

– Не дьявол, а сваты! – ответил логофет.

– Какие сваты?

– Казаки, что были здесь от гетмана, – продолжал Георгица, стараясь оправиться.

Василий быстро сообразил все положение дела.

– Зови их скорее сюда! – приказал он. – Я сам расспрошу их обо всем.

Пан Кутнарский вошел в сопровождении своего мрачного друга. Он низко опустил голову и имел вид провинившегося школьника.

– Рассказывайте скорее, что с вами случилось! – строго сказал господарь, уставив проницательный взор на съежившегося пана. – Как вы попали к казакам и кто вас просил разглашать там мои намерения?

Последнее господарь прибавил наудачу, но от его пытливого внимания не скрылось смущение пана, как-то сбоку на него взглянувшего.

– Да простит его светлость бедным слугам своим, – жалобно проговорил Кутнарский, – но когда над головой стоит палач, поневоле все скажешь. Притом письмо вашей светлости у нас все равно отняли.

В коротких словах он передал князю все, что с ними случилось.

– Как же вас отпустили? – недоверчиво спросил Василий, пронизывая пана подозрительным взором.

– Мы бежали, ваша светлость, – солгал Кутнарский.

– Где же казаки? – спрашивал господарь.

– Они собирались напасть на Сороку, когда мы их оставили, то есть когда нам удалось бежать, – поправился пан.

Василий снова подозрительно взглянул на него.

– Я сам виноват, – проговорил князь. – Следовало мне выбрать лучших послов. Ступайте, остальные сведения от вас отберет великий логофет, – прибавил он.

Не отвечая на их низкие поклоны, Василий повелительно указал им на дверь.

– Говорил я пану, что не надо было сюда ехать, – гробовым голосом с укоризной причитал пан Доброшевский, следуя за своим товарищем. – Пан Тимош – великодушный воин, ему и следовало служить, а тут еще дождемся, что нас, как кротов, сожгут вместе с этим волком.

Кутнарский со злостью обернулся к нему.

– Ну и ступай, пан, к казаку, если он тебя так прельстил, а я не льщусь на хлопские милости, во мне шляхетская кровь.

– Прельстил или не прельстил, – угрюмо ворчал Доброшевский, – а все-таки жизнь спас, пан Доброшевский это всегда будет помнить.

Князь Василий тотчас по уходе панов послал за великим постельником и приказал ему немедленно послать лучшего скорохода в Сороки, чтобы узнать, что там делается.

– Приказываю благородному моему боярину иметь особо строгий надзор за обоими поляками, бежавшими из казацкого лагеря, и в случае чего-либо подозрительного тотчас же дать мне знать.

Однако, несмотря на бдительный надзор, Доброшевскому удалось уйти к казакам и поступить на службу к Тимошу.

На женскую половину тоже дошли слухи о вторжении казаков. Марианка первая таинственно передала госпоже, что рыцарь – так она называла Тимоша – едет воевать себе княжну. Локсандра пошла к мачехе. Со времени сватовства Вишневецкого между ней и мачехой установились самые задушевные отношения. Господарша уже знала эту новость.

– Матушка! – говорила Локсандра. – Неужели отец и теперь будет упорствовать? Неужели он навлечет беду на всю Молдавию?

– Что ему Молдавия? – с оттенком презрения проговорила господарша. – Он честолюбец и за своим честолюбием ничего другого не видит.

– Поговори с ним, матушка! Он тебя послушает, – вкрадчиво говорила Локсандра, ласкаясь к мачехе.

– Разве я ему не говорила? – возразила господарша. – Разве я не умоляла его не слушать тех, кто давал ему советы на его же погибель? А теперь уж поздно: татар ничем не остановишь; они давно ждали случая поживиться в Молдавии.

Тем не менее, уступая настоятельной просьбе Локсандры, господарша пошла к князю. Но действительно было поздно; на княжеской половине господствовало полное смятение. Слуги бегали, кричали что-то друг другу. Великий вистерник быстро прошел мимо княгини, даже не заметив ее; великий армаш горячо о чем-то толковал с ключарем и меченосцем. При входе в княжескую комнату господарша встретилась с одним из бояр, спешившим куда-то сломя голову.

– Что случилось? – остановила его княгиня.

– Казаки, татары! – отвечал он поспешно и побежал дальше.

Господарша застала мужа в каком-то оцепенении. На ее расспросы он едва ответил ей, что казаки и татары подступают к Яссам. Все окрестности в ужасе, все предано огню; от Сорок остался один только пепел; татары режут и грабят немилосердно, не жалеют ни женщин, ни детей, ни стариков.

– Разве нельзя обороняться? – спросила господарша.

– Их больше сорока тысяч, – отвечал князь, – нам же не собрать и десяти. Я уже послал гонца к Потоцкому, а пока надо бежать, спасаться, чем скорее, тем лучше.

Несколько дней прошло в тревожном ожидании; всякий заботился о себе, всякий прятал свои сокровища, деньги, имущество. Господарь впал в полное уныние, не отвечал на вопросы придворных и мрачный сидел у себя в комнате, оживляясь только тогда, когда речь заходила о его несметных богатствах, которые он рассылал повсюду в надежные и укромные уголки. Зато господарша деятельно готовилась встретить ожидаемое нападение. Она ободряла придворных, распоряжалась всем и каждый день упрашивала князя уехать из Ясс, чтобы не подвергнуться жестокости татар.