Львица тихо мурлыкнула в ухо Мерле, потом перепрыгнула через могилу Серафина, еще раз склонилась над мертвым мальчиком в песке, отвернулась и бесшумно скользнула в ночь.

Порыв ветра занес ее следы.

Фермитракс покинул их на следующее утро.

— Я найду свой народ, что бы там ни утверждал Сет, — сказал он.

Мерле было больно с ним расставаться. Третье прощание за несколько часов: сначала с Серафином, потом с Королевой, теперь с ним. Она не хотела, чтобы он уходил. Но в то же время понимала, что ее желание не играет здесь никакой роли. Ведь каждый из них искал нового дела, нового подвига.

— Где-то они должны быть, — говорил Фермитракс. — Летающие говорящие львы, такие как я. Я это знаю. И я их найду.

— На юге?

— Скорее на юге, чем где-то еще.

— Я тоже так считаю, — сказала Лалапея, стоявшая рядом с дочерью. — Вероятно, они нашли там убежище.

Свой человеческий облик Лалапея носила как платье. Каждый раз, глядя на мать, Мерле почему-то думала о маскараде. Среди всех, кого знала Мерле, Лалапея была самой прекрасной женщиной. Но все-таки она была больше сфинксом, чем человеком, даже в этом обличье. Интересно, думала Мерле, замечает ли это кто-то кроме нее?

Она снова повернулась к Фермитраксу.

— Я желаю тебе счастья. И чтобы мы снова увиделись.

— Увидимся. — Он наклонился и потерся огромным носом о ее лоб. На какой-то миг ее обдало исходившим от него жаром.

Подошла Юнипа и похлопала его по шее.

— До свиданья, Фермитракс.

— До скорого, Юнипа. И следи за своим сердцем.

— Обещаю.

— И за Мерле.

— Тоже обещаю.

Девочки с улыбкой переглянулись. Потом обе бросились на шею Фермитраксу и выпустили его из объятий только тогда, когда он рыкнул: «Ну полно, полно!» — и стряхнул их со спины, словно блох.

Он повернулся, расправил каменные крылья и оторвался от земли. Длинный хвост поднял фонтан песка. Почва постепенно высыхала с тех пор, как на небе снова засияло солнце.

Они глядели ему вслед, пока он не превратился в сверкающую точку на безбрежной синеве, звездную пылинку на ясном небе.

— Думаешь, он их и вправду найдет? — тихо спросила Юнипа.

Мерле не ответила, только почувствовала на плече забинтованную руку Лалапеи. И потом они вместе вернулись к лодке, где их уже давно ждала Унка.

На подводной лодке все сверкало. Команда навела полный порядок. Золотые трубы и дверные ручки сияли; уцелевшие дверные стекла были вставлены заново, а один пират, который, по словам Кальвино, лучше владел кистью и красками, чем саблей, приступил к реставрации разрушенных фресок. Капитан распорядился выдавать ему дополнительную порцию рома, поскольку тот заявил, что в подпитии рисует лучше. Это побудило остальных пиратов предложить ему добровольную помощь. Они оборудовали мастерскую, и повсюду на корабле кто-то что-то строгал, шлифовал и полировал. Несколько матросов обнаружили в себе кулинарные дарования и приготовили в честь Мерле роскошный обед, на который стоило посмотреть. Она была благодарна им и ела с аппетитом, но мысли ее блуждали далеко. Она думала о Серафине, как он лежит, одинокий, на своем холме и, может быть, видит в снах пустыню. Или ее, Мерле.

Унка сидела рядом с капитаном Кальвино. Перед ней на столе лежала зеркальная маска Арчимбольдо, и на ее серебряных щеках отражалось пламя газовых горелок в медных ящичках. Когда огонь вспыхивал ярче, казалось, что черты Арчимбольдо оживают, что он разговаривает или смеется.

Иногда Унка наклонялась к маске и что-то ей шептала, но, возможно, это был обман зрения, а на самом деле русалка просто брала какое-то блюдо или наливала вино в свой бокал. Но тогда почему она неожиданно разражалась смехом? И почему наотрез отказалась спрятать маску в трюме вместе с другими сокровищами?

В конце обеда она заставила капитана пообещать, что он повесит серебряное лицо мастера Арчимбольдо в рубке, над иллюминатором, откуда видно все, что происходит на корабле и на море. Уж наверное, предсказал Кальвино, он разберется во всем лучше, чем я. Унка похлопала его по руке и подарила одну из своих русалочьих улыбок.

— Не хватает только, чтобы она захлопала ресницами, — шепнула Юнипа на ухо Мерле.

И только она это сказала, как Унка подмигнула капитану, раз и навсегда сломив сопротивление морского волка. Девочки так и прыснули со смеху.

— Я считаю, что о них не стоит тревожиться, — сказала Мерле.

Лалапея, сидевшая рядом с ней в своем человечьем обличье, рассмеялась. Но даже ее смех, как и все, что она говорила и делала, был немного загадочным.

После обеда Юнипа вернулась в Зазеркалье, пройдя туда через высокое, в рост человека, зеркало в каюте. Только так она могла избежать влияния и власти Каменного Света. Конечно, она могла бы этим путем перенести себя и Мерле в Венецию. Но им оставалось так мало времени до отплытия Унки и остальных. Кроме того, Мерле должна была еще кое-что непременно уладить.

Где-то в Средиземном море, на полпути между континентами, Кальвино по ее просьбе приказал поднять лодку на поверхность. Мерле и ее мать выбрались из люка на палубу. Они стояли у борта на корме, а перед ними расстилалась безбрежная морская гладь. В воде, совсем рядом с ними, возникло какое-то движение. Это могли быть рыбы. Или морские русалки. Из тех, что уже встречались им раньше. Когда галеры Империи понеслись по морю без руля и ветрил, морские русалки выплыли из укрытий. Они начали топить военные корабли повсюду, где бы их ни находили.

Мерле вытащила из кармана платья водяное зеркало. Осторожно, кончиками пальцев она притронулась к его поверхности и произнесла волшебное слово. Светлая тень Призрака мгновенно обволокла ее руку.

— Я хочу исполнить свое обещание, — сказала она.

Молочно-белые круги под кончиками ее пальцев затрепетали.

— Значит, ты это сделаешь? — спросил Призрак.

— Да.

— Выпустишь меня в море?

Мерле кивнула.

— Это самое большое зеркало в мире.

Лалапея нерешительно положила ей на плечо забинтованную руку.

— Дай его мне.

Мерле на мгновение задержала пальцы во внутренности овала.

— Спасибо, — сказала она, подумав. — Может, ты не знаешь, но без твоей помощи…

— Да-да, — сказал Призрак. — Какие могут быть сомнения.

— Тебе очень не терпится?

— Я смогу почувствовать других. Таких, как я. В море их полно.

— На самом деле?

— Да. — Его голос звучал все более возбужденно. — Они повсюду.

— Еще один вопрос.

— Ну, давай.

— Мир, из которого ты приходишь… как он называется?

Он немного подумал.

— Называется? Никак. Все называют его просто — мир. Ведь никто не знает, что есть и другие миры.

— И здесь происходит то же самое.

Из люка показалась голова Кальвино.

— Вы скоро?

— Сейчас, — отозвалась Мерле, И обратилась к зеркалу: — Желаю счастья в открытом море.

— А я — тебе.

Она убрала пальцы, и Призрак начал вращаться по спирали, образуя стремительный водоворот. Лалапея осторожно взяла зеркало забинтованной рукой и закрыла глаза. Поднеся овал к губам, она дунула на него и пробормотала несколько слов, которых Мерле не поняла. Потом сфинкс открыла глаза и швырнула зеркало в море. Описав в воздухе сверкающую дугу, зеркало выплеснуло из рамки воду, фонтан серебряных жемчужин. И в тот же момент они слились с волнами. Зеркало плюхнулось в море и утонуло.

— А как же он…

Лалапея кивнула в сторону волн, плескавшихся вокруг палубы. В белой морской пене появилось что-то юркое, призрачное, образующее множество причудливых узоров. Последний из них напоминал руку, поднятую в прощальном жесте. Рука, описывая зигзаги среди волн, стремительно удалялась все дальше, дальше, дальше — в морской простор. На свободу.

Венеция сияющим утром, Освобожденная Венеция.