И у меня эти силы были на исходе.

Когда меня закрыли в тюрьме, я хотя бы понимала, за что…

Я сижу в подземельях дворца уже дней пять или шесть. Справа от меня — деревянные соты с длинногорлыми бутылками в соломенной оплетке, до которых было не дотянуться. Слева — основательные лари с неизвестным, но явно съедобным содержимым. До него я не доставала тоже.

Я по-прежнему не понимала, что рыжему от меня нужно, но теперь была вполне готова придушить его собственными ослабевшими от зелья и голода руками.

Вспоминать о бредовых видениях с рыцарем, почему-то сменившим цвет волос, не хотелось. Можно ли вообще хоть каким-то своим воспоминаниям доверять?

Раз в день какой-то совершенно глухой дед приносил мне немного воды и хлеба, громко беседуя сам с собой, в основном с помощью изощренной ругани. Похоже, меня он тоже не видел — может, просто считал, что это ежедневный ритуал такой. Принести кусок хлеба и кружку воды в подвал, высказаться, уйти…

Похоже, погружать меня обратно в радужную сладкую сказку не собирались. Так сказать, по-хорошему было, теперь будет по-плохому.

Единственное, что не дало мне сломаться — крошечный невесомый шар не то пуха, не то пыли. Он тихонечко сидел за сундуком, и я его не замечала. Через пару дней он принял меня за часть обстановки и бодро выкатился на середину подвала.

Я зажала рот обеими руками, чтобы не завизжать от восторга. Клетник по-хозяйски прокатился-обсмотрел свои владения, подпрыгнул и исчез в ларе. Мелкий дух, что сторожит подвалы и запасы, но и сам не брезгует немного попробовать то тут, то там.

Раз уж я стала видеть духов, значит, сила уже почти вернулась. Не знаю, что смогу сделать без припасов и на цепи, но все-таки это придало мне сил.

Талар спустился посреди ночи, когда я, измученная бездельем, умудрилась заснуть.

На разговоры и фальшивые эпитеты он не тратился — отомкнул браслет на ноге, цапнул за растрепанную косу и потянул. Из глаз брызнули слезы.

За его спиной безмолвной тучей собирались черные воины.

Государь выглядел совсем плохо. Ухо было окровавлено, то ли не заживший, то ли заново порезанный лоб старательно перевязан. Губы посерели.

Кожа на голове огнем горела, но я все равно улыбнулась. Уж очень приятно было видеть его таким потрепанным.

— Что, оберег не бережет больше? — новый рывок запрокидывает голову. Угадала, выходит. — А мне не хочется больше, чтоб беда тебя стороной обходила…

— Ты все испортила. — шипит Талар мне в лицо. — Ты меня на престол посадила, а теперь отбираешь все!

— Ты сошел с ума. — я заглядываю в полубезумные глаза — снизу вверх — в поисках ответа. — Так ведь? Не выдержала голова…и я тут ни при чем.

Пальцы разжимаются, выпуская мои волосы: лицо у Талара такое, словно он внезапно в своем сапоге ядовитую змею нашел.

— В карету сажайте. — он отворачивается от меня, кривя губы. — Да не одну, пусть кто-нибудь с ней сидит. Всегда один должен быть при ней, ясно?

Во дворе такая паника, что на меня никто и внимания не обращает. Я застреваю на пороге, поджимая босые пальцы.

— Холодно же! — я переминаюсь, оглядываясь. Ближайший воин в черном перекидывает меня через плечо — верх и низ меняются, перевернувшись — и несет почти бегом.

В карете тепло и удобно — внутри все обито темной тканью, даже скамейки, а вот небольшие окошечки в дверцах забраны частой сеткой.

На лавке напротив устраивается несший меня воин, косится на меня недоверчиво. Трижды стучит в стену — карета трогается.

Я забираюсь на лавку с ногами, разглядвая своего провожатого. Он невысок, но сложен крепко, и плечи широченные. Только вот боится он меня намного сильнее, чем я его. И страх это какой-то…неправильный.

Посидела тихо, пытаясь сложить воедино кусочки всего увиденного. Кусочки не укладывались, как ни старайся.

Карета подпрыгнула на ухабе, и я едва язык не прикусила. Казалось, мы едем все быстрее и быстрее.

— Долго ехать? — вяло поинтересовалась я, но ответа не дождалась.

Чем дальше, тем меньше мне было интересно, куда меня в очередной раз потащат, словно какой-то предмет. Моя жизнь то мчалась, как дурной конь, то едва плелась, но одно оставалось неизменным — почему-то управлял этим кто угодно, только не я.

Словно ставя заключительную точку в моих размышлениях, стенку кареты вместе с обивкой прошил клинок и застрял, покачиваясь и едва не касаясь кончика носа.

— Грааабят!!! — тишину разорвал вдохновенный визг.

Я с недоумением покосилась на полосу металла.

Воин среагировал быстрее. Миг — и я лечу между лавок, едва успев сжаться в комок.

Нет, ну кому в голову пришло грабить карету с нищей голодной ведьмой и явно небогатым воином?

…вокруг еще побегали. Потопали. Звучно покричали.

Клинок с хрустом выдернули, и все стихло.

Я напряженно вслушивалась в тишину, но улавливала только дыхание воина, не дающего мне встать. Карета не двигалась.

Пауза затягивалась.

Я уже готова была взвыть, когда черный наконец выпустил меня, прошипел "сиди тихо" и осторожно выглянул сквозь стекло. Понаблюдав с минуту, немного вытянул меч из ножен и, резким пинком распахнув дверцу, выпрыгнул наружу. Я залезла под лавку поглубже, потом, подумав немного, выползла назад. Может, это мой последний шанс на побег? С разбойниками и то проще было, чем с Таларом…

Мои мечты разбились вдребезги — перед моим носом снова замаячили черные сапоги.

Меня извлекли на свет божий и заботливо усадили обратно на лавку. Карета, поскрипывая, тронулась.

— Всех перебили? — рассеянно уточнила я, растирая ушибленное запястье. Воин в черном фыркнул.

Я медленно подняла глаза.

Это был явно не тот воин.

Кареглазый и темноволосый, грубоватый, с кривой усмешкой. Воин перехватил мой взгляд и залихватски подмигнул.

— Ой. — я мгновенно узнала того самого парня, у которого валялась в ногах с криками о белочке.

Тот насмешливо приподнял брови:

— Что, не узнаешь, ведьма?

Я насторожилась. Голос казался знакомым.

— Не узнаешь. — воин ехидно улыбнулся. — Нехорошо. А я вот до сих пор помню, как ты мне укус резала.

Я присмотрелась и беззвучно охнула. Охотник!.. Убитый чокнутым светлым охотник, смерть которого приписали мне!

-

Все оказалось просто — и очень страшно.

Никто никого не убивал. Ну и правда, зачем даже ненормальному, но влиятельному проповеднику бегать за каким-то оборотнем? Попадется, так и на шкуры пустить, а так…

— Крепко ты его взбесила. — рассказывал охотник, выуживая из кармана плотно завернутый сверток. Вытащил полосу вяленого мяса, протянул мне. — Жуй давай. В чем душа держится…

— На упрямстве. — пробормотала я и вцепилась в угощение.

Слову светлого верили, и никому в голову не пришло проверить. Да и многого ли стоило мое слово против его?

— Я отсиживался с месяц. А оказалось, меня уже схоронили. — он пожал плечами. — Совсем уж врать не стал, а так — нас с тобой вместе видели, а что дальше было, никто не знал. Не было б меня, еще чего придумал бы.

— А тут-то ты откуда взялся? — мясо таяло с ужасающей скоростью.

— Долги надо отдавать. — туманно отозвался охотник.

В голове было так много вопросов, что я не знала, с какого начать. Зачем ему мне помогать? Один ли он? Вытащит ли отсюда?

И самый, бесы его дери, важный вопрос в моей жизни — померещился мне рыцарь или все-таки нет?

— Нет, не время. — оборвал меня охотник. Привстал, выглянул в окно, обернулся ко мне. — Сиди и слушай. Тебе надо добраться до юга, и ты туда доберешься. Государь с остатками своих людей прибудет немного позже тебя, тогда уже все будет кончено…

Я округлила глаза.

Охотник покосился с сочувствием и изрядной долей ехидства:

— А ты думала, что вся страна счастлива под правлением зарвавшейся прислуги? Выше головы не приыгнешь. Правильно воспитанный и обученный человек, с детства приученный ко всей этой высокородной возне, пусть не из правящего рода, был бы куда лучшим выходом.