Так и вышло.
— Нет, ну почему ты умолк, мой Тамерлан? — Кит взял со столика какую-то склянку, повертел в руках так любовно, будто в ней был весь смысл кажущегося бессмысленным разговора. — Ты продолжай. А я, так уж и быть, постою тут и подожду, пока поток твоего красноречия иссякнет. И затем пойду — у меня сегодня много дел.
Кит ершился, ерничал, и в то же время оставался спокойным — как море, терзаемое штормом лишь на поверхности бесконечной толщи вод. Кит был такой толщей — сколько ни ныряй, никогда не поймешь, что он чувствует на самом деле.
Но, будучи честным с самим собой, Нед Аллен не мог не признать, что выглядит сейчас преглупо. Ничего не объясняя, ни в чем не обвиняя, докапывался до занятого своими мыслями Кита с идиотскими вопрошениями невесть о чем.
— Перестань называть меня так, — буркнул Нед, и вынул из его руки ставшую теплой стекляшку. Зеркало отражало их положение в обратном порядке. В зеркале развернутые плечи Кита казались еще более наглыми, чем под ладонями. — Тамерлан связал нас с самого начала, ему и тебе я обязан, а в последнее время мне невыносимо ощущать себя обязаным. Кругом я должен! Хенслоу, Джоан, ты. Ты, ты, ты, снова ты, всюду ты, куда ни кинься. На улицах вывески и листовки с твоим именем. В «Розе» все только о тебе и говорят. Зайдешь в любой кабак — а там уже толпятся поклонники великолепного Кита Марло. Что уж говорить о тех ужасных борделях, где каждый мальчишка, кажется, знает твои привычки лучше, чем я…
— Зачем же ты повадился посещать эти места, если они так ужасны? — под его ладонями Кит всего лишь пожал плечами, и так и не стал вырываться.
Неду показалось, а может — показалось его отчаянью, — что это знак.
— Потому что мне нравится обманывать себя, что там я встречу кого-то, похожего на тебя. Или тебя. Или это будет лишь пьяным бредом — но какая разница?
Кит молчал, невыносимо, жгуче, пронзительно глядя на него темными глазами, а Нед продолжал — все более торопливо, боясь, что он вспыхнет прямо у него в руках, и исчезнет, вильнув хвостом саламандры:
— Я проклинаю день, когда Саутгемптон позвал меня на ту ужасную вечеринку. Теперь она снится мне. Но не вся — только те минуты, которые ты… Зачем ты делаешь это, Кит? Зачем теперь избегаешь меня? Зачем заставил смотреть на то, как они… тебя…
Вглядываясь в лицо напротив, жадно впиваясь в него зрачками, Нед думал о лице дамы, удостоившей его своего внимания. Даже под маской было видно, как красива ее обладательница — а что красивого было в чертах Кита? Почему, почему налюбовавшись своей новой покровительницей, Нед Аллен стал забывать ее прелесть тут же, как только перед ним, в опасной близости, оказался Кит Марло?
— Я и не думал, что ты такой идиот, — усмехнулся Кит.
Не помня себя, Нед ударил его по лицу.
Не слишком сильно, но звонко — такую пощечину он мог бы дать неверной или слишком нахальной любовнице.
***
— Думать, — продолжал Джон, не обращая внимания на то, что его сын ерзает на стуле, будто ему в задницу кто-то всадил портняжное шило. — Думать, что ни я, ни твоя мать не вечны, что здоровье наше не столь уж хорошо, чтобы денно и нощно нянчить твоих отпрысков вместо их законного отца. — Уилл вскинул на него свои неправдоподобно синие глаза. У бабки Джона по матери были такие же, и Джон со всевозрастающим раздражением заметил, что вышивка на дублете — точь-в-точь такого же цвета. Ну и вырядился сынок — ни дать ни взять гулящая девка в поисках крепкой елды. Помнится, во времена молодости Джона, когда еще под слоем белил и румян можно было рассмотреть лицо, девки из тех, кто покраше, все пытались такие ленты то в волосы вплести, то рукава подвязать. Чтоб под цвет глаз, значит, было.
— Но Энн… — лепетал тем временем Уилл, — мы с Энн…
Джон не стал слушать жалкие оправдания. Все это было уже говорено, и не раз, а особенно часто — перед тем, как Уилл махнул хвостом да и скрылся в клоаке, именуемой Лондон. Почти полтора года уже как.
— Я под тебя Энн не подкладывал. И свечку над вами не держал. Что там Энн, чего вы там с Энн, — не знаю. Я только вижу, как каждый день Хэмнет на дорогу бегает. Папашу своего блудного ждет. А папаша побрякушками весь обвешался — и в ус не дует.
Джон отхлебнул пива из новой кружки: получше, чем то, что ему подали, а все равно — гадость. Уилл ерзал все сильнее и кусал губы. Видать, все-таки проняло. И то — достиг бы чего в том Лондоне, работу нашел, раз уж оторвался от отцовского цеха, не стал продолжать семейное дело. А так. Стыдно кому из соседей сказать — писака, драмодел, стишки кропает. Некоторые дошли до Стратфорда — не при всех и прочтешь…
— Я должен с тобой поговорить, отец! — выпалил Уилл на едином дыхании и снова цветом стал, как полотно его сорочки.
— Ребенка ей, что ли, заделал? Ходят такие слухи.
***
Сказанное отцом сбивало с толку. О ком он говорит, какие слухи?
— Кому? — выдавил Уилл в ужасе, представляя и не представляя, о чем могли шептаться кумушки в Лондоне и Стратфорде. Неужели о том, что некая леди, супруга некоего графа, беременна от него? Но он никогда, нигде, ни словом не упомянул о ней…
— Ну, а кто тебя так одевает? В тряпки дорогие эти? Кто тебе вышивку выбирает, серьги твои, сорочки тонкие? Явно не на деньги Бербеджа принарядился. Есть баба какая-то богатая, а, может, и знатная, с которой ты блудишь, так? А муженек, небось, в отъезде был, а приезжает — а тут ему сюрприз, забеременала женушка, на портрет глядючи. Правду говорю, Уилл?
Уилл не знал, плакать ему или смеяться.
— Нет-нет, отец, ты ошибаешься. Я должен сказать тебе кое-что… Это очень важно…
***
Нед Аллен метал искры из глаз и громовые обвинительные речи с языка — будто играл очередную роль. Но он не играл, он жил тем, что высказывал сейчас Киту в лицо, обдавая скулы и губы горячим дыханием, а Кит и не думал, что руки его зайдут дальше тисканья за плечи и легкого встряхивания для понятливости.
Ошибся.
Нед ударил его по лицу — смазал, как кот лапой. Не выпуская когтей, но давая почувствовать вероятную тяжесть второго удара, если до него дойдет.
— Говорю же, идиот.
Кит слегка мотнул головой — щека у него зажглась округлым пятном насильно выбитого румянца. Но, приняв пощечину, он даже не мигнул — продолжал буравить Неда взглядом снизу вверх.
О нем говорили, что он не просто дурной христианин — еретик. В сочетании с именем, которым его крестили, это казалось забавным. Кит смеялся, не собираясь подставлять вторую щеку. Ткнул, не замахиваясь — но и не жалея сил. Получив под грудину, Нед согнулся, толчками выплевывая воздух, и ослабил хватку. Расписанная розами панель глядела на них цветочными глазами, грудастые нимфы прятались меж колючих зарослей, о которые было так легко оцарапать ноги, зарвавшись в скачках безумных плясок.
— Не смей делать так, Нед, — спокойно, но с изморозью едва сдерживаемой ярости, пробежавшей по голосу, посоветовал Кит, отходя в сторону и разминая руку. — Никогда больше не смей так делать. Не смей даже думать, что я — какая-то из твоих шлюх, обещавшая тебе верность до гробовой доски.
Схватившись за край столика, Аллен с усилием обернулся на него. Он был похож на поверженного, но все еще живого Голиафа — то ли Давидова праща была не так хороша, как о ней болтали, то ли сердце его оказалось мягче, чем хотелось бы ему самому.
— Тогда зачем… зачем это все?
— Что — все? — с прорывающимся наружу раздражением переспросил Кит, упоенно наблюдая за мучениями того, кому он впервые причинил боль. — О чем ты бредишь, Нед?
Иронически кривя губы, он просчитался во второй раз за пару минут.
Нед Аллен, с удивительной для его роста, помещенного в тесноту гримерной, быстротой и ловкостью разогнулся, и оказался рядом — как пальцы его оказались у Кита на открытом горле, сдавливая, поддергивая на мыски.
— О чем я брежу? — Нед тоже не жалел сил, и Кит сипло закашлялся, жмурясь. — А о том, что ты показывал мне. Зачем показывал, если не собирался ничего сказать? Я слыхал о тебе многое, Кит Марло, слыхал, что ты любишь мучить людей, тем, что прикасаешься к ним — и тем, что не прикасаешься… Не сказать, чтобы я не верил. Но это все было так далеко, и будто бы не со мной — так какое мне до того дело? У меня хватало своих дел… Пока ты не показал мне, каким можешь быть… Каким — можешь быть!
