— Наталья Николаевна с мальчиками сейчас в своем имении, а потом они поедут к родственникам ее старшего сына, да?
— По крайней мере, она собиралась. А поскольку у Сергея перелом не опасный, не думаю, что они будут менять свои планы.
— Значит, ты какое-то время ее не увидишь?
— Да, это так.
— А съездить к ней, пока она в своем имении, ты не думал?
— Аня, у меня вскоре не будет возможности куда-то ездить. Мне нужно будет быть при Государе. Я и к вам-то не смогу приехать. Что касается графини, у меня нет не только возможности, но и, откровенно говоря, желания… Хотя дорога в имение не такая и долгая…
— А сколько раз ты там был?
— Раза три. На похороны графа и через какое-то время после них.
— А с какой целью?
— Как с какой? Узнать, как она и ее мальчишки. Насколько я знал от графа, особо за ней приглядывать было некому. Ну я и решил узнать, как она. И еще как обстояли дела у них в поместьи, ведь одинокую женщину без близких родственников обмануть и обобрать гораздо легче. Но слава Богу, управляющий был ей предан так же, как и ранее графу.
— Понятно… А когда Вы уже были вместе, ты к ней ездил?
— Нет, она меня не приглашала.
— Но ты приглашал ее в усадьбу через месяц после смерти Дмитрия Александровича?
— Да, после сороковин. Она приезжала на конец недели. У меня, хоть я и отлучался по службе по дворец, свободное время все же было.
— Она сказала, что ты предпочел быть один, и она занималась своими делами…
— Я извинился, что выходные мы провели по сути не вместе. И знаешь, что она сказала? Что не в обиде на меня, что сама себя занимала. Понимает, что одному мне, видимо, было лучше… — сказал Ливен, и тут его словно прорвало, — Аня, ни черта она не поняла! Я сидел в кабинете, даже не пил… ну, почти не пил… ждал, что она придет… утешить… просто добрым словом… на ласку я даже и не рассчитывал… А она так и не пришла. За все два дня не пришла…
— Что же ты сам к ней не пошел?
— Потому что мне казалось, что мужчина не должен об этом просить… Что женщина должна… сама понять, что ему это… необходимо… Ты вот поняла, что мне было нужно, когда мне было плохо… Если бы мы были тогда знакомы, ты бы пришла ко мне, погладила по волосам, за руку подержала… чтоб мою боль хоть чуть-чуть унять… Ты бы пришла… А она — нет…
— Ты был на нее обижен?
— Нет, скорее разочарован… Ведь когда Дмитрий умер, я чувствовал себя настолько… одиноким, что даже подумывал… не предложить ли мне графине жить вместе… а там, кто знает… может, и сблизился бы с ней настолько, что появились и настоящие чувства, а не только влечение и симпания… И тогда… тогда, возможно, могло дойти и до брака… — Павел сказал Анне о том, о чем не говорил никому, даже своему сыну. — А когда в усадьбе произошло то, что я сказал, точнее ничего не произошло, я подумал, что хорошо, что не заикнулся про… сожительство… Если женщина не понимает, что мне нужна ее поддержка, сопереживание, сочувствие… то кроме как для… приятной плотской связи… она ни на что не годится… ни на роль конкубины, ни тем более жены…
— Поэтому ты был так резок, когда я пыталась… сватать тебе Наталью Николаевну?
— Да, поэтому, — не стал отрицать Ливен. — Потому что после того случая в усадьбе я знаю, что в качестве возможной жены графиня мне определенно не подходит. С женой ведь, как говорят, жить и в горе, и в радости, а не только делить постель… Графиня хороша как любовница, как приятельница, чтоб провести время, но не как жена… Может, конечно, у меня чересчур высокие запросы относительно супруги… Но ведь жена — она до конца жизни, а не на несколько ночей…
— Может, она просто не хотела тебе навязываться?
— Аня, если женщина не хочет навязываться мужчине, она с ним не пытается заигрывать, как графиня со мной во время ужина в последний вечер.
— Так, возможно, она хотела, чтоб ты пришел к ней ночью… и тогда утешить тебя…
— Анюшка, таким образом по-настоящему может утешить только женщина, которая любит… Когда присутствуют сердечные чувства, а не… желание… Отдаться мужчине телом — это не значит утешить его… Отдать частичку душевного тепла — вот это значит утешить… Все, чего я тогда хотел, это просто человеческого участия, а не… низменных страстей… — признался Павел.
Анна вздохнула про себя — вот он, столичный волокита, дамский угодник… которому были нужны не низменные страсти, а сострадание… А графиня, хоть и добрая женщина, не разделила с ним боли, которая терзала его… Действительно, что ей стоило прийти к нему, сказать несколько теплых слов, чтоб поддержать, приободрить его, приласкать — не как любовника, как человека, у которого от скорби по горячо любимому брату разрывалось сердце… Может, она и хотела прийти, но подумала, что князь посчитает, что будет унижен таким отношением… и не решилась… Или же она даже не думала, что он нуждался в ее сочувствии? Представляла, что все, что ему было нужно — это плотские утехи…
— Паули, мне жаль… — Анна снова взяла Павла за руку.
— Чего жаль, девочка моя?
— Того, что Наталье Николаевне сердце не подсказало, что тебе было нужно… Или что вы друг друга не поняли… И что у тебя после этого… не осталось надежд…
— Да, ты права, моя родная, надежд не осталось… Наталья Николаевна оказалась не той женщиной… которая могла бы стать моей спутницей жизни… моей женой… моей княгиней… Как говорится, видно, не судьба…
— И тем не менее, ты все еще с ней…
— И тем не менее, я все еще с ней… Как любовница и приятельница она меня устраивает… Как и я устраиваю ее как любовник и кавалер… а большего ей, судя по всему, никогда и не было нужно…
— Павел, я могу спросить про другую твою даму?
— Конечно.
— Марфа сказала мне, что ей очень нравилась дама, которая была у тебя года три-четыре назад, и которую ты несколько раз приглашал в усадьбу.
— Она мне самому очень нравилась, — улыбнулся Ливен. — Синьора Марина Риказоли — одна из самых привлекательных женщин, каких я когда либо знал.
— Итальянка? — удивилась Анна. — Марфа не говорила мне, что она иностранка…
— Марина Германовна — вдова Чезаре Риказоли, члена одного из самых богатых семейств Тосканы.
— Еще одна вдова? Она еще поди и дочь графа…
— На этот раз внучка князя. И да, вдова. Аня, вдовы и дамы, у которых ранее были любовники — те, скажем так, категории женщин, с которыми я могу позволить себе заводить романы.
— Расскажи про нее.
— Она очень образованная женщина, в свое время закончила Смольный институт. Прекрасно разбирается в литературе и искусствах. В живописи ей больше всего нравятся пейзажи, особенно морские, недаром ее зовут Марина. Один из ее любимых художников — Айвазовский, как и у меня. Сама хорошо рисует, предпочтение отдает карандашу и акварели. Блестяще играет на рояле, любит Шопена, Бетховена, Шуберта и других романтиков, опять же как я сам. Мы не раз играли с ней в четыре руки. Может видеть прекрасное в самых, казалось бы, обычных вещах. Благодаря тому, что их имение не так далеко от Флоренции, имеет возможность наслаждаться шедеврами Возрождения, так сказать, воочию. Любит путешествовать и ездить верхом. Обожает свое поместье и является отменной хозяйкой, понимает толк в винах, что неудивительно, ведь Риказоли, издавна владеющие виноградниками, славятся производством вин.
— А какова она внешне и по характеру?
— Очаровательная женщина — тонкие черты лица, светлые чуть с рыжиной волосы, серо-зеленые глаза, прекрасная фигура. Одевается она с большим вкусом, но в отличии от графини просто любит элегантные наряды, а не пытается произвести впечатление и поразить окружающих. Марина Германовна — человек с легким характером, но не легкомысленный, наоборот, очень умный и когда нужно серьезный. Чрезвычайно интересный и приятный собеседник. Сердечная и искренняя, ни толики жеманства или кокетства, присущих многим светским дамам…
