— Ты говорила, что Павел Александрович тебя к себе в усадьбу взял, когда барышни замуж вышли?
— Так оно и было. Все в один год и вышли. И очень удачно. Одна — за сына соседа нашего, тоже помещика. Другая — за офицера, а третья и вовсе за чиновника из Петербурга, небогатого, но при приличной должности. И все живут хорошо, и мужья справные, и деток нарожали.
— А сама-то ты почему замуж не вышла? Не поверю, что ни один мужчина не звал…
— Звали, и не один… Но не любы были, вот и не пошла… А кто люб был, тот не звал.
А кто люб был, тот не звал… И тут Анну словно по голове ударили. Князь! Красивый мужчина, аристократ, в которого легко влюбиться, и красивая женщина из прислуги, с которой приятно развлекаться, но на которой Его Сиятельство бы никогда не женился. Она посмотрела на Марфу. Та прочитала ее немой вопрос.
— Ну что Вы, Ваша Милость. Не про то Вы подумали. Кто он и кто я. Никогда не было. Ни разу… Для меня уже счастье было, что я видела его… когда приезжал… иногда…
— Приезжал? Куда приезжал?
— Как куда? В усадьбу к нам.
— Так это не Павел Александрович?! — воскликнула Анна.
— Павел Александрович? Господь с Вами! Конечно, нет! Я Дмитрия Александровича любила. С того момента, как его впервые увидела, когда он с Сашенькой к нам приехал. Души он в нем не чаял, хоть и не его сынок…
— Не его сынок? Марфа, о чем ты говоришь?
— Анна Викторовна, да будет Вам… Сашенька же Павла Александровича сын. Вы ведь сами это знаете… А мне сразу было видно. Маленьким как нахмурится, бровки свои сведет, так одно лицо с Павлом Александровичем, когда он недоволен, хоть в целом тогда меньше на него был похож, чем сейчас. И когда нервничал, пуговичку на правом рукаве начинал дергать, как Павел Александрович, а не на левом как его батюшка…
— На левом Яков дергает… как Дмитрий Александрович, — зачем-то сказала Анна. — Марфа, ты кому-нибудь о своих подозрениях говорила?
— Зачем? Дмитрию Александровичу и так, верно, горько было, что его жена с братом изменила… Да и Сашенька ни в чем не виноват…
— А к Павлу Александровичу у тебя сочувствия нет?
— За то, что жену брата соблазнил? Не сама же она к нему пришла. Говорили, скромная, тихая женщина была. Такие полюбовников сами не заводят, да еще среди родни мужа… Так что хоть я к Павлу Александровичу, князюшке нашему, и очень хорошо отношусь, с большим уважением и симпатией, в этом случае доброго слова я о нем сказать не могу.
Анне стало до боли обидно за Павла. В рассказе Марфы он выглядел подонком. Она понимала, что вряд ли стоит раскрывать тайну Ливенов, но молчать была не в силах.
— Марфуша, не совсем так все было.
— Не так? А как же по-другому?
— Павел Александрович питал нежные чувства к Елизавете Алексеевне, правда, поначалу безответные. А поженили ее и Дмитрия Александровича насильно, помимо их воли. И Дмитрий Александрович знал про чувства брата к Елизавете Алексеевне. А потом оказалось, что Дмитрий Александрович болен. И детей иметь уже не мог. Но ему очень хотелось сына, законного, чтоб отцом его считал. Вот и договорились они с Павлом Александровичем, что тот будет с Елизаветой Алексеевной встречаться, раз уж так ее любит, а если от их отношений ребенок появится, то, конечно, он будет наследником Дмитрия Александровича.
— Значит, получается, что это у Павла Александровича сына забрали? А не Дмитрий Александрович глаза закрыл, что сынок не от него, а от брата?
— Получается…
— А забрал Дмитрий Александрович у него сына, когда Ее Сиятельство умерла… А до этого они, видать, все вместе жили… Теперь все понятно… — продолжила рассуждать вслух Марфа.
— Что тебе понятно? Кто вместе жил?
— Павел Александрович с Елизаветой Алексеевной и Сашенькой.
— Почему ты так думаешь?
— Ваша Милость, Его Сиятельство никогда женат не был, с полюбовницами вместе никогда не жил. А в доме женская рука чувствуется, в гостиных, к примеру. А главное — в покоях хозяйкиных, которые для княгини предназначены. Они не просто обставлены на тот случай, если в них когда-нибудь некая дама появится, а для определенной женщины, так, как ей самой бы нравилось… А в запертых сейчас комнатах внизу, видать, Ее Сиятельство жила, когда уже сильно болела… и была слаба, чтоб в покои подниматься… Там, скорее всего, и умерла… поэтому Павел Александрович туда никого и не пускает… Правильно Его Сиятельство сделал, что в те комнаты ее определил, к себе поближе, чтоб ему из кабинета ее слышно было…
— Из кабинета слышно?
— Между его спаленкой и другими комнатами дверь…
— Да? А я и не заметила, темно было… — проговорилась Анна и ужаснулась тому, что сказала.
— Так этого и при свете не заметить, — как ни в чем не бывало сказала Марфа. — Там эту дверь сейчас шкаф одежный закрывает. Я знаю, что она там есть, только потому, что шкаф отодвигали во время ремонта, который Павел Александрович затеял, вернувшись с Турецкой войны… А с другой стороны, возможно, дверь так и оставлена. Или тоже шкаф стоит…
— Нет, шкаф там у другой стены… там… высокие напольные часы стоят… — припомнила Анна.
— Вот поэтому Вы, Ваша Милость, двери, и не увидели, ни в спаленке Павла Александровича, ни в другой комнате.
— Марфа, я в спаленку… не заходила… просто дверь была открыта… — тогда дверь в спаленку была распахнута, а на узкой кровати спал уставший Павел, которого она разбудила, действительно не заходя в комнатку.
— Так и зашли бы даже, какая в том беда? Если уж Вы в тех комнатах с Его Сиятельством были, то про спальни уж и говорить нечего.
Анна зарделась:
— Марфа… ты меня не осуждаешь? Что я наедине с ним там была?
— С чего бы мне Вас осуждать? Не с полюбовником же Вы там уединялись, а с Павлом Александровичем, по душам там с ним, поди, разговаривали… Конечно, он мужчина очень привлекательный да и дамский угодник, но и порядочный, какие редко бывают… С таким совершенно… безопасно, хоть бы Вы с ним не только в тех комнатах наедине были, но и в его покоях, даже в опочивальне. Никогда бы он себе ничего по отношению к Вам не позволил. Для вольностей у него такие как графиня есть, простите уж за прямоту. Только таких он никогда бы не повел ни в закрытые комнаты, ни в свои спальни… туда, где, как теперь ясно, он с Елизаветой Алексеевной жил… которую, видать, женой своей считал…
— Марфа, тебе что-то Демьян рассказал?
— Нет, что Вы, он никогда бы подобного не сказал. Своим умом сейчас дошла. Мне раньше многое непонятно было, когда я думала, что у Павла Александровича с женой брата просто роман был, от которого Сашенька родился. А сейчас все на свои места встало… Но Вам-то, Ваша Милость, это и без меня известно было…
— От кого?
— От самого Его Сиятельства, от кого же еще…
— Почему ты так считаешь?
— Потому что Вы человек необыкновенно сердечный… вот Вам он и смог довериться… поведать то, что многие годы… глубоко от всех прятал… Потому что Вы стали его ангелом-спасителем… от него самого, от бескрайней тоски его по… тайной жене усопшей…
— Больше ты о Павле Александровиче плохо не думаешь?
— Нет, не думаю… он ведь получается вдовцом стал… любил Елизавету Алексеевну, видать, сильно, раз не женился после того… Вот ведь, какой мужчина, а счастья нет… как и у Дмитрия Александровича не было… — вздохнула Марфа. — Это видно было…
— Он всю жизнь матушку Якова любил, на которой отец ему жениться не позволил…
— Ваша Милость, я однажды портрет нашла, на полу. Думаю, Дмитрий Александрович его под подушку положил, а он выскользнул оттуда. На нем была молодая женщина со светлыми волосами и мальчоночка около годика. Я думала, что это портрет Елизаветы Алексеевны и Сашеньки, только не особо удачный. Не слишком была та дама похожа на Ее Сиятельство. Я ее большой портрет в Гатчине видела. Ну думала, хоть тот маленький портрет и не шибко похож, все равно он Дмитрию Александровичу дорог… А теперь понимаю, это та, другая его женщина была, матушка Якова Дмитриевича, с ним, когда он младенцем был…
