Анна поняла, про какой портрет говорила Марфа — тот, что она нашла в секретере в комнате Дмитрия Александровича, который, судя по всему, ему отдал Штольман за ненадобностью. Хоть не выкинул со злости, отдал тому мужчине, который тоже любил его жену.
— Марфуша, а кроме тебя никто не догадывается, что Саша — сын Павла Александровича?
— Так никто и не приглядывался. Он ведь Ливен, издалека видать. И на батюшку похож, и на дядюшку. А что повадки у него от Павла Александровича, так кто это заметит?
— Как кто заметит? У Саши же и улыбка Павла Александровича, и усмешка… На них иногда посмотришь, у них выражение лиц совершенно одинаковое, они как отражение друг друга…
— Значит, и Вы это, Ваша Милость, подметили, не я одна… А тогда, когда Сашенька маленький был, я его сходство с Павлом Александровичем заметила, так как с ним время проводила. У Сашеньки была нянюшка Луша, она мне позволяла с ним играть. Когда никто не видел. А как-то раз Дмитрий Александрович случайно заметил и сказал, что, мол, видит, что я к Александру Дмитриевичу хорошо отношусь, и тот меня принял. Так что если хочу, он Павла Александровича попросит, чтоб, когда они приезжать будут, он позволил мне Луше помогать Александром Дмитриевичем заниматься. Конечно, я согласилась. И Сашенька мне в душу запал, и к Дмитрию Александровичу поближе… Он ведь не как некоторые отцы, скинет дитя на няньку и не вспомнит порой, что оно у него и вовсе имеется. Мы с Сашенькой играем в саду, а он тут же на скамье сидит, на нас смотрит и улыбается… А у меня на сердце такая радость на улыбку его смотреть… А уж когда разговаривал со мной, так и вовсе сердце петухом пело… Один раз сказал, что забрал бы меня к себе, да куда Александру Дмитриевичу две няньки, да и растет он быстро, скоро уж и гувернер ему нужен будет… Проплакала я тогда всю ночь. Что могла бы Дмитрия Александровича каждый день видеть, а не раз в несколько недель… Да ничего не поделать, судьба такая.
Анна подумала, вот ведь как бывает. Когда Марфа переехала в усадьбу к князю, ей должно было быть, наверное, лет двадцать пять-двадцать семь, а князю лет тридцать пять. Молодой красивый мужчина, как говорится, «под боком», а не дрогнуло сердце. А влюбиться ее угораздило в мужчину на тридцать лет старше, с чужим сыном, несчастного… Возможно, потому и влюбилась, что он несчастный был? Может быть, это вовсе не любовь была, а жалость? Павел Александрович-то то, что несчастен был, держал в себе, никому не показывал. Представлял себя дамским угодником, который менял женщин как перчатки. Разве такого заподозришь, что он тайком столько лет лил слезы по усопшей возлюбленной? А Дмитрий Александрович был вдовцом официально, понятно, что мог горевать по жене… а то, что не по своей, это уж только ему одному было известно…
— Марфа, а когда ты Дмитрия Александровича в последний раз видела?
— Больше двух лет назад. Когда он еще здоров был. А когда слабеть начал, больше к нам не приезжал. Да и Сашенька тогда уже взрослый был, чтоб самому к Павлу Александровичу ездить, без батюшки. А нас больше в Гатчину не приглашали, никаких он больше приемов не устраивал, чтоб прислуга брата ему в помощь могла понадобиться, как это ранее бывало. Да и приезжал он в Гатчину редко. Говорят, жил в основном в имении в Эстляндии да в особняке в Петербурге, а туда уж, конечно, мы никогда не ездили.
— Скажи, а к нам ты ехать согласилась, потому что Яков Платонович — сын Дмитрия Александровича?
— И поэтому тоже. Но прежде всего, потому что Вы, Ваша Милость, мне очень приглянулись. Добрая Вы, сердобольная, участливая. Мало таких людей сейчас, а уж среди хозяев и днем с огнем не сыскать. Такая как Вы замуж за плохого человека не пойдет, только за хорошего, с добрым сердцем. Ведь если Яков Дмитриевич — сын Дмитрия Александровича, это не значит, что из него обязательно мог хороший человек выйти. Но я по Вам вижу, что хороший, да и Павел Александрович о нем как о прекрасном человеке отзывается. А был бы плохим, не поехала бы, зачем мне каждый день расстраиваться, что у Дмитрия Александровича такой никудышный сын получился? Лучше уж такого и вовсе не знать.
— Марфуша, ты только не говори Якову Платоновичу, что любила Дмитрия Александровича, его батюшку. Не нужно ему это знать.
— Не скажу, то ли я не понимаю, что мужчина это неправильно истолковать может… Не все же такие, как Павел Александрович…
— Павел Александрович? Он что, знал? — ошеломленно посмотрела Анна на Марфу.
— Догадался, похоже… Когда он с новостями приехал, что Дмитрий Александрович умер, увидел потом, что я плачу… горько плачу…
— И что?
— Да ничего. Покачал головой и сказал так грустно: «Ох дурак Дмитрий был, ох дурак… Счастья своего под носом не разглядел…»
— Скажи, Марфуша… А позвал бы тебя Дмитрий Александрович, пошла бы с ним жить?
— Пошла бы, чего уж лукавить…
— Даже если как мужчина уже негож был?
— Ваша Милость, да разве это главное, если человека любишь? Приласкать ведь всегда можно найти как… Хоть просто по голове погладить… или за руку подержать… И то человеку счастье…
Просто по голове погладить… или за руку подержать… И то человеку счастье… Раньше хоть дальше держаний за руку и поцелуев руки у них с Яковом Платоновичем до последнего момента и не продвинулось… пока все не случилось… она бы и без этого любила Штольмана…
— Ты права, Марфуша, права. Когда любишь, это совсем не главное… Я Якова Платоновича полтора года любила, а он только руку мне целовать и смел…
«Верно Его Сиятельство подметил, что Анне Викторовне про любовные дела и поговорить не с кем, раз уж со служанкой решилась», — подумала Марфа.
— А я к Дмитрию Александровичу и прикоснуться не смела… А позволил бы, хоть бы за руку его подержала… Да что уж сейчас об этом говорить… Абы да кабы…
— Скажи, а если человек дорог… но не любишь его как мужчину… Что это?.. Что за чувство? — отважилась спросить Анна.
— А это, Ваша Милость, только сердце может подсказать.
— Только сердце может подсказать… — повторила Анна.
Тут ей в голову пришел вопрос, но она не знала, как правильно задать его.
— Ваша Милость, Вы, верно, еще о чем-то меня спросить хотели?
— Хотела. Да не знаю, как…
— Ну как есть, так и спросите.
— Марфа, насколько хорошо в комнатах слышно, когда по коридору кто-то идет?
— Это Вы насчет того, что ночами никаких шагов в коридоре не слышали? Так не ходил Его Сиятельство к графине, ни разу не ходил. Я у нее все время прибирала, не Демьян. Да и не пошел бы он к ней, пока Вы там были.
— Так за неделю и не посетил ее? Зачем же тогда приглашал? — удивилась Анна.
— Ваша Милость, неужто Вы сами не догадываетесь?
— Нет.
— Не мог он Вас одну в первый раз привезти. Не слышал ведь о Вас до этого никто. А сейчас увидели, узнали Вас. В следующий раз и графиня не понадобится.
— Обидно ведь, наверное, ей… что внимания ей как женщине ни разу не оказал…
— А какая тут обида? Чай не супружница ему, чтоб на посещения благоверного рассчитывать. Да и муж не всегда жене ласку дарит… Ничего, потерпит, пока в Петербурге не встретятся, — вынесла вердикт Марфа. — А если не в терпеж будет и с другим кавалером амуры закрутит, то, возможно, это и к лучшему… Его Сиятельству для счастья другая нужна, та, у которой такая красота в душе, что в сравнении с ней ему любая красавица невзрачной будет казаться…
— А так бывает?
— Бывает, Ваша Милость. Когда сердце подскажет, что она — та самая, единственная, с которой свою судьбу связать предназначено.
— А если у человека — душа потемки, как он сам считает?
— Так и в потьмах можно звезды разглядеть, коли захотеть, опять же когда сердце подскажет, — улыбнулась Марфа.
========== Часть 2 ==========
