— А сейчас мне сердце подсказывает, что Вам, Ваша Милость, покушать надобно. Если Вы позволите, я на стол накрою.
— Не сердце тебе подсказывает, а желудок, — засмеялась Анна.
— Пусть так, — Марфа расстелила на столе салфетку и стала перебирать в корзине коробки и свертки.
— Марфа, ты помнишь, какой сверток положил Матвей?
— Вот он, Ваша Милость, — нашла служанка сверток.
Анна разорвала бумагу, под ней оказалась узкая коробка, а в коробке столовое серебро с позолотой. Растительный орнамент и вензель князей Ливенов были на каждом столовом приборе маленького набора на две персоны.
— Это что же… Матвей имущество Павла Александровича… разбазаривает? — нахмурилась Анна.
— Ваша Милость, никогда бы Матвей ничего из принадлежащего Его Сиятельству без разрешения не отдал, даже Вам. Наверняка это Павел Александрович велел ему набор дать Вам в дорогу.
— Надо будет потом не забыть его вернуть.
— Думаю, не надо. Мне кажется, это подарок Его Сиятельства. Там бумажка под верхней крышкой.
«Аня, этот скромный столовый набор для Вас с Яковом, в нем не все приборы, только самые необходимые. Большой набор, и даже не один, ждет вас в квартире в Петербурге. Павел».
— Как ты, Марфа, и говорила, подарок Павла Александровича. А тарелки с вензелем он не велел Матвею упаковать? — поинтересовалась Анна.
— Сейчас посмотрим, Ваша Милость, — Марфа открыла квадратную коробку и аккуратно сняла бумагу с чашки. — Нет, тарелки и кружки обычные, без вензеля. И не фарфоровые, а глиняные, чтоб дорогу выдержали, не разбились, — она протерла салфеткой и поставила стол кружку и тарелку из глазурованной керамики темно-синего цвета с необычным рисунком — серебристыми звездами и месяцем. Это было ночное небо.
Анна подумала про звезды, которые можно разглядеть в чьей-то душе, даже если она — потемки, как считал Яков. Если сердце это подскажет. А ей сердце давно подсказало про звезды в душе Якова Платоновича. Звездочки посверкивали в его глазах, когда он с нежностью смотрел на нее, когда улыбался и даже подтрунивал над ней. Теперь это будет ее любимый сервиз. Если он не понравится Якову из-за своей простоты, она сама будет пользоваться им, когда он на службе, и думать о нем. Как сейчас.
— Красивый сервиз.
— Ну у Его Сиятельства есть вкус, даже на простые вещи.
— Это он его купил?
— Он, кто же еще. Даже знаю где — в Царском Селе. Там есть посудная лавка, в ней изделия и из фарфора, и из глины. Лавочник тот глиняные изделия с одного заводика привозит, там его знакомый работает, как раз посуду и расписывает. Его Сиятельство или увидел этот набор, или заказал его.
— Для себя? Разве он такой посудой пользуется?
— Для Вас, Вам в дорогу.
— А записки там нет?
— Нет. Наверное, не посчитал такую простую посуду подарком. Может, решил, что побрезговать можете дома пользоваться… Но я Вам скажу, Ваша Милость, глина-то хорошо тепло держит, в кружках чай долго будет горячим оставаться. А зимой можно и руки погреть, когда кружку держишь.
— Это хорошо, придет Яков с мороза, а я ему эту кружку с чаем.
— Вот это самое милое дело будет — чайку с мороза… Конечно, такой сервиз гостям не поставишь. Его Сиятельство только для двух человек его и приобрел, для Вас с Яковом Дмитриевичем, если уж все-таки решите дома его когда-нибудь использовать… Заботливый он, беспокоится о родственниках…
— Да, беспокоится, — Анна подумала о том, что когда ей приснился кошмар про то, как Кузьму убивали садовыми ножницами, Павел прибежал ее утешить. Она успокоилась от того, что он обнимал ее и гладил по спине, а затем принес немного вина и горячий чай в большой керамической кружке, который заварил сам.
— Я Вам сейчас в кружку морса налью, а чай потом заварю, когда на большой станции за кипятком схожу. Что Вам покушать достать, Ваша Милость? Его Сиятельство всяких вкусных вещей приказал для Вас в дорогу приготовить.
— Даже не знаю. А ты как думаешь?
— Лучше то, что испортиться быстрее может. Здесь тарталетки разные, может, с них начнете? Буженину, пирожки с мясом, блинчики да сдобу сладкую можно и на потом оставить. А вот пирожные тоже надо бы поскорее съесть, не зима ведь, долго не продюжат, хоть и день сегодня прохладный… — Марфа поставила на стол 2 коробки — одну с тарталетками, вторую с пирожными. — Руки бы надо помыть прежде чем за еду браться. Если Вы, Ваша Милость желаете, я схожу полотенце намочу и Вам принесу.
Когда Марфа ушла в конец вагона, Анна не утерпела и съела маленькую корзиночку с заварным кремом и при этом запачкала пальцы. Вытирать их о салфетку она не стала, раз Марфа принесет полотенце.
— Вот возьмите, Ваша Милость, полотенце только с одного края мокрое, — сказала служанка.
«Вот ведь дитя дитем, хоть и замужем. Как будто бы пирожные у нее кто-то отнимет…»
— Каких тарталеток Вам положить? Вы уж извините, мне рукой их придется брать.
— Я сама возьму, — Анна положила на тарелку несколько миниатюрных формочек из песочного теста, не разглядывая, какая в них была начинка. Первая оказалась с паштетом, вторая с ветчиной, сыром и помидорами. — Марфа, ты почему не ешь? — спросила она, видя что ее попутчица ничего не взяла и даже не поставила перед собой тарелки. — Или тебе тарталетки не нравятся?
— Ваша Милость, как можно барскую еду есть да еще вместе с хозяйкой?
— То есть ты не ешь, потому что… это все для меня предназначено? — нахмурилась Анна. — Сейчас же бери тарелку и выбирай, что тебе больше по вкусу.
— Негоже так, Ваша Милость…
Анна поняла, зачем Павел сказал Марфе одеться поприличнее — прислуга-то точно вместе с хозяйкой не станет есть. Какой же он умный и предусмотрительный.
— Неужели? А что ж тогда Павел Александрович приказал тебе платье хорошее надеть, чтоб ты прислугой не выглядела? Да и графу с женой мы сказали, что ты моя родственница. Они из ресторана вернутся, а я тут одна ем, а родственница голодная, хоть и еды достаточно. Что они обо мне подумают? Что у меня никакого уважения к родне нет?
— Ну коли так, Ваша Милость… только это все равно неправильно…
— Ты это потом Его Сиятельству скажешь, что неправильно. А уж он решит, права ты или нет, — озорно посмотрела на Марфу молодая хозяйка.
«Непросто Якову Дмитриевичу с женой-то. У нее на все ответ готов.»
Анна снова подумала, как хорошо, что она едет домой и скоро увидит Якова. А потом о том, что Марфа уезжала из дома, а вдруг у нее есть мужчина? Когда коробка с тарталетками опустела, она спросила:
— Марфа, я могу задать тебе вопрос про… личную жизнь?
— Задавайте, Ваша Милость.
— А у тебя есть… кавалер, который оказывает тебе внимание… как женщине?
— Есть, как не быть.
— И вам придется расстаться, так как ты к нам в Затонск едешь? Мне так жаль…
— Отчего же расстаться? Он будет приезжать иногда…
— Будет? — воодушевилась Анна Викторовна. — Значит, чувства у него к тебе есть… Затонск-то ведь от столицы не ближний свет…
— Ну коли первым классом ехать как мы с Вами или вторым, то не так уж далеко, — улыбнулась Марфа.
— Первым классом? — удивилась Анна. — Он что же из людей с деньгами и положением, если себе такое может позволить?
— Сам он не может, а вот князь может, — засмеялась служанка. — Ваша Милость, да Демьян это. Когда Его Сиятельство к Вам поедет, и Демьян с ним. Так что будем мы с ним видеться, редко, правда, но мы и в усадьбе встречались нечасто, он ведь все время с Его Сиятельством, то в столице, то в поездках его сопровождает, а в усадьбе бывает как получится. Ну и в Затонске так же будет. А когда Вы в Петербург переедете, там уж, конечно, чаще.
— Марфа, а как это… любить одного мужчину… а сойтись с другим? Ты ведь Дмитрия Александровича любила… а отношения у тебя с Демьяном… Извини, что я такие вопросы задаю.
