— Ты говорил, что слуги в усадьбе не знали, что муж Елизаветы Алексеевны не ты, а Дмитрий Александрович… Когда Лиза поехала в Петербург, разве это могло остаться в тайне?

— Почему же нет? — пожал плечами Ливен. — Няньку Саши из усадьбы не взяли, а кормилица была ему уже не нужна, он отказался от нее.

— Отказался от кормилицы? — переспросила Анна.

— Да, Аня, он уже тогда мог принимать решения, — улыбнулся Павел и сразу стал печальным. — Лиза сама хотела кормить его, но молока у нее не было — из-за послеродовой болезни. Сашу сначала кормила одна женщина в Петербурге, а потом другая в усадьбе. Ему было месяцев пять, когда он внезапно перестал сосать грудь. От голода ревел, но молока кормилицы не хотел ни из груди, ни из бутылочки… Лиза грустно пошутила, что стал большой, чтоб понимать, что молоко чужое, не маменькино, вот и расхотел. А оказалось, кормилица заболела, но внешне тогда это еще не проявилось, но, видимо, вкус молока изменился, и он почувствовал. И все, как отрезало. От молока другой женщины отказывался. Мы уж и так, и эдак, все без толку. Пришлось искать другие варианты кормления маленького князя. И Сашка к нашему удивлению сразу принял смесь из молочной муки Нестле, ей его и кормили. Как видишь, вырос вон какой большой и здоровый… Хотя тогда Эльфрида Альфредовна беспокоилась, что этот новомодный продукт не пойдет на пользу ее внуку. Она с Альфредом Францевичем по приглашению Дмитрия снова приезжала в Петербург и гостила у Ливенов. Альфред Францевич и Эльфрида Альфредовна были очень расположены и к Дмитрию, и ко мне. Сашу они обожали, помогали Лизе с ним, что обоим доставляло огромную радость. Альфред Францевич говорил, что Господь услышал его молитвы — дал ему правнука, теперь и самому можно отправляться к Всевышнему.

— Паули, а дед Лизы не догадывался, что Саша — сын не Дмитрия Александровича, а твой?

— Ну при Лизиной родне мы старались вести себя так, чтоб никаких подозрений не возникло. Правда, я иногда ночевал в особняке в своих покоях, как и когда Лиза была плоха после родов, но в этом не было ничего странного, так было и ранее. Но даже если старик о чем-то и догадывался, это не имело для него значения. Правнук — князь, законный сын князя Ливена, его наследник, это все, что для него было важно. Умер Альфред Францевич, как говорят, со спокойной душой. Случилось это в начале лета. На его похоронах Эльфрида Альфредовна и видела Лизу в последний раз. После похорон отца она стала чувствовать себя неважно. А потом Лиза заболела чахоткой… и умерла осенью… Дмитрий говорил, что после этого Эльфрида Альфредовна совсем занедужила — он состоял с ней в переписке. А когда муж запретил ей ездить к зятю и видеть внука, она и вовсе сдала… Наверное, от тоски — и по отцу, и по дочери, и по внуку…

— Но разве Дмитрий Александрович не мог привезти Сашу повидаться с ней, пусть он и был маленький?

— Не мог. Граф был против визитов неугодного зятя. А она не смела перечить мужу.

Анна вздохнула — это было так, как и предположил Яков.

— Павел, но ведь это такая мука. Потерять отца и дочь, не видеть внука из-за… сумасбродства мужа…

— Аня, она недолго так промучилась, года два. Саше было меньше трех лет, когда она умерла. После этого у Ливенов прекратились всякие отношения с Крейцами. И у Саши кроме его батюшки и меня не осталось никого. Теперь у него появились вы с Яковом. Помимо меня и вас есть еще один человек, на которого я могу рассчитывать, что он никогда не оставит Сашу — Марк, его камердинер.

— Я видела Марка в особняке в Петербурге, когда мы приходили к Саше. Он… не очень похож на слугу.

— Аня, скажем точнее, он вообще не похож на слугу. На кого-кого, но не на слугу.

— А кто его отец? — полюбопытствовала Анна.

— Записан лесник Штальберг.

— А на самом деле? Ты знаешь, кто?

— Марфа рассказала про Марка?

— Да. Но же ты же разрешил ей говорить со мной обо всем…

— Да, это так, я сказал ей об этом. Кто отец Марка, я не знаю. Некоторые мысли по этому поводу есть, но это лишь предположения.

— Павел, это не Платон Штольман? — с опаской спросила Анна.

— Так вот почему тебя интересует Марк. Боишься, не бросил ли он своего родного сына так же, как и Якова.

— Да, такая мысль у меня была, — подтвердила Анна.

— Нет, это не он. Штольман там и рядом не валялся, точнее не лежал, — усмехнулся Ливен. — Аня, фамилия Штольман тогда не фигурировала, иначе бы я ее запомнил. Да, люди говорили про соседей, в том числе и вдовца, но Штольман не упоминался.

— Может быть, просто уже не помнили фамилии? Ведь сколько лет прошло. Или перепутали с тем вдовцом, который купил у Штольмана усадьбу и вскоре сам продал ее.

— Последнее возможно… И тем не менее, не думаю, что Штольман — отец Марка. Я тебе говорил, что Платон Штольман был с темными волосами, почти черными глазами, похож на испанца. А у Марка внешность нордического типа.

— Ну, может, цветом глаз и волос в мать, а некоторыми чертами лица и фигурой в отца…

— Да, так бывает. Но, видишь ли, Штольман не мог простить жене измены. Не думаю, что в этом случае он связался бы с замужней женщиной, тем более той, которая, скажем так, не отличалась высокой нравственностью. Иными словами, наставляла рога мужу не с одним любовником… Возможно, она и сама и не знала, от кого у нее сын…

— Да, ты прав, скорее всего Штольман не стал бы заводить отношений с такой женщиной.

— Аня, ты Якову про Марка не говорила? — задал Ливен, как он посчитал, важный вопрос.

— Нет, конечно. Хотела сначала поговорить с тобой…

— Очень хорошо. А то он мог бы напридумывать себе того, чего и быть не могло.

— Этого я и боялась… А как насчет других мужчин в качестве возможного отца Марка? Например, дед Лизы?

— Даже если Альфред Францевич и был в состоянии делить с женщиной плотские радости, не думаю, чтоб он выбрал для этого жену лесника… Но если б растерял последний ум и все же связался с ней, то своего сына забрал бы себе, как только тот родился, ну или как понял, что ребенок его, а не после смерти его матери. Сделал бы его своим воспитанником, благо мальчик не незаконнорожденный, отец в метрике есть… — поделился своими соображениями Ливен. — Ну и оставил бы Марку все же больше денег, чем он сделал, хотя и это сумма немаленькая.

— Сколько?

— Тысяча рублей.

— Сколько?! — охнула Анна.

— Тысяча. Это очень приличные деньги для человека его положения. Саше он оставил около двадцати пяти тысяч, это к поместью, что он ему отписал. Внукам денег не оставил вообще, только второе имение — одно на двоих, как они его делили, понятия не имею.

— Павел, тысячу просто так не оставляют…

— Не могу не согласиться. Мне кажется, что старик догадывался, кто отец Марка, поэтому и оставил ему столько.

— Кто-то из его знакомых или даже, может, родственников? — предположила Анна.

— Скорее всего. Из тех, кто не особо разборчив в связях и не привык нести ответственности за свои поступки… Возможно, он приезжал к старику в гости, завел интрижку с женщиной, которая сама была непрочь развлечься… Когда мальчик подрос, у Альфреда Францевича возникли подозрения, чей это сын, а тот мужчина открестился от ребенка. Ну старик и решил тогда, что кроме него самого никто о мальчике не позаботится…

— Очень возможно… А Марк похож на членов его семьи?

— Только в той мере, что они помесь немцев и нордов вроде шведов, как, вероятно, и сам Марк, не более того… Но к его семье Марк внешне в любом случае ближе, чем к тому же Штольману.

— Если это кто-то из семьи, то кто это мог быть?

— Ну список родственников-мужчин, посещавших имение, длинный. Оба брата Лизы, которые с завидной периодичностью приезжали к деду клянчить деньги, муж дочери также заезжал. Племянники и их сыновья тоже приезжали в гости, и не только они… Кроме того, родственники могли остановиться и проездом на день-два, и соседи помещика их могли просто не видеть или видеть, но через столько лет не вспомнить…