— Полицейский врач, который осматривал первую пострадавшую от него даму, сказал, мол, не Стаднитский, а садист какой-то, — не желая того, признался Штольман.

— Он сказал не от большого ума, а вы по неменьшей глупости подхватили. А потом это разнеслось по всему Петербургу.

— Знаешь, а я ведь даже забыл, как это было…

— Зато Стаднитский, думаю, хорошо помнит. — Ливен покачал головой:

— Не удивлюсь, что из-за своей безумной тяги к плотским утехам, слухов о нем, этого прозвища и его незавидной внешности впридачу он никогда не женится. Какая женщина пойдет за такого замуж?

Яков Платонович не знал, говорить или нет. Владек ведь пытался сохранить свою женитьбу в тайне. Хотя Белоцерковскому сказал и знал, что тот поделится новостями со Штольманом.

— Нашлась одна. Стаднитский женат на ней.

— Женат? — искренне удивился Ливен. — Не знал об этом.

— Да, женат и у него есть маленькая дочь. Только он об этом не распространяется. Тайно женился.

— Чтоб старик наследства не лишил?

— Да.

— Ну и что же там за жена, что дед граф был бы против этого брака? Из мещан что ли?

— Если бы из мещан. Из прислуги. Он нашел на улице девочку, взял к себе прислугой, а потом женился на ней.

— Ты хочешь сказать, ему пришлось жениться, так как наградил бедняжку ребенком? Поступил по совести?

— Говорит, что она полюбила его, и он решил, что это его шанс. Что его никто кроме нее не полюбит — с его-то репутацией. А ребенок, судя по всему, у него был зачат уже в браке.

— Что ж, разумно поступил. Рад за него.

— Рад за него? — изумился Штольман. — Ваше Сиятельство, а как же то, что такой брак — это мезальянс для внука графа?

— Ах какие слова Вы знаете, Ваша Милость! Да, лучше мезальянс, лучше жена из прислуги, чем совсем без жены. И без детей.

— Ты хочешь сказать, без законных детей?

— Нет, любых. Владек хоть в этом проявлял ум — с его-то безудержными страстями, если не думать о последствиях, можно изрядно увеличить численность населения столицы. А такой беспечности за ним, насколько я знаю, никогда не водилось. Так что рад, что теперь у него и жена, и ребенок.

— Мне кажется, что он изменяет жене, — высказал свое предположение Яков. — Ездит из поместья, которое ему досталось от деда, в Петербург. Там встречается с любовницами. Не мог же он переменить свою ненасытную натуру…

— Конечно, не мог. Только любовниц у него сейчас нет. Он не может позволить себе попасть в полицию еще раз, когда женат. Что будет с его семьей, если его все же посадят? В столице он явно посещает «Казанову’, «Богатырей» и иже с ними и спускает там пар, когда уж совсем невмоготу… Но жене от этого… никакого урона, если можно так выразиться…

— Он даже не хочет знакомить ее с родственниками, вдруг те проговорятся о его наклонностях.

— Проговорятся с намерением расстроить его брак с прислугой?

— Почему ты так думаешь?

— Потому что если бы они хотели ему счастья, и слова бы не сказали. А он подозревает, что его женитьба на служанке будет воспринята ими как унижение и оскорбление, и они попробуют разрушить его довольно благополучную семейную жизнь, рассказав пришедшейся не ко двору невестке про его… особенности. Поэтому и скрывает, что женат.

— Рано или поздно все равно узнают.

— Ну если от вас с Белоцерковским еще и эти слухи пойдут, то непременно.

— Павел!! Мы с Белоцерковским слухов не распускали! Они… сами…

— Конечно, нет. И не вы потом ярлык на него навесили… что он растлитель детей… — строго посмотрел на племянника Ливен.

— Ярлык навесили, ты прав, — вздохнул Яков Платонович.

— У Стаднитского две сестры. Младшая всегда была к нему расположена, очень приятная дама. А вот старшая, которую Бог внешностью не обидел, фурия еще та. Думаю, от нее он в основном свой брак и скрывает, как бы она не разошлась не на шутку. Знаешь, что я сейчас вспомнил? Вроде как в детстве эта сестра называла его страшилищем, говорила, что такому уроду место в кунсткамере, а не дома.

— Место уроду в кунсткамере, а не дома? Вот же дрянь! — Штольману стало жаль Владека несмотря на то, что он про него знал. Затем он спросил: — Павел, ты думаешь, он принимался бить женщин, когда они говорили ему гадости наподобие тех, что он слышал от сестры?

— Да, это возможно. Может, как-то напал на сестру, а отец поколотил его самого, крепко поколотил, до потери сознания. А потом, когда женщины опускались до оскорблений, какие использовала его сестра, впадал в агрессию, начинал их бить и уже не понимал, что творил. А потом и не помнил этого.

— Он этого никогда не говорил.

— Конечно, нет. Это же унизительно рассказывать о подобном. Как и том, что он бил женщин потому, что они оскорбляли его из-за его неприглядной внешности. Надеюсь, дочь не в него, иначе несчастной девочке можно только посочувствовать.

— Нет, он сказал Белоцерковскому, что дочь похожа на жену, и что он рад, что родился не сын.

— Опасается, что сын мог унаследовать его порочную натуру.

— А что, дочь разве не могла?

— Он об этом не думает. Точнее, не хочет думать. Дочь пошла внешностью в жену и, он надеется, всем остальным тоже. Ребенка любит. А жене благодарен, что приняла его таким, какой он есть, и родила ему дочь… Не удивлюсь, если предложил свою помощь в поисках дочери Карелина.

— А я удивлен… твоей прозорливостью…

— Удивлен? Я думал, что ты к этому уже привык, — улыбнулся Павел и тут же стал серьезным. — Стаднитскому удалось что-нибудь выяснить?

— Только то, что кто-то из его знакомых видел похожую на Таню девочку с какой-то женщиной, но в какой день — до или после смерти Ульяны, тот человек не помнил.

— Жаль. Возможно, получится найти и других людей, которые видели Таню. Мои люди обойдут несколько кварталов в округе… И когда будет возможность, я наведаюсь к Каверину.

— Для допроса с пристрастием?

— А он другого не заслуживает, — жестко сказал подполковник Ливен. — Яков, я сразу же напишу тебе, как только что-то станет известно.

— Хорошо. Павел, я не спросил тебя, ты получил мое отправление? Я послал тебе нашу с Анной фотографию в рамке и написал про одного здешнего молодого помещика.

— Нет, думаю, оно пришло, когда я уже был на пути в Затонск. А что там с этим помещиком?

Яков Платонович рассказал Ливену о Дубровине и Егорке.

— Я пообещал Юрию, что ты сходишь к тому офицеру в отставке. Пообещал, не спросив у тебя согласия.

— Но ты же знал, что я не откажу в этом. Навещу того господина, как только буду чуть свободней, — Павел Александрович налил себе воды из графина — ему показалось, что во рту у него снова появился вкус утреннего мерзкого кофе. — И поверь мне, найду аргументы, чтоб он и денежное пособие Юрию увеличил, и чтоб не вздумал требовать, чтоб тот Егорку куда-нибудь спровадил. Юрий остался один, у мальца тоже никого — мать, которой он не особо нужен, в расчет брать не будем. Юрий сможет вырастить брата, он — человек добрый и сильный духом, из такого получится отличный родитель для мальчишки. Вот, как тот, что на улице сейчас с ребенком, — сказал он, смотря в окно. — Малец игрушку на землю уронил, а папаша его не подзатыльник ему дал, а платком паровоз обтер и, видимо, сказал, чтоб держал его крепче.

— Если с паровозом, то это Егорка с Юрием и есть, — определил Яков Платонович.

— Так пригласи их, хоть посмотрю, за кого буду просить.

Через пару минут в кабинет вернулся Штольман, а с ним Юрий Дубровин с братом. Было заметно, что Юрий был очень смущен тем, что князь Ливен хотел видеть его.

— Ну же, молодой человек, проходите, не стесняйтесь, — подбодрил его Ливен.

— Ваше Сиятельство, я даже не знаю, что и сказать… Кроме того, как то, что безмерно рад, что Вы захотели со мной познакомиться… и безмерно благодарен, что согласись по возможности помочь мне…