— А что там с невестой Полянского, о чем ты не посчитал нужным сообщить Карелину? У тебя аж лицо два раза скривилось, когда разговор зашел о ней.

— Лицо скривилось? Даже так? Не думал, что выдам свои эмоции… Теряю столь необходимые в некоторых ситуациях навыки? Если так, то это весьма прискорбно… — покачал головой Ливен. — А дамочка — лживая и алчная стерва наподобие Нежинской. Даже отчество такое же. Тоже мастерица обводить особей мужского пола вокруг пальца с помощью своего притворства. Если не знать ее натуры, то можно и поверить… и потом огрести по полной…

— А ты, выходит, ее натуру знаешь? Из собственного опыта?

— Знаю, но, к моей радости, из чужого. Не Варвара, а варварша. Охотница за состоянием и паскуда. Думаешь, Полянский ее первый жених? Как бы не так! Я знаю о двух разорванных помолвках и женихах, которые выплатили ей за это компенсацию.

— Такое бывает в действительности? Что мужчина платит за это? — не особо поверил Яков в правдоподобность того, что сказал Павел.

— Бывает. Если у женщины ни стыда, ни совести, а мужчина слишком порядочный.

— Если мужчины порядочные, зачем же расторгали помолвку?

— Потому что отделаться потерей денег было меньшим злом в сравнении с тем, на что они могли обречь своих близких в браке с ней.

— Поясни.

— Ну что ж, слушай, если тебе интересно. Первый ее жених был вдовцом с двумя детьми, искал не только жену, но и мать детям. До помолвки мадам восхищалась, какие чудесные дети, какие ангелы. Как только он сделал ей предложение, и она приняла его, она стала настаивать, чтобы он немедленно отправил сына в кадетский корпус, а дочь в пансион. Он воспротивился, мол, дети маленькие, сыну семь, дочери пять, да он никогда и не хотел отсылать их из дома. Тогда при каждом визите к домой к жениху она всячески задевала и обижала детей и при этом возмущалась, какие они несносные. Говорила, что когда станет мачехой, она примет меры к их правильному воспитанию, и они будут как шелковые. Жених решил не давать ей такой возможности и предложил расстаться. Она обвинила его в том, что он опозорил ее, сделал предложение, а затем отказался жениться. И сказала прямо, что за подобное оскорбление полагается денежная компенсация. Он заплатил.

— А почему она стала предъявлять претензии до свадьбы, а не после ее? Ведь если бы она стала его женой, ему бы пришлось к ней хотя бы прислушиваться. А так она вынудила его разорвать помолвку.

— Она этого и добивалась. Она никогда не собиралась выходить за него замуж. Он был не так богат, чтоб по-настоящему заинтересовать ее для брака. Но был так порядочен, чтоб подойти для объекта ее аферы.

— А второй жених?

— У того была матушка, старенькая и больная, жила с ним. До помолвки даме это не мешало. Со старушкой она и чаи распивала, и в карты играла. И за ручку ее держала, когда той нездоровилось. После заключения помолвки она стала требовать, чтоб жених отвез старуху в имение, там на природе ей будет лучше. Он говорил, что имение — не то место, где матушке будет хорошо, там земскому врачу до их поместья добираться больше часа, а в Петербурге у нее хороший врач-немец, совсем рядом с домом, и она этому врачу полностью доверяет, и в имение из-за этого из столицы не поедет. Тогда капризная невеста высказалась, что старухе, неверное, немного и осталось, нечего потакать ее прихотям, надо думать, как самому устраивать свою жизнь с молодой женой. Ответ был, что он молится, чтоб его матушка жила как можно дольше и была в добром здравии. И что мать одна, а невесту и другую можно найти. Отверженная невеста потребовала возмещения нанесенного ей ущерба, а не то она дойдет до суда, а там как бы его матушке не занедужилось от такого позора сына.

— Вот тварь! Так подло играть на чувствах к престарелым родителям и детям… Но откуда ты все это знаешь?

Ливен повел глазами:

— Титул князя дает мне возможность знать представителей света, а должность заместителя начальника охраны Императора — знать о них самих.

— А если серьезно? Без… позерства?

— Это серьезно. Как князь я знаю лично или хотя бы в лицо многих представителей дворянства, как в Петербурге, так и вне его. Когда меня интересует что-то о ком-то из них, как заместитель начальника охраны Государя я легко могу получить нужные мне сведения.

— Эта дама была среди тех, о ком ты собирал информацию?

— Нет, первый жених — мой знакомый, офицер, разоткровенничался за бутылкой. О том, как женщина может измениться всего за несколько недель. И о том, что потерял определенную сумму, которой ему, конечно, жалко. Я ответил, что важнее, что он пожалел своих детей. Разорвал отношения с той мегерой до того, как она стала по-настоящему измываться над ними. А второй — в этом случае я нечаянно подслушал разговор. Как говорится, навострил уши, услышав похожую историю с известной особой.

— Эти мужчины говорили прямо, что она не собиралась за них замуж на самом деле и попросту облапошила? — осведомился Штольман.

— Нет, не говорили. К такому выводу пришел я, сделать его было нетрудно. Особенно, если знать, что представляет из себя эта… лицедейка. Я бы усомнился, если бы пьесы были разные, а то одна и та же, прекрасно отрепетированная и сыгранная.

— А Полянский, считаешь, с ним она хочет провернуть то же, что и с двумя предыдущими женихами?

— Нет, судя по всему, у него такой капитал, что она действительно хочет стать мадам Полянской. Видишь, как негодует, что свадьба теперь отложена, боится, как бы такой состоятельный жених не сорвался с крючка. Вцепилась в него мертвой хваткой. И постарается устранить любое возможное препятствие своему замужеству. А также причину возможной утечки семейных денег.

— Думаешь, она рассматривает Таню в таком свете?

— Более чем уверен.

— Что же привлекло Полянского в такой стерве?

— Предполагаю, ее происхождение — родство с графьями. Ее дед со стороны матери и дядя, брат отца, графы. Для нетитулованного дворянина Полянского, особенно являющегося фабрикантом, внучка и племянница графов — блестящая партия, брак с ней — ступенька вверх… — высказал свое мнение князь Ливен. — Кроме того, мадам умеет произвести впечатление. Вряд ли он имеет представление о ее сучности.

— Сучности? Павел, ты не оговорился? Ты хотел сказать сущности?

— Я сказал то, что хотел. Сучья сущность. И не смотри на меня так. Я, бывает, употребляю слова и позабористей.

— Такие, какие, похоже, записывает полковник Дубельт?

— А он их записывает? — усмехнулся Павел Александрович. — А я думал, что у него отличная память…

— Может, он, выйдя в отставку, хочет издать сборник крылатых фраз князя Ливена? — подзавел Яков Павла.

— А что, это идея. Только лучше я сам возьмусь за это. Всех-то моих выражений Дубельту уж точно не известно…

Усмешка на лице Ливена сменилась серьезным выражением:

— Возвращаясь к Полянскому, родство с графами через жену безусловно возвысит его в глазах общества. Ну или хотя бы в его собственных.

— Да, а то у него только какое-то дальнее родство с графами Стаднитскими.

— У графов Стаднитских нет в родственниках Полянских, я бы знал. Их родственная связь, скорее всего, через отца Полянского и мать Владислава Стаднитского… Мать… Я все думал, откуда мне известно имя Полянского, он ведь не моего круга… Я пытался покопаться в своей памяти, и вот наконец смог вытащить из ее закоулков то, что для нас может быть интересным. Дед Полянского по матери — Третьяков, родственник тех самых Третьяковых, которые открыли картинную галерею в Москве. Капитал у него был не такой огромный, но все же очень привлекательный, чтобы сделать его единственную дочь желанной партией для членов нескольких дворянских семейств. Взаимовыгодный брак был заключен между барышней Третьяковой и Анатолем Полянским, а их сын единолично унаследовал капитал деда, который потом приумножил. Такого состоятельного мужа хотели бы многие дамы, а уж варварша Перовская и подавно. Эта ни перед чем не остановится, когда на кону такие деньжищи.