— А вот сейчас я не ревную, — честно сказал Яков Платонович. — Сейчас я просто говорю, как есть.
Ливен помолчал, затем протянул через стол свои руки и взял руки племянника в свои:
— Яков, я никогда не предам тебя. И никогда не предам Анну. Никогда… То участие… то сочувствие… что она проявила по отношению ко мне… позволили мне доверился ей настолько, что я поведал ей о моей личной жизни больше, чем кому бы то ни было, больше, чем своему сыну или брату… Я доверился настолько тебе, что рассказал о том… что у меня в душе… о чем не должен был говорить… А также о моей службе, о которой не имел права рассказывать никому, даже сыну или брату… Для меня подобная степень доверия — исключительная, а отношения, основанные на нем, бесценны. Как бесценны и люди, с которыми я отважился на это… Я сделаю все от меня зависящее, чтоб Вы с Анной оставались моими близкими и родными людьми. И мне бы очень хотелось, чтобы мы могли поддерживать нормальные отношения. А если это будет невозможно, я исчезну из вашей жизни, как и обещал тебе. Буду разве что изредка писать нейтральные письма, чтоб… создавать иллюзию родственных связей — для Анны, чтоб она ничего не заподозрила и не переживала. Ну и для Саши тоже… Тебе-то ведь тогда будет все равно… Но не мне решать, как я хотел бы… Будет так, как сочтешь нужным ты. Как подскажет тебе сердце… — Павел выпустил руки Якова из своих.
Яков представил, что будет, если Павел, как он сам сказал, исчезнет. Анне будет его не хватать — это он знал наверняка. И что потом? Он будет смотреть на печальную Анну, вспоминающую другого мужчину… и снова ревновать? В какой-то момент он не выдержит и сорвется: «Аня, достаточно! Он не вернется! Забудь его!» А она не забудет, не сможет забыть. Потому что в ее жизни, где было так много темноты, Павел был тем человеком, который излучал свет и дарил ей тепло.Такое забыть нельзя. В этом он тоже был уверен…
Он представил и то, что сам больше не увидится с Павлом, не будет говорить с ним вот так, по душам, как не говорил ни с кем другим… не будет видеть его зелено-голубых глаз и улыбки или усмешки. И ему стало грустно… и пусто… Так, как грустно и пусто было бы Анне? Он был вынужден признать, что Павел занял и в его душе и сердце свое место… Как в душе и сердце Анны… Он ясно понял, что как бы ему ни было трудно справляться со своей ревностью, он не мог позволить ей разрушить отношения, которые были так важны для всех троих… От этого никто из них счастливее не будет — ни Анна, ни Павел… и ни он сам… Павел должен быть с ними. Так подсказывало ему его сердце.
— Я не хочу, чтоб ты исчезал. Нам нужно быть вместе — ради Анны… и ради нас тоже…
— Ну раз ты так хочешь, мой родной, я буду с вами, — снова сказал Павел таким голосом, что у Якова защемило сердце. — Ясик, mein Herzchen, может, ты все же откроешь дверь, а то, наверное, весь участок уже делает ставки, чем мы тут с тобой занимаемся, — ухмыльнулся в своей привычной манере Ливен.
========== Часть 22 ==========
— Ваше Высокоблагородие, Вас ожидает господин Карелин, — доложил дежурный начальнику сыскного отделения, как только тот отпер дверь кабинета.
— Пригласи его, пусть заходит через пару минут.
Лицо Яков Платоновича посерьезнело.
— В чем дело? — поинтересовался Павел Александрович.
— Это здешний помещик, в Петербурге пропала его приемная дочь после того, как погибла ее мать. Вчера пришла телеграмма, что там, где мы думали, она могла быть, ее нет. Вот не знаю, как ему об этом сообщить.
— Почему не обратился ко мне?
— Я обратился к своему бывшему сослуживцу в Петербурге, так как у меня сначала был подозреваемый, который был ранее уличен в… неблаговидных поступках. Но в этот раз он оказался не при чем. После этого появилась версия, что девочка могла сама уехать к родному отцу, повесе-ротмистру. Однако выяснилось, что несколько лет назад он был под следствием, после этого вышел в отставку по решению полкового суда чести и скрывал это и свое место жительства от знакомых. Я задействовал Дубельта, чтоб найти его.
— Дубельта, значит, задействовал. И это он сообщил, как тот ротмистр оказался в отставке?
— Он. Он был в том полку, когда это произошло.
— Ну еще бы вездесущего Дубельта там не было, — ухмыльнулся Ливен. — А потом он попросил кого-то из полка помочь разыскать того молодца?
— Да. Его нашли, а девочку нет.
— Почему ты не обратился сразу ко мне? — повторил свой вопрос Павел Александрович. — Я мог бы подключить к поискам своих людей.
— Не хотел тревожить тебя. Тебя и Анну. Хотел, чтоб Вы с Анной спокойно побыли в твоей усадьбе.
«С Анной да спокойно? — усмехнулся про себя Павел. — О своей ли Вы женушке, Ваша Милость?»
— Карелин вообще-то изначально приходил ко мне просить, чтоб Анна с помощью своего дара поспособствовала найти девочку. А у нее после того… случая со мной дар проявляется, как ему заблагорассудится, если вообще проявляется… Как ты уже сам мог убедиться… Кроме того, мне не хотелось вмешивать ее в это дело. Хотя позже, когда она от тебя вернулась, я все же рассказал ей об этом. Из ее контакта с духом матери девочки мы узнали только о том, что Таня жива, и в каком городе ранее проживал ротмистр — про последнее также было получено подтверждение от его бывшего сослуживца. А потом полиция выяснила все остальное… А про твоих людей я тогда и не предполагал, что у тебя такие есть…
— Теперь знаешь. И теперь мне известна суть истории. Я хотел бы услышать ее полностью, со всеми подробностями.
— От меня?
— От того господина, которому ты собираешься сообщить неутешительные новости.
Карелин зашел в кабинет, теребя от волнения шляпу. Взглянув на хмурого Штольмана, он, даже не поздоровавшись, сразу спросил:
— Нет у него Тани, да?
— Нет, — покачал головой Яков Платонович. — У него в доме была уездная полиция, не нашли ни девочки, ни следов ее пребывания там. Мне очень жаль.
— Значит, теперь и надежды никакой не осталось найти ее?
— Ну почему же, надежда всегда есть, она умирает последней, — приободрил Карелина Ливен.
— Благодарю Вас за добрые слова… Но Вы же не знаете, что у меня случилось… Моя надежда, похоже, уже умерла… Я так надеялся, так надеялся… и вот…
— Я знаю, что у Вас случилось, поэтому и сказал, что не нужно терять надежды. Но я слышал Вашу историю в двух словах, а чтобы помочь Вам, мне нужно знать все подробности, все малейшие подробности.
— Помочь мне? Ваше Сиятельство, Вы ведь князь Ливен, да? Я узнал Вас по снимку в газете. Вы — такой… непростой и занятой человек… Я не посмею воспользоваться Вашим… минутным порывом благородства, — неказисто выразился Карелин.
— Да, Вы правы, я князь Ливен. И Вы посмеете. Обязаны сделать это. Или, может, на самом деле Вы не хотите найти девочку? — чуть повысил голос Его Сиятельство.
«О! Гордый Ливен тут же отплатил Карелину за невольное оскорбление в виде предположения о его минутном порыве благородства», — заметил про себя Яков.
— Как это не хочу? Хочу, конечно. Очень хочу. Только мне неудобно.
— Неудобно сапоги не по размеру носить, жмут или натирают. А в отношении розыска ребенка никаких «неудобно» в принципе быть не может.
Заместитель начальника охраны Императора занял место начальника сыскного отделения, даже не спросив его разрешения на это, положил перед собой лист бумаги и карандаш и жестом показал Карелину на стул с другой стороны стола.
— Рассказывайте. Все с мельчайшими подробностями, которые Вам известны. Если Вы что-то упустите, Яков Платонович дополнит. У меня несомненно появятся вопросы. Прошу отвечать на них с предельной откровенностью, ничего не скрывая.
Карелин рассказал все, что счел относящимся к делу. Про свои отношения с женой, про ее любовников. Про дочь от офицера, которую считал своей. Про гибель жены и пропажу девочки. Про то, как ее искали, и они сами с Полянским, и Белоцерковский, и как помог Дубельт и полиция Твери. Во время рассказа подполковник Ливен делал заметки.
