— Он ему подарил.

— Подарил? Подарил такой перстень? Если только под воздействием опиума…

— Похоже, под воздействием любви, — вздохнул Ливен.

— Ты имеешь в виду… этот Фабер был…

— Скажем так, пассией Адониса, то есть князя Григория Ливена.

У Штольмана от изумления снова приоткрылся рот. Затем он спросил:

— Так этот Фабер тогда приходил заявить, что ограбили и убили его любовника?!

— Если ему верить, бывшего, на тот момент они были не более чем знакомыми.

— Но перстень Ливена он носил?

— Получается, что так, раз ты его видел. Хотя мне он многое рассказывал по-другому. Про то, что он обращался в полицию, точно не говорил.

— А что говорил?

— Да в основном всякий бред. И что когда ему сказали, что убитый им работал у меня, он захотел встретиться со мной.

— По какому поводу?

— По поводу того, что я — Ливен. Сказал, что очень давно знал моего брата… очень близко, а потом они были просто знакомыми. И что Адонис умер в притоне, когда он там был.

— Так, может, он Ливена тогда и убил? И в этом тебе хотел признаться?

— Нет, сказал, что ему кажется, что он видел около Адониса кого-то, кто вроде как его обшаривал. Что, возможно, Адонис умер не своей смертью, как ему потом сказали… Узнать хотел, так ли это, — пошел на обман Павел. — Но мне от Дмитрия было известно только о том, что Гришка умер от остановки сердца из-за непомерного пьянства.

— По этой причине Фабер и хотел тебя видеть?

— Ну я так понял. С ним вообще-то было трудно разговаривать, у него с головой, по-моему, не все в порядке… Я так следователю и сказал, что впечатление вменяемого человека не производит. Ну какой нормальный человек будет называть себя кошмаром с садовыми ножницами?

— Но то, что Григорий умер в притоне — это он не придумал?

— Он не придумал то, что Гришка там умер. Но как он умер — мне неведомо…

— Подожди, если Григорий умер в притоне, что же Дмитрию пришлось… все обставлять, чтоб это выглядело прилично… для света?

— Ну так ему было не в первой. Папаша-то наш тоже не в своей постели… концы отдал… как и Гришка. Сынок в притоне, сам… — Ливен махнул рукой.

— В борделе что ли? Сколько же ему было лет, что он еще по борделям хаживал?

— Да уже ближе к восьмидесяти. Умер он не в борделе, а дома у одной особы, которая тоже не отличалась пуританскими нравами. У нее собиралась публика покутить — выпить, в карты поиграть, девочек в канкане посмотреть… и не только… Вот оттуда Дмитрий тело старика и забирал… Его Сиятельство хоть Петербург и не любил и редко туда приезжал, а его визиты в последние годы вообще можно сосчитать по пальцам, но умер именно там. Я же тебе говорил, что наш отец был гуляка еще тот.

— И зачем же он тогда пожаловал в Петербург, если так не любил его? — задал логичный вопрос Штольман.

— Убедиться, что его невестка действительно в положении, как сообщил ему Дмитрий.

— То есть он специально приехал для этого из Лифляндии?

— Да, специально.

— Убедился?

— А как же! Аж трех докторов приказал вызвать, чтоб осмотреть Елизавету Алексеевну. Все подтвердили, что Ее Сиятельство в ожидании наследника. Я думал, Лизе будет неловко, что отец требовал подтверждения от докторов, сказал ей, чтоб она воспринимала это как обычную процедуру для женщины в ее положении. А она ответила, что более неловко, чем было в предыдущие два раза уже не будет. Я не понял о чем, она. Она сказала, что Его Сиятельство приказал, чтоб до свадьбы ее осмотрел доктор, чтоб подтвердить, что она все еще барышня, а через неделю после свадьбы, что уже нет.

Штольман был ошарашен такими подробностями:

— Невероятно… Лиза прошла через подобное унижение…

— Да, пришлось, чтоб выйти замуж за князя.

— Его Сиятельство — это Дмитрий Александрович?

— Яков, конечно нет, отец. Я бы еще мог понять, что Дмитрию понадобилось подтверждение того, что невеста все еще девица, хотя ему это было все равно. Даже если у нее и были бы любовники до замужества, это его совершенно не волновало. Если только в том ракурсе, чтоб невеста не была беременной от любовника, и ему не пришлось дать свое имя и титул чужому ребенку. Но зная скромный и застенчивый характер Елизаветы Алексеевны про ее возможную связь с мужчинами ему бы и в голову не пришло. Что касается второго, неужели ты считаешь, что Дмитрий в почти пятьдесят лет сам не мог понять, лишил ли он супругу невинности, и ему для этого было нужно мнение доктора? Это отец хотел убедиться, что будущая княгиня чиста и непорочна до свадьбы и… познала мужчину, то есть своего мужа после нее.

— Он бы еще свечку держал и наставления давал! — съехидничал Яков.

— О, за этим бы дело не постояло! Яков, думаю, он подозревал, что Дмитрий решит не претендовать на свои супружеские права и как до женщины до своей жены не дотронется…

— Вот ведь как… А то, что наследник у его невестки не от мужа, это Александр Николаевич не подозревал?

— Нет, не подозревал. Он не знал, что у Дмитрия… проблемы как у мужчины. Полагаю, он считал, что Лиза не забеременела ранее по той простой причине, что Дмитрий не имел с навязанной ему женой плотских отношений после того, как брак все же был скреплен не только на бумаге… А когда отец пригрозил лишить его наследства, все же соизволил снова посетить княгиню в ее спальне и зачал следующего князя Ливена.

— И Александр Николаевич был рад этому известию?

— Еще бы. Настолько рад, что отправился праздновать в то заведение и, думаю, переусердствовал с празднованием… отошел на тот свет…

— А ваша мать что же?

— Да бутылку шампанского, наверное, выпила… на радостях… Нет, не от того, что внук появится, ей это было все равно — не ее же любимого Эрика… А от того, что после смерти Его Сиятельства ей досталась усадьба в Нейбаде и вдовья доля, достаточно приличная, позволявшая ей жить на довольно широкую ногу.

— Ты на его похоронах был?

— Был. Как-никак в Петербурге хоронили, из родственников были только мы с Дмитрием, мать ехать отказалась, сказала, что очень далеко. Евгений с Михаилом вообще не ответили.

— Но наследство от отца получили?

— Да, получили. Как и я от матери. Да, вот такой я подлец — Ее Сиятельство по сути матерью не считал, на похоронах не присутствовал, а свою долю наследства взял, гордость свою куда подальше засунул и взял… потому что сказал себе, что мне это причитается по закону, а не дается по волеизъявлению княгини… Мать похоронили на кладбище около усадьбы в Нейбаде, где лет за пять до этого похоронили ее Эрика… Мне рассказывали, что несмотря на смерть любимого сына она чуть ли не до последнего дня по балам да всяким приемах порхала… в общем, развлекалась от души, как, впрочем, и всю жизнь. В этом она больше была похожа на мужа, чем на Ридигеров — своих родственников.

— Ты вроде бы говорил, что Ливены с Ридигерами не общались.

— Нет, это Ридигеры не общались с Ливенами. Теодор — граф, брат матери был мужчиной обстоятельным, серьезным. Да, был рад, что сестра вышла замуж за князя, но его надежды на то, что в замужестве она утратит свою легкомысленность, не оправдались, а у ее мужа и вовсе кроме титула не было ничего привлекательного… Теодор был не такого склада, чтоб с подобными людьми быть на короткой ноге. Со временем, когда князь… пустился во все тяжкие, он и вовсе прекратил общение.

— Что ж, его можно понять.

— А когда про Гришку стали ходить слухи, он, думаю, перекрестился, что вовремя прервал всякие отношения с Ливенами… С одной стороны, это плохо, что нет связи с родственниками, с другой — может, и к лучшему. Например, история с моим бывшим садовником им бы явно пришлась не по вкусу.

— А почему твой садовник оказался бывшим?

— Потому что я его выгнал.