— Дубельт работает на тебя?

— Полковник Дубельт работает на Главный штаб.

— И на тебя?

— Нет. Но случалось, что он оказывал мне содействие в некоторых делах.

— Иными словами, выполнял твои распоряжения… или, может быть, приказы?

Ливен промолчал.

— Павел, кто же ты на самом деле? — в который раз задал мучивший его вопрос Яков.

— Его Сиятельство князь Павел Александрович Ливен. Заместитель начальника Собственной Его Императорского Величества охраны, подполковник. Или Вы запамятовали, Ваша Милость? — снова ухмыльнулся Павел.

— Нет, — покачал головой Штольман, — ты не подполковник. Подполковник ты… для отвода глаз… как твои офицеры, приписанные к другим подразделениям… Я — коллежский советник, то есть по-вашему полковник, а я в сравнении с тобой никто…

— И кто же я по-твоему? Полковник? Уж извини, не вижу большой разницы между подполковником и полковником, оба — штаб-офицеры. К чему такие… сложности?

— Нет, ты повыше полковника… С полковниками ты обращаешься… в лучшем случае как с равными… но, скорее, как с подчиненными… Полковник Дубельт получает от тебя приказы. С полковником Варфоломеевым ты только советуешься и можешь повысить на него голос, да еще и выставить из комнаты…

— Про Дубельта — это твои собственные умозаключения. Что касается Варфоломеева, я мог выставить из своего дома и генерала, если бы он заявился без приглашения да еще… спровоцировал ситуацию, в которой близкому мне человеку стало плохо. Это ни о чем не говорит.

— А для меня говорит… Ты… — Яков Платонович задумался, — возможно… Его Императорского Величества Свиты генерал-майор… Тайный, конечно… — он снова впился взглядом в Ливена.

— Ох, Ваша Милость, с такой буйной фантазией Вам не полицейские протоколы писать, а романы как Дюма. Глядишь, и доход был бы поболее, чем у полицейского чина… То я тайный генерал-майор, то тайный тайный советник… Вы уж определитесь, господин сочинитель, в каком качестве Вы хотите представить своего литературного героя… — с усмешкой посоветовал Павел. — Или у Вас есть еще какие-то варианты?

— Ваше Сиятельство, Вы — серый кардинал.

Князь Ливен от души рассмеялся:

— Почему серый? У меня мундир совершенно другого цвета.

Штольман не принял его тона:

— Павел, и все же?

Ливен в мгновение ока снова стал серьезным:

— Об этом я не скажу никому, даже тебе. Не имею права.

— Но ты ведь и так мне много рассказал о себе…

— Да, рассказал.

— Почему?

— Потому что ты — слишком дотошный благодаря своему уму и образу мышления следователя. Ты уже понял слишком много, гораздо больше, чем я бы этого хотел. Но мог напридумывать себе Бог знает что относительно того, чем я занимаюсь помимо непосредственной охраны Государя… Так вот, это, включая самые… деликатные случаи только сбор и анализ информации, больше ничего… Для иных целей есть совершенно другие люди, которые так же хороши в своей области, как я в своей. Это все, что я могу тебе сказать. И, надеюсь, ты понимаешь, что об этом больше никто не должен знать. Расписку о неразглашении государственной тайны я с тебя, конечно, взять не могу, ведь я сам тебе ее разгласил… почти… — повел глазами Ливен. — Поэтому надеюсь на твое благоразумие и порядочность.

— Безусловно, ты можешь на это рассчитывать.

Комментарий к Часть 20

* Третье делопроизводство Департамента полиции («секретное») занималось политическим сыском, надзором за политическими организациями и партиями, борьбой с ними и массовым движением, руководством всей внутренней и заграничной агентурой, ведало охраной императора и высших сановников, расходованием средств, отпущенных на политический розыск.

** Выше Высокородие - форма обращение к статскому сове́тнику (гражданский чин 5-го класса Табеля о рангах).

*** Ваше Превосходительство - форма обращения:

- к действительному статскому советнику (гражданский чин 4-го класса). Соответствовал чину генерал-майора в армии.

- к тайному советнику (гражданский чин 3-го класса). Соответствовал чину генерал-лейтенанта в армии.

========== Часть 21 ==========

— А свои возможности ты как-нибудь использовал, чтоб нашли убийцу твоего садовника? — поинтересовался начальник сыскного отделения.

— Бывшего садовника, если быть точным. Нет, совершенно никак. Для этого не было нужды.

— Не было нужды? Потому что Анна… вызвала дух садовника, и он сказал ей, кто убийца…

— Нет, она этого не делала. Даю тебе слово. Я ей не позволил.

— Не позволил, значит… А она все равно пыталась помочь тебе… Ведь так?

— Она хотела помочь мне, это правда. Хотела попробовать использовать спиритическую доску, которую случайно взяла с собой, — не стал уточнять Ливен, что это было относительно ее видения о Лизе и Гришке, а не садовнике.

— Случайно ли? — усомнился Штольман.

— Ну этого я не знаю. Но я в любом случае забрал ее у нее.

— Что ты сделал?! — Яков Платонович открыл рот от неожиданности.

— Забрал у нее спиритическую доску.

— Ну Вы даете, Ваше Сиятельство! Даже я… до такого… не дошел!

— А, возможно, и надо было.

— Не думаю, что она сама тебе отдала…

— Анна? Сама? — засмеялся Павел. — Дождешься от нее! Нет, сказал ей, что если не отдаст, возьму сам. А она понадеялась, что я не посмею лезть в сундук с ее бельем.

— А ты? Полез? В сундук, где у нее… — нахмурился Яков Платонович.

— Не беспокойся, в сундук мне самому лезть не пришлось — Марфа как раз зашла и отдала мне доску. А я спрятал ее в сейф и вернул Анне только перед самым отъездом. Но если бы не было Марфы, чтоб оградить Анну… от нее самой, полез бы сам. Но я бы точно не рассматривал ее нижние юбки, пошарил бы в сундуке вслепую и вытащил доску. Зачем мне ее смущать? У меня такой цели не было. Мне было нужно только ее обезопасить.

— И что там с садовником? Нашли виновного?

— Нашли. Им оказался некий Фабер, на которого Кузьма напал, чтоб ограбить, а он защищался, но, видимо, от испуга повредился умом и сделал с нападавшим то, чем он угрожал ему самому… Он вообще какой-то странный… как не в себе…

— Фабер? Довольно редкая фамилия… Я припоминаю одного Фабера. Имени-отчества, правда, не помню. Этому сколько лет?

— Где-то около пятидесяти.

— А тому лет пятнадцать назад было тридцать-тридцать пять, так что, возможно, это он. Он тоже был не в себе, похоже, с остатками опиумного дурмана в голове… Пришел в полицию, сказал, что хотел заявить об ограблении и убийстве в притоне какого-то греческого героя, то ли Аполлона, то ли Одиссея… Кто это такой, мы так у него выяснить и не смогли, поместили его в камеру до утра, чтоб проспался. А утром он вообще не помнил, зачем пришел в полицию. Меня тогда на месте не было, мне рассказал это следователь, который утром его на все четыре стороны и отправил. А накануне мы, конечно, ничего в притоне не обнаружили… Мне Фабер запомнился тем, что пока он сидел передо мной, он все время крутил на пальце перстень — в нем был большой синий треугольный камень, две грани были украшены дорожками из бриллиантов. Похоже, перстень он уже сломал, одной стороны у него уже не было.

— Ее не было с самого начала, камень имел бриллианты только с двух сторон, с правой стороны ничего не было, точнее был совсем маленький хвостик, чтоб камень лучше держался. Бриллианты образовывали латинскую букву L.

— Латинскую L? Ты знаешь этот перстень?

— Видел несколько раз, очень давно…

— Это перстень…?

— Да, это перстень Ливенов, — подтвердил догадку племянника Павел Александрович. — Греческий герой — это Адонис, в миру Эрик Ливен или князь Григорий Александрович Ливен. Мой непутевый старший брат и твой дядя.

— А откуда у Фабера этот перстень?

— От Адониса.

— Он ему проиграл?