— А почему именно кофе испортили?
— Так потому что его у меня в зажиточные дома покупают. Как раз в те, про которые я Вам и говорил, ну и в другие тоже… Все его хвалят, никто никогда не жаловался… до Вас…
— Пойдемте, покажете жаровню. Еще мне нужно мешок с кофе увидеть и ту емкость, в которой был обжаренный кофе, что Вы продали Анне Викторовне.
— Ну мешок с зеленым кофе в складской. А банка с обжаренным кофе эта, — снял лавочник с полки приличного размера емкость. — Я много за раз не обжариваю, ни к чему это, так, несколько фунтов. Я и нового кофе продал-то всего ничего. У меня до сегодняшнего дня еще прежний был, его в основном и брали.
Штольман открыл банку, понюхал и протянул Ливену:
— Что скажешь?
— Да, те же запахи, что и в кофе у вас дома, — сделал заключение Павел Александрович, вдохнув кофейный аромат с примесью посторонних запахов.
— Мне тоже так показалось.
Потапов провел господ в комнатку, где стояла жаровня, в соседней с ней же был мешок с кофе, мешки с сахаром и чаем. Жаровня подозрительных запахов не имела, зеленый кофе в мешке тоже. Значит, что-то добавили в уже обжаренный кофе.
— Вы кофе оставляли без присмотра?
— Когда обжаривал, конечно, нет, его же постоянно надо перемешивать. А после того, как на подносы пересыпал, он стоял тут в комнате какое-то время, чтоб остыл.
— А подносы где? — спросил князь.
— Так вот они, в буфете, — Потапов достал из нижнего ящика массивного шкафа два подноса.
Ливен принюхался:
— Хоть подносы и помыли, но запах полностью не исчез.
— Ваше Сиятельство, Вы думаете, за то время, пока кофей на подносах остывал, кто-то и напакостил?
— Ну пока я другого варианта не вижу, если только ты сам этого не сделал.
— Как можно, Ваше Сиятельство, я бы никогда… Я же сам себе не враг… Торговлю свою так подорвать или, чего хуже, в каталажку отправиться…
— В эту комнату мог кто-то чужой зайти? — спросил Штольман.
Лавочник подумал:
— Мог, задняя дверь днем не запирается. Можно со двора прошмыгнуть.
— И в какое время Вы кофе без надзора оставили?
— Обжаривал я его в субботу утром, пока покупателей было немного, и Ефимка ими занимался. И кофей стоял здесь, может, с час, с девяти до десяти. А потом как раз Анна Викторовна с Марфой Федоровной пришли.
— А еще кому-то ты его продал?
— Г-госпоже Т-трегубовой, — прозаикался Потапов. — Она сказала, что у них кофей заканчивается, и она этот на пробу возьмет, всего полфунта.
— Молись, чтоб Трегубовы этот кофе пока не попробовали, а то как бы тебя еще и в отравлении полицмейстера не заподозрили, — посоветовал князь.
— Батюшки! Ваше Сиятельство, неужто господин полицмейстер может такое подумать?
— Ну если я подумал, отчего же ему не подумать?
— Ваше Сиятельство, я очень извиняюсь, что так получилось… Впервые со мной такое… недоразумение.
— Недоразумение?! — поднял бровь князь Ливен.
— Оплошность. Ошибка. Халатность. Провинность. Проступок… — стал перечислять определения для своей вины лавочник.
— Преступная халатность, — вынес свой вердикт Его Сиятельство.
— А сколько за это… дают?
— Это суд решает, если дойдет до него, конечно…
— А можно как-то… не доводить?
— Ну я-то не собираюсь на тебя жалобу подавать, хотя стоило бы… А вот Трегубовы…
— Сейчас же Ефимку пошлю к Трегубовым с кофеем, своим, из дома. У меня дома небольшой запас есть. А как он обратно прибежит, сразу же новый обжарю, сам попробую, и Вам, Ваша Милость, домой его отправлю… А Вам, Ваше Сиятельство, в гостиницу или куда прикажете.
— Я уже уезжаю в Петербург. Ты Штольманам так обжарь как себе самому.
— Непременно, не извольте беспокоиться.
— А старый кофе у Вас есть? — на всякий случай спросил Штольман.
— Нет, весь закончился, поэтому я у того купца его и купил.
— А сами-то ты разве ничего не чувствовали, когда его в банку перекладывали?
— Так простыл я, хоть рыбьим жиром кофей бы намазали, не учуял бы… Хотя на вкус, конечно, бы распознал, что… неправильный кофей… Но вот впервые сам не сварил попробовать и так попался…
— Банку у Вас я сейчас заберу, чтоб дать доктору Милцу для анализа. А Вас я сегодня позже жду в управлении… для дачи показаний…
— Непременно приду. Вот, — лавочник отдал следователю банку, которую поставил в большой бумажный пакет.
— Ты же дела заводить не будешь? — спросил Павел, когда они вышли на улицу.
— А о чем его заводить? О вредительстве? О попытке отравления или преднамеренного причинения вреда здоровью? Мы ведь этот кофе по сути даже и не пили, надеюсь, Трегубовы тоже… А вот если б Потапов его четырем-пяти покупателям успел продать, а у них дома несколько человек его пили, наверное, какие-то меры принимать бы пришлось. Мы ведь еще не знаем, что в этот кофе подмешали… Но найти паразита, кто это сделал, конечно, нужно.
— Думаешь, это Третьяков?
— Пока не знаю. Алиби надо проверять, — сказал следователь Штольман.
Около управления Ливен сказал:
— Яков, я сначала зайду к Трегубову, а потом к тебе.
Дежурный, не тот что накануне, вытянулся в приветствии начальника следственного отделения и князя.
— Ваше Сиятельство! Ваше Высокблагродие!
— Вольно! — скомандовал подполковник, который был чином ниже своего племянника, и к тому же не в мундире, а в щегольском цивильном костюме. — Господин полицмейстер один? Я его не побеспокою?
— Один, Ваше Сиятельство.
Ливен постучал в дверь кабинета начальника Затонского управления полиции и зашел.
— Господин полковник, решил еще раз заглянуть к Вам.
— Проходите, Ваше Сиятельство. Чаю?
— Нет, благодарю.
— Коньяку?
— С утра не употребляю. А вот Вам принес, — князь вытащил из саквояжа бутылку, взятую из ресторана накануне. Лучше он отдаст ее Трегубову, чем у него будет… соблазн хлебнуть из нее по пути в Петербург. Хотя вроде бы причины для этого нет… пока…
— По какому поводу?
— Без повода, просто решил преподнести Вам, полковник, маленький презент. Такой всегда пригодится. На Вашей нервной должности.
— Это так, — вздохнул Трегубов, — что ни день, то нервы. То одно, то другое… Дома-то, конечно, я стараюсь не злоупотреблять, все же супруга с дочерьми. Чай да кофе в основном… А коньяк в Дворянском Собрании ну и иногда на службе. Сами понимаете…
— Насчет кофе. Вы новый кофе еще не пробовали, тот, что из Индии?
— Нет, а что? Вы, Вы откуда знаете, что моя жена на днях новый кофе купила? — подозрительно посмотрел полицмейстер на заместителя начальника охраны Государя. Неужели его считают неблагонадежным… как Симакова… и следят за ним… А Ливен таким образом… предупреждает его об этом?
— Совершенно случайно узнал. Анна Викторовна купила этот кофе, сварила его нам утром. У кофе очень странный отвратительный вкус. Нет, не пережаренный или пережженный, а подозрительный. Мы с племянником сразу же пошли в лавку, а лавочник сказал, что кроме Анны Викторовны продал его только Вашей супруге.
— Странный вкус, Ваше Сиятельство? И продали его только в дом начальника следственного отделения и полицмейстера? Это что… диверсия?
— Ну я бы так утверждать не стал. Что именно вашим женам этот кофе был продан, думаю, не более чем совпадение… А вот какова цель этого злодеяния — это, думаю, выяснить надо… Яков Платонович решил этим заняться…
— Правильно. А только вкус у кофе подозрительный или же… последствия после него какие-то были? Вдруг, отраву подсыпали?
— Ну я всего глоток сделал, последствий никаких… пока… Но проверить, что подмешали, нужно… на всякий случай.
— А кто подмешал? Лавочник?
— Ну ему-то это зачем? Тот, кто или на него зуб имеет, или на кого-то из его покупателей.
— На Штольмана? На меня? — снова предположил полковник.