— Больше, чем некоторые другие? Павел, скажи, у тебя с Марфой что-нибудь было? Она — красивая женщина, столько лет жила в твоем доме…

— Ах вот ты о чем… ухмыльнулся Ливен. — Да, она жила в моем доме, но не со мной, Я в своем доме связей никогда не имел… Яков, что у тебя мысли все… вокруг да около… Анна красивая, Марфа красивая — у меня что относительно красивых женщин только одно в голове может быть? Этак ты и про Марию Тимофеевну такое же вообразишь… А что? Мария Тимофеевна, тоже хороша… когда без нервов… а уж какой была лет двадцать назад…

— Мария Тимофеевна была бы определенно счастлива…

— Счастлива? Счастлива что?

— Слышать твои слова… А еще быть твоей тещей. Видеть в качестве своего зятя не меня, а тебя. Князь, с состоянием, красивый мужчина — о таком муже для Анны она и мечтала… — в голосе Якова Платоновича послышалась грусть.

— А то, что я почти на тридцать лет старше Анны, ее бы не смутило?

— Ну не смутило же ее, что Разумовский еще старше тебя… Да и ты выглядишь моложе своих лет…

Ливен вздохнул:

— Не понимаю я такого… Я приемлю брачный союз с такой разницей в возрасте, только если оба любят друг друга, любят настолько сильно, что разница в летах для них значения не имеет. Иначе может получиться то, что было в браке Дмитрия и Лизы, то есть ничего хорошего… Марии Тимофеевне я точно подхожу по возрасту больше, чем ее дочери…

— Нужен ты ей… кроме как пофлиртовать с тобой… у нее Виктор Иванович есть.

— Так я и Анне не нужен, у нее ты есть, и Марфе, у нее Демьян.

— Демьян?

— Да, у них уже несколько лет роман, только они это скрывают.

— Почему?

— Это их дело, почему… А как Мария Тимофеевна с Марфой? Не серчает?

— О, она горда как никогда, сам князь прислал прислугу, из своего дома. Марфа ей как-то такую прическу сделала, так она весь Затонск обошла, везде нашла дела, чтоб показаться. Вот теперь решила перед своей сестрой и старыми знакомыми похвастаться.

— О чем вы тут судачите? — Анна появилась в кухне в домашнем платье, с волосами, собранными на затылке лентой. Красивая, очаровательная девочка…

Павел отметил, что не видел Анну такой в своей усадьбе в дневное время, она забирала волосы в прическу. Почти всегда подаренными им серебряными гребнями с опалами. Он видел ее с распущенными волосами, когда ей привиделся кошмар, и он прибежал успокоить ее. Но тогда, конечно, ему было не до того, чтоб рассматривать ее. Да и испуганная до смерти, она уж точно не выглядела… привлекательной… И в последнюю ночь, когда она услышала как он играл «К Анне» и спустилась в гостиную, ее волосы свободно спадали на плечи… Но она была такой грустной… как и он сам… И тогда он тоже не обратил внимания, как ей идут распущенные волосы… А сейчас впервые заметил это и подумал, сколько раз Яков развязывал или просто стягивал эту ленту, чтоб потом зарыться своими пальцами в шелк ее волос и перебирать их… Или уткнуться в них носом и вдыхать запах любимой женщины… просто держа ее в своих объятиях… По тому, как Яков смотрел на Анну, Павел догадывался, что Яков был не только страстным, но и нежным любовником… Анне несомненно повезло с таким мужчиной… Он так и сказал ей во время их откровенного разговора в последний вечер в усадьбе…

— Яков сказал, что Марфа приглянулась Марии Тимофеевне, и та сделанную ей прическу демонстрировала всему Затонску.

— Да, было такое, — улыбнулась Анна. — Павел, спасибо тебе огромное, что отправил к нам Марфу… — затем посмотрела на буфет: — Ты что же правда вчера посуду вымыл?

— Я же тебе обещал.

Анна покачала головой.

— Аня, а зачем нам Марфа, если у нас есть Павел? Посуду моет, чай заваривает, самовар ставит… Ваше Сиятельство, Вы, может, и готовить умеете? И стирать? И гладить? — хотел подзавести родственника Яков.

— Я много что умею. Если была бы необходимость, мог бы что-то и постирать, дело нехитрое, как и погладить рубашку, например, за сюртук бы я, конечно не взялся… Приготовить что-то… простенькое — тоже ума много не надо… Другое дело, что у меня такой надобности нет, у меня есть камердинер, прачка, повар… Но если б в какой-то момент их рядом не оказалось, да и другой прислуги не было, можешь поверить, я не ходил бы грязным и голодным… А почему это тебя интересует?

— Да так…

— Яков, неужели когда Анна уехала, тебе Мария Тимофеевна рубашки гладила?

— Откуда ты знаешь?

— Просто предположил. Что, попал в цель?

— Попал, — согласился Яков Платонович.

— Она тебя, думаю, еще и кормила. Пирогами небось снабжала, чтоб в участке не голодал…

— Откуда…

— Оттуда, что мне самому она в дорогу дала пирог, если помнишь. Всем бы такую тещу как у тебя! Я пойду посижу на скамье, пока ты собираешься. Потом присоединюсь к Вам за столом.

========== Часть 18 ==========

Ливен вышел во двор и сел на скамью. Вскоре появилась Анна и села рядом с ним.

— Доброе утро, девочка моя, — он взял ее руку в свою, поцеловал ей ладонь, чуть подержал и отпустил. — Как ты, Анюшка?

— Хорошо… в целом… Но как-то после того как Яков ушел на службу, я села на эту скамью. Хотела поговорить с тобой, а тебя рядом не было. И мне стало так грустно… И я пошла играть твою мелодию, она такая печальная.

Павлу стало больно, будто нож резанул по сердцу… как тогда, когда он сам играл эту мелодию… Анна говорила о том, что чувствовал он сам… грусть… Но, кроме этого, он чувствовал еще и одиночество… и еще много чего… чего не чувствовала она…

— Когда же расставание с близким человеком бывает радостным?

— Ты приколол брошку к нотному листу. Она такая… трогательная.

— Рад, что она тебе понравилась.

— Чья она была?

— Ничья. Я купил ее вместе с Дмитрием, когда мне было четырнадцать лет, и хранил ее, чтоб подарить ее… дорогому мне человеку…

— Ты хранил ее… тридцать пять лет? — посчитала Анна.

— Получается что так. Это подарок, который дорог не своей ценой, а тем, что он… от всего сердца… Я мог подарить его только человеку, который способен это… понять и… оценить…

— Я понимаю и ценю, — заверила Павла Анна.

— Аня, свой портрет, который ты нарисовала, я поставил в шкаф рядом с рисунком Саши… — о том, что он не раз брал его в руки, проводил по нему пальцем, когда тосковал по Анне, он сказать не посмел. — Мне он очень нравится. Ты очень точно уловила мое настроение.

— Надеюсь… Ты так выглядел в тот последний вечер…

— Меня никто не знает таким, каким меня изобразила ты. Никто кроме тебя… Это не просто портрет, это…

— Зеркало твоей души? — внимательно посмотрела Анна на Павла.

— Да, точнее и не скажешь.

— А мелодия — это… плач твоей души? — спросила Анна, все еще глядя в зелено-голубые глаза Павла.

Он хотел сказать другое, но не смог.

— Да, это так… Анюшка, в тебе я нашел… родственную душу… Я никогда не чувствовал ничего подобного… И когда я думал о том, что ты скоро уедешь, и я тебя долго не увижу, моя душа… заплакала… Слезы закапали на клавиши рояля, и мелодия получилась сама собой.

— Правда?

— Аня, ну я же выразился аллегорически, конечно, слезы на рояль не капали, — Ливен постарался исправить ситуацию, которая уже скатывалась в излишнюю сентиментальность, а то и хуже.

«Как же, не капали! Когда Анна уехала, слезы не капали, а лились! Ты еле успевал вытирать их рукавом рубашки!»

— Но то, что я был опечален твоим предстоящим отъездом — это правда. И, конечно, я потом думал о тебе.

— И я думала о тебе, — призналась Анна. — Мне не хватает того, как мы сидели на скамье каждое утро…

Эти простые слова были как… бальзам на его… кровоточащую рану.

— Мне тоже не хватает этого… тебя не хватает… очень… Вот я и приехал…

— Я так рада. Я ждала, когда ты приедешь… Даже если ты вчера и напился, все равно была рада тебя видеть.