— Есть и такой, и несколько похожих.

— Ты подарил мне один из своих?

— У меня не было возможности купить для тебя. Так что я положил в сундучок один из тех, что были у меня про запас… Тебе подержать зеркало?

— Что это ты решил мне поприслуживать?

— А почему бы нет? — пожал плечами князь Ливен. — У тебя же нет камердинера…

— Может, ты меня еще и побрить предложишь?

— Нет, от этого уволь. Не потому что брезгую. Просто никогда не брил другого мужчину, даже таким бритвенным станком, поэтому не хочу, чтоб получилось плохо… Лучше ты сам.

Штольман наконец несколькими движениями избавился от однодневной щетины, освежился и надел пижамную куртку.

— Хотел спросить тебя уже давно, у тебя есть камердинер, но нет денщика, который положен тебе. Почему?

— Потому что я могу позволить себе держать камердинера, и потому, что не считаю нужным иметь денщика. Я знаю, как некоторые офицеры обращаются с денщиками — как с крепостными. А денщик и высказаться права не имеет, не то что уйти от хозяина. Он ведь на военной службе, по сути как в кабале. Мне никогда не нравилось подобное, — объяснил Павел Александрович. — Слуга — это другое. Конечно, я могу выгнать слугу, если провинился, но и он может уйти от меня в любое время, это его право.

— Павел, почему ты не носишь усы и бороду как другие военные?

— Никогда не носил, даже когда это было привилегией офицеров. Терпеть не могу растительность на лице. Не понимаю, что в этом такого привлекательного. Или с усами и бородой мужчина, которого из-за его… бабского поведения и мужчиной-то с трудом можно назвать, сразу становится героем? Я могу понять, что бороды носят те, у кого быстро отрастает щетина да еще темная, и им, чтоб выглядеть презентабельно, нужно бриться два раза в день… У меня такой проблемы нет, поэтому борода мне ни к чему. Усы тоже не люблю, как только они начали пробиваться, сразу же стал сбривать.

— А чтоб выглядеть старше в юности?

— Зачем? Я был рослым юношей, да и лицо у меня детским уже не было… так что не видел в этом необходимости…

— А чтоб впечатлить дам?

— Ну если мужчине нечем впечатлить даму кроме бороды или усов… я могу лишь посочувствовать ему, — засмеялся Павел. — Яков, далеко не всем дамам нравится заросшие лица уж поверь мне… Я даже настоящих бакенбард никогда не имел, так чуть-чуть, в отличии от Дмитрия, вот он когда-то недолго носил бакенбарды, но очень небольшие, аккуратные. Саша, кстати, в этом в меня — тоже чисто бреется.

— Ему тоже камердинер помогает?

— Тоже? Ох, Яков, Яков… Какие же у тебя… шаблонные представление о жизни князей. Как будто мы сами вообще ничего не делаем… Про себя я могу сказать, что Демьян бреет меня очень редко — когда я спешу или… в общем, когда с приличного похмелья, чтоб я не порезался… Саша тоже чаще всего сам, а вот Дмитрия в последние годы брил Никифор, просто у Дмитрия рука была уже не такая твердая.

— Он сейчас камердинер Саши?

— Нет, Никифор сейчас живет в его имении в Лифляндии, он уже тоже в возрасте, у Саши свой, зачем ему старик? У него Марк, ему около тридцати. Никифором вышколен, мной и Демьяном научен… как князя защитить при необходимости… Ростом он где-то с меня, человек сильный и ловкий, а главное, умный и понятливый. Несмотря на возраст, знает подход к Его Сиятельству, но может и вразумить его, если нужно…

— Вразумить?! Камердинер князя?! — не поверил Штольман.

— Дмитрий как-то объяснил Саше, что камердинер как никто другой знает своего хозяина, знает и понимает его характер, привычки… знает его слабости… и тайны… Видит, что хозяин делает и… что делать ему бы не следовало… Но не всякий может сказать подобное Его Сиятельству, и уж тем более из прислуги… Демьян, например, мне никогда ничего не говорил, но несколько раз за все годы так смотрел… что лучше бы высказался…

Высказался, как пару дней назад, когда уже был не в силах смотреть на страдания Его Сиятельства и решился на откровенность. Если б не он, князь Ливен еще не известно когда бы собрался в Затонск и так бы и мучился от тоски, неизвестности и переживаний из-за ставших близкими ему Анны и Якова.

— Если Саша надумает-таки к вам приехать, то, скорее всего, прибудет вместе с Марком. Должен же Ваш брат, Ваша Милость, нанести Вам визит… Как ты смотришь на то, чтоб Александр приехал в Затонск в гости?

— Я буду рад его видеть и Анна тоже.

— Прекрасно… Раз уж заговорили про слуг, как тебе Марфа?

— Марфа? Спасибо, что прислал. Анне хорошо в помощь. Да и компания ей какая-никакая… Сейчас Марфа уехала с Марией Тимофеевной к ее сестре. Анна разрешила ей поехать, чтоб там наряжать Марию Тимофеевну и делать ей прически. Надеюсь, ты не против?

— Почему я должен быть против? Марфа теперь служит у вас. Ее хозяйка — Анна Викторовна.

— Но платишь-то ей ты.

— Даже если и так. Я рад, что Марфа служит в доме Ливенов, где она сейчас больше нужна, и что, как я надеюсь, ей нравится ее новое место.

— Я хотел бы обсудить с тобой вопрос о ее жаловании. Я понимаю, что платить ей столько, сколько платишь ты, мы не в состоянии. Но мы могли бы платить ей часть жалования — и мне бы было спокойнее, и Анна бы больше чувствовала себя хозяйкой. А то ситуация как сейчас больше напоминает ту, что ты просто одолжил нам Марфу на время.

— Под таким углом как ты я на это не смотрел, — признался Ливен. — Но у меня следующее предложение: я буду по-прежнему платить ей полное жалование, а Вы с Анной — столько, сколько платили бы местной приходящей прислуге. Лишние пара рублей Марфе не помешают. Тебя устраивает такой расклад? Но даже если нет, другого варианта я не приму.

— Хорошо, — согласился Штольман. — Еще одно, Марфа купила кое-что к нам в дом, например, самовар и бульотку… мне это не нравится.

— Самовар не нравится? Бульотка не из чистого серебра? Ну Вы и привереда, Ваша Милость… Даже не знаю, как Вам угодить, — театрально огорчился Ливен. — Хотите, пришлю Вам из Петербурга?

— Самовар отличный. И бульотка тоже. Меня беспокоит, что Марфа заплатила за них.

— Не понимаю, в чем Ваше беспокойство, господин начальник сыскного отделения. Она же заплатила, не украла… следовательно, ничего противозаконного не совершила, — попытался пошутить Павел Александрович.

— Она заплатила сама, сказала, что Ее Сиятельство дал ей денег.

— Да, я дал ей денег. Я ей доверяю, лишнего она не потратит.

— Павел, я хотел бы отдать тебе эти деньги.

— Ваша Милость, Вы еще со мной за пользование каретой не рассчитались, я все жду, когда можно будет позолоту обновить… — съерничал Ливен. — Неужели ты думаешь, что я возьму с тебя деньги за самовар или еще какую домашнюю утварь? Вот я приехал к вам, пью чай из этого самовара, следовательно, тоже им пользуюсь, как и бульоткой… Или, может, ты хочешь перейти на товарно-денежные отношения? Тогда теперь мне нужно рассчитываться за каждую чашку чая как в чайной. Ну так скажи, сколько, только не забудь, что самовар и бульотка на мои деньги куплены, что самовар я сам ставил, но в то же время вчера чай мне подавала дама, а не прислуга…

— Павел, прекрати!

— Нет, это ты прекрати. Если Марфа купила что-то, значит, это было необходимо. Самовар — нужная вещь, к чему топить плиту да еще летом для того, чтоб попить чая? Это и неэкономно, и неудобно — для чего той же Марфе стоять в жару рядом с раскаленной плитой и мыть посуду, если самовар можно вскипятить на улице, а затем занести его в дом?

— Значит, это ты о Марфе заботишься?

— И о Марфе в том числе. Чужой труд нужно уважать, и если есть возможность облегчить его, это следует сделать.

— Вы обо всех слугах так печетесь, Ваше Сиятельство, или Марфа заслужила Ваше особое отношение?

— Каждый из моих слуг заслуживает особого отношения, и Марфа в том числе. Марфа даже больше, чем некоторые другие.