— Аня, не сердись на меня. Так было нужно. Для Якова, — совершенно обычным тоном сказал Павел после того как Яков вышел из гостиной, а он сам сделал несколько глотков крепкого чая. — Я приезжал поговорить с ним… о нас с тобой… Я не мог этого скрывать от него… Это было бы неправильно, непорядочно по отношению к нему… Да и я места себе найти не мог… — признался он. — Я приехал, как только появилась возможность, как и обещал тебе в записке. Не мог не приехать… Мы поговорили. Яков все понял… — Ливен очень надеялся, что Яков понял… но понял ли… все… до конца… это могло показать только время… — Тебе не о чем беспокоиться, девочка моя… — постарался он убедить Анну… и себя самого.

— Поэтому Вы такие пьяные? Под коньяк разговаривали?

— Под коньяк… А как же еще? Мы же Ливены, — усмехнулся Павел. — Аня, я допью чай и поеду.

— На чем? Извозчика я уже отпустила.

— Ну так дойду, сам. Это ведь не так далеко. Аня, я пьяный, но не до такой степени, чтоб не разбирать дороги.

— Павел, оставайся. Я правда постелю тебе на диване… Не нужно… играть с судьбой… в Затонске всякое бывает… Зачем Штольману лишнее расследование?

— Ну если ты беспокоиться о том, чтоб твоему мужу не прибавилось лишней работы, то придется остаться…

— А ты думал, я за тебя волнуюсь? — на лице Анны появилась легкая ухмылка.

Ливен ответил совершенно серьезно:

— Думал, что да… Родная моя, я знаю, что волнуешься. За нас обоих. Не нужно. Это было в первый и я, надеюсь, в последний раз.

— Павел, это уже во второй раз. Ты забыл про Петербург.

— Аня, тогда я был почти совсем трезвый. Не как сейчас. Да и сейчас я в норме. Я же говорил тебе, что мне нужно довольно много, чтоб действительно напиться. А я этого сделать и не пытался, мне нужно было… чтоб только немного развязался язык… а голова все еще оставалась светлой…

— То есть, ты притворялся более пьяным, чем был?

— Ну да… Не с полчашки чая же я мгновенно почти протрезвел.

— Зачем?

— Затем, что говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке… Если говорил что-то в сильном подпитии, то, значит, правду, обмануть Якова не мог… Все, что мне было нужно — чтоб он поверил, что у нас чистые отношения… Я все сделаю, чтоб вы с ним были счастливы. Все… Анюшка, иди к нему, он тебя ждет…

— Он уснул уже, наверное, он же крепко выпил… А мне еще убрать тут нужно, чашки помыть. Марфа уехала с моей мамой к ее сестре.

— Девочка моя, тебе не о немытых чашках надо думать, а о Якове… Я все сам уберу, чашки помою…

— Его Сиятельство будет убирать посуду и мыть чашки? До чего же докатился мир, — покачала головой Анна.

— Я сейчас не Его Сиятельство, я сейчас Павел, который приехал к своей семье… И я не белоручка, я много что умею, хотя у меня в этом нет необходимости, так как обычно мне все же прислуживают… За свой сервиз не беспокойся, чашки я не разобью. А если уж разобью, то куплю для Вас новый, мейсен, если ты захочешь… Аня, иди к Якову, он тоже не такой пьяный, как тебе показался, поверь мне… И он не спит, тебя ждет… Ждет, чтоб спросить, любишь ли ты его — сказал Павел вслух, а про себя добавил «и меня». — Он тебя очень любит… И ревнует, конечно… В данный момент ко мне… А вообще — к любому, кому ты окажешь внимание, или кто окажет его тебе… Такой уж он человек… И не отказывай ему в ласке… если он попросит… даже если он такой, как сейчас… Ему сейчас это очень нужно… Иди, только принеси мне подушку и что-нибудь укрыться, а я сам себе потом постелю.

— Ты… не уйдешь? — с опаской спросила Анна.

— Не уйду. Правда, лягу спать.

Анна принесла Павлу подушку и простыни, как он просил. Он взял ее за руку, подержал несколько мгновений и поцеловал ладонь:

— Все будет хорошо, родная моя. Ну иди же, Яков тебя уже заждался.

Анна зашла в их с мужем спальню. Яков лежал на своей стороне кровати и, казалось, спал, уткнувшись лицом в подушку. Она переоделась в ночную сорочку и легла рядом.

— Аня, ты меня любишь? — не поворачиваясь, спросил Штольман более трезвым голосом, чем говорил в гостиной.

— Конечно, люблю. Очень. Ты же знаешь.

— А его?

— Что его?

— Его… любишь? — смог все же произнести Яков.

— А ты? — снова вопросом на вопрос ответила Анна.

— Он мне… стал дорог.

— Вот и мне он стал дорог. Но люблю я тебя и всегда буду любить. Ты ревнуешь?

Штольман наконец повернулся к Анне.

— Ну а ты как думала? Конечно, ревную…

— Напрасно.

— Аня, Павел… красивый мужчина, князь, с состоянием… со всем, что пожелает женщина…

— Только вот я его не желаю, ни с титулом, ни с состоянием. Никак. Я желаю лишь одного, чтоб он встретил женщину, которую он смог бы полюбить и с которой мог быть по-настоящему счастлив… Но он все еще любит Лизу…

— Что?! — Яков приподнялся на локте. — Все еще любит Лизу?! Через столько лет?

— Да, через столько лет.

— Может, он просто хотел, чтоб ты так думала? — с сомнением спросил Штольман. Возможно, Павел говорил о чувствах к Лизе потому, что боялся… что Анна, которая стала ему дорога… отдалится от него, если он скажет о своих чувствах к ней самой… что он отпугнет ее своим признанием…

— Ничего он не хотел. Я сама это знаю… И мне его очень жаль.

— Жаль? Почему?

— Потому что из-за этого он не может полюбить никакую другую женщину… Он живет любовью к Лизе, воспоминаниями о ней… Яков, я не сказала тебе, что видела дух Лизы…

— Я знаю, Павел сказал мне об этом.

— Мне кажется, у него возникло… расположение ко мне… потому что я видела Лизу… Что я для него… как бы связующее звено… между ним и Лизой… хотя бы в таком виде, как духа…

— Аня, он… одержимый? — на лице Якова Платоновича появилось тревожное выражение. — Я за ним странностей не замечал. Он мне казался весьма здравомыслящим человеком.

— Яков, он просто несчастный. Несчастный потому, что не может позволить себе быть счастливым с какой-то другой женщиной кроме Лизы… Я спросила его, хотела бы Лиза, чтоб он так страдал. Он ответил, что Лиза была не таким человеком, она хотела бы, чтоб он был счастлив… Но нельзя быть счастливым, если сам этого не хочешь… И нельзя сделать человека счастливым насильно… Он сам должен к этому прийти… Мне кажется, он уже на этом пути… Но семнадцать лет просто так не перечеркнешь и из жизни не выкинешь… Яков, ему тяжело. Он нес в себе это столько лет один, и поделиться ему было не с кем… А тут я… кто видел Лизу, с кем можно было поговорить о ней… Мне хотелось помочь ему… хоть как-то… И я очень надеюсь, что мне это хотя бы немного удалось… И ты бы ему помог…

— Аня, а я чем могу ему помочь? Я ведь не могу с ним о Лизе разговаривать… по душам… Думаю, ему было бы неловко…

— Яков, ну, конечно, не о Лизе… Может, о графине бы поговорил… ведь такая хорошая женщина…

— Анна, он взрослый мужчина, сам разберется со своими любовницами…

— Любовницами? — усмехнулась Анна. — Я же тебе говорила, у него одна любовница — Наталья Николаевна… Да и она… похоже, не очень-то ему нужна…

— Что значит, не очень нужна? Он что же… уже не так… пылок… как мужчина?

— Яков, ну я-то откуда могу знать, каков Павел как мужчина? Я вообще не про это… Я про то, что он с ней, скорее всего, потому что… так нужно… Потому что у князя должна быть любовница…

Штольман подумал о том, что сейчас, когда Павел так сблизился с Анной… графиня нужна ему… как телеге пятое колесо… Нет, и пятое колесо может, конечно, пригодиться… когда оно запасное…

— Аня, князь выбрал себе подходящую по положению и вкусу даму, которой он позволяет присутствовать в своей жизни… когда без любовницы не обойтись… Это обычное явление в высшем свете… О чем тут говорить? Личная жизнь Павла — это его личное дело, — сказал он и подумал «пока это не касается Анны». — У меня есть своя личная жизнь. С тобой, — он придвинулся ближе к жене и обнял ее. — Аня, прости меня, что я сейчас такой… но я по тебе соскучился… очень… Я не посмею целовать тебя, но я… так хочу быть с тобой…