Речь зашла про Царское Село, и Павел решил, что настал момент рассказать Якову о том, что там произошло, за чем он собственно и приехал в Затонск…

Комментарий к Часть 15

Дерпт* - город в Лифляндии. В настоящее время Тарту, Эстония.

Верро** - город в Лифляндии. Сейчас Выру, Эстония.

Нейбад*** - приморский курорт в Лифляндии к северу от Риги, с середины 19 века - популярное место отдыха среди помещиков и знати, не только из Остзейских земель, но из Петербурга и Москвы. Саулкрасты, Латвия.

Зегевольд**** - город в Лифляндии. Сигулда, Латвия

========== Часть 16 ==========

Ливен посмотрел, что коньяк в графине закончился, откупорил бутылку, наполнил рюмки, выпил свою, собрался с духом и сказал:

— Яков, в усадьбе кое-что произошло. Я не могу и не хочу скрывать это от тебя. Ты должен об этом знать. Анна стала дорогим мне человеком.

Анна стала дорогим Павлу человеком… От этой новости у Штольмана сердце провалились куда-то вниз и остановилось дыхание. Как будто он получил удар под дых. И это был даже не нокдаун, а нокаут… Он пробыл некоторое время в каком-то оцепенении, затем наконец сделал вдох и выдох, опрокинул рюмку коньяка и перевел взгляд с рюмки на Павла. Одни зелено-голубые глаза пристально посмотрели в другие. На немой вопрос, казалось, был получен немой ответ.

Яков Платонович мрачно пробормотал:

— Вот, значит, как… Но как же так… получилось…

— Так уж вышло… Я и не представлял, что со мной такое может произойти… Но это не в том ракурсе, как, должно быть, ты подумал… Совсем не в том…

— А в каком же, позволь узнать? — Штольман еще больше нахмурился, и черты его лица стали более резкими. — Павел, я… требую объяснений…

— Я все объясню. Но прошу тебя без сцен, истерик и мордобоя… и без дуэлей… хотя бы пока… Просто постарайся выслушать меня спокойно.

Павел Александрович в нескольких предложениях, тщательно подбирая слова, поведал о событиях, произошедших в то время, когда Анна гостила у него. Яков слушал его настолько внимательно, насколько позволяло его состояние.

— Яков, того, что случилось, вспять не повернешь. Я с тобой честен как на исповеди. Ничего не утаил, ничего не исказил. Ни с моей стороны, ни со стороны Анны не было ничего, что выходило бы за дружеские и родственные отношения. И никогда не будет, — закончил свой короткий рассказ Ливен. — Если хочешь о чем-то спросить, я тебе отвечу.

— Спросить? Да я и так… под впечатлением… Хотя нет, все же спрошу — я должен верить тому, что ты тут… наговорил? — Яков просверлил Павла взглядом, который с трудом удерживал от выпитого коньяка, внезапно ударившего ему в голову.

— Ты ничего не должен. Это зависит только от тебя, от того… насколько у тебя доверие и понимание могут преобладать над ревностью… И как подскажет тебе сердце… — ответил Павел, не отводя глаз.

— А если я не поверю? Не смогу поверить?

— Тогда мне придется уехать. Так для всех будет лучше.

— Куда уехать?

— Какая разница куда? Куда-нибудь подальше от Петербурга. Российская Империя, как ты сам знаешь, огромная… Да и Европа тоже… Но я все же предпочел бы Остзейские губернии, где-нибудь недалеко от имений моих или Саши.

— А как же твоя служба, твоя карьера?

— А что служба? Служить можно достойно… в любом месте… А карьера только пойдет в гору. Не вечно же мне оставаться подполковником.

— Но зачем?

— Я не вижу другого выхода… — честно сказал Ливен. — Если ты не сможешь поверить, то будешь подозревать… точнее воображать себе то, чего не было, нет и быть не может… Я не хочу, чтоб у вас с Анной из-за этого испортились отношения. Я хочу, чтоб ты с ней был счастлив. Как я мог бы быть счастлив с Лизой, а Дмитрий с Катей. Но ни мне, ни Дмитрию судьба не дала такого благословения. А тебе с Анной дала. И я никоим образом не хочу это разрушить… Я прошу тебя только об одном, не вздумай ни в чем обвинять Анну… Если ты считаешь, что между нами… зашло слишком далеко, то это я допустил подобное, это лишь моя вина. Моя, а не ее… Прошу, не пытай ее, не выспрашивай ее ни о чем… она ведь даже не поймет, о чем ты… А если поймет, то ей будет очень больно и горько… от твоих беспочвенных подозрений… Она — прекрасный, светлый человек с чистыми помыслами… не нужно ее окунать… в ту грязь, которая могла бы прийти тебе в голову от ревности… Ей и так в жизни хватило мерзости… как с тем магистром, например… Со мной ты можешь делать, что хочешь, но ее не трогай… Иначе я не знаю, что сам с тобой сделаю… Нет, знаю, но тебе этого лучше не знать…

В другой ситуации Яков Платонович спросил бы Павла, были его слова угрозой или предупреждением. Но сейчас его больше озаботило другое.

— Анна тебе рассказала про Магистра?

— Рассказала… Я очень надеялся, что ты смог помочь ей забыть это… Но, к сожалению, ее до сих пор мучают кошмары… приходят к ней… И когда ей привиделся кошмар, а я услышал ее истошный крик, я прибежал в ее спальню, обнял ее, гладил спине, стараясь утешить… Потому что тогда тебя не было рядом с ней… а я был… И я не мог просто так стоять и смотреть на перепуганную до смерти девочку и даже не попытаться как-то помочь… Я должен был защитить ее, дать ей понять, что она не один на один с тем ужасом, дать ей тепло и заботу, в которых она так нуждалась… Иметь какие-то другие мотивы или намерения в той ситуации было бы… кощунством… Но если подобное ты видишь… в ином свете… мне больше не о чем с тобой говорить… Я напишу тебе, если ты, конечно, захочешь узнать… о том, куда я получу назначение, — Ливен поднялся из-за стола.

— Павел, постой!! — схватил его за рукав Штольман. — Что за кошмар видела Анна?

— Как моему бывшему садовнику пытались отрезать голову садовыми ножницами.

— О Господи!! Ей приснился такой дурной сон? От этого ей было так дурно?

— Это был не сон, а видение. Его на самом деле так убили… Но я не хочу сейчас об этом говорить. Не время об этом.

— Скажи, она приняла твою… заботу… без неловкости? — спросил Яков Платонович после того, как выпил очередную рюмку.

Павел Александрович сел обратно за стол:

— Яков, о чем ты? Она была чуть ли не в себе от страха… Ее всю трясло, глаза у нее были больше блюдец… Она дышала так, словно у нее сердце готово было выпрыгнуть из груди… О какой неловкости или стыдливости в этом случае вообще может идти речь? Ни она, ни я тогда об этом не думали… Потому что это было совершенно неважно… Важно было лишь то, чтоб она отошла от того ужаса…

Яков знал, о чем говорил Павел. Он сам не раз видел подобное. И пытался помочь Анне. Как мог. Держал своих объятьях и гладил по спине… И никаких мыслей кроме тех, чтоб утешить и защитить Анну, у него тогда не было…

— Ты сказал, что видел в ней в тот момент девочку, не женщину… А в остальное время? Она ведь красивая молодая женщина… Неужели ты этого не видишь? — у Штольмана было смешанное чувство ревности и обиды за Анну, ведь она действительно была очень красива, неужели по мнению Павла она недостаточно хороша?

— Яков, это для тебя она — красивая молодая женщина. Не для меня. Для меня она — красивая повзрослевшая девочка, которая счастлива в браке с моим племянником. Позволить иметь по отношению к ней иные мысли, иные чувства чем родственные и дружеские для меня все равно что, наверное… позволить себе мысль о… кровосмешении…

— Что?! — удивлению Якова Платоновича не было предела. — Она же тебе не родная племянница…

— Для меня все равно что родная. Скажем так, родной, дорогой и близкий мне человек, но не женщина, к которой я мог бы испытывать мужской интерес и влечение. Это я тебе и пытаюсь объяснить все это время.

— Насколько Анна… дорога тебе? — набрался смелости задать вопрос Яков.

— Очень, — не стал скрывать Ливен. — Я думал об этом. Наверное, как Саша, но немного по-другому, ведь он мой родной сын… Как ты… В тебе я вижу часть себя и, конечно, Дмитрия… И я принимаю ее такой, какая она есть… Если для тебя это важно…