— А именно?
— Дед Лизы — Ферзен. Граф Павел Карлович, обер-егермейстер двора, начальник Императорской охоты — его кузен в какой-то степени родства. Его жена Элеонора Леонардовна — урожденная фон дер Пален.
— А Министр юстиции, обер-камергер, верховный церемониймейстер — ей… — не закончил фразы Штольман.
— Двоюродный племянник.
— Значит, Лиза Палену троюродная племянница?
— Да.
— Ну теперь все ясно, почему старый князь Ливен хотел заполучить Лизу в невестки — не только из-за ее приданого, но еще и родства, как говорят, с сильными мира сего.
— Как ты догадлив.
— В записках Дмитрий Александрович писал, что ходил к Палену просить за меня. То есть он обращался к родственнику своей покойной жены?
— Да, но они были лишь знакомы, не общались.
— Еще Дмитрий Александрович писал, что ходил к нему не раз. Что рассказал, все как есть, почти. И что, вероятно, Пален понял все и без его признания… Думаешь, он дал понять ему, что я его сын… скажем так, не говоря этого прямо?
— Полагаю, так и было. Например, сказал, что ты ему очень дорог. А Константин Иванович догадался, по какой причине. Возможно, подумал, что если бы ты был законным сыном Ливена, то приходился бы его троюродной племяннице пасынком… вроде как не посторонним человеком… Думаю, Пален замолвил за тебя словечко, и когда Дмитрий ходил к другим чиновникам, они к нему уже прислушивались.
— Да, это вполне вероятно… А Саша, значит, в родстве с Паленом.
— Довольно отдаленном. Опять же как и Дмитрий только знаком с ним.
— Но ты сам знаешь Палена хорошо.
— Разумеется, раз мы оба при дворе.
— Как думаешь. Он говорил кому-нибудь, что князь Ливен — отец Штольмана?
— Зачем? Для того, чтоб определенные чины проявили свою благосклонность к некому полицейскому, в этом не было никакой необходимости. Кто он был для просителя сын, племянник, брат, сват — им было все равно… Это мне не все равно. Я очень рад, что у Дмитрия был хоть один кровный сын.
Тут у Якова Платоновича появился новый вопрос. Но перед тем, как отважиться задать его, он налил себе рюмку коньяка.
— Павел, а ты никогда не думал… ты только не сердись… не думал, что Дмитрий Александрович мог быть и твоим отцом?
— Дмитрий? Моим отцом? — рассмеялся Павел. — Ты имеешь в виду, что Дмитрий по молодости согрешил с кем-то, а его родители выдали его незаконного ребенка за своего? А после он взял меня к себе, потому что он — мой настоящий отец, и родители меня не любили?
— Да…
— А про своего второго внебрачного сына, то есть тебя, Дмитрий потом уже и заикнуться не посмел?
— Ну если ты сформулировал это так, то да…
— Яков, у нас с Дмитрием были очень близкие отношения, если б я был его сыном, он сказал бы мне об этом, когда я стал достаточно взрослым, чтобы понимать подобные вещи. Ну или хотя бы перед смертью, как сказал про тебя… непременно сказал… И если б Дмитрий оказался моим отцом, я был бы счастлив, даже не просто счастлив, а безмерно счастлив… И испытал хоть какое-то… уважение и, возможно, благодарность по отношению к Александру Николаевичу и Ольге Григорьевне за то, что они согласились быть родителями незаконному сыну Дмитрия, пусть даже только формально… Но такое благородство не в их характерах, поэтому подобную ситуацию я полностью исключаю… К сожалению, я сын своих родителей, совершенно нежеланный, ненужный и нелюбимый последыш. Зачатый спустя почти пятнадцать лет после предыдущего ребенка. В Великий пост. Когда князю под руку, точнее под другое место подвернулась жена… Так что я результат… похоти и небрежности Его Сиятельства…
— Павел, а ты… пошляк.
— Да, я бываю таким. Но не в этот раз. Не в отношении того, что сказал. Это не пошлость, это факт. Скажи мне, почему когда кто-то говорит нелицеприятную правду, люди склонны именовать это пошлостью? Я родился в Петербурге, за две с половиной недели до Рождества. Князь в это время развлекался со своими любовницами и пьянствовал, впрочем, как всегда… Нет, когда княгиня рожала, он был дома, но как только ему сказали, что у него родился сын и что с супругой все в порядке, он тут же продолжил свои гулянки… Мать несмотря на свой возраст, а ей было чуть за сорок, родила меня очень легко, быстро поправилась после родов. В детскую ко мне не заходила, даже не спрашивала, как я. Беспокоилась только о том, чтоб не пропустить никакие из предстоящих Рождественских балов, и что бальные платья, которые сшили по тем меркам, что были у нее до беременности мной, пришлось перешивать… Молитву надо мной в день моего появления на свет прочитал батюшка, которого привел Дмитрий. Родители даже не озаботились тем, что меня нужно было покрестить, Дмитрий напомнил им об этом через несколько дней. Александр Николаевич ответил, что если его это так беспокоит, то пусть сам крестинами и займется… Как меня назовут, родителям было все равно. Выбор имен был довольно большой, даже из тех, что были у Ливенов в роду, например, Александр и Николай, так что я мог быть и Александр Александрович и Николай Александрович… Но Дмитрий предложил назвать маленького брата Павлом, так как паулус на латыни и значит маленький, да и к тому же, он самый младший сын, кроме того у Ливенов это имя в роду тоже было. Его Сиятельство махнул рукой — Павел так Павел, а раз Дмитрий выбрал ребенку имя, то и будет его крестным, меньше мороки…
— Дмитрий выбрал тебе имя и стал твоим крестным? — удивился Яков. — Ты не говорил, что он был твоим крестным… Ты только говорил, что ты — крестный Саши…
— Ну а как иначе? Хоть не официальный отец своему сыну, так крестный… Это я предложил назвать его Сашей, а Дмитрий поддержал. И Лизе это имя очень нравилось. Но Александр, естественно, не в честь нашего с Дмитрием отца. Его Сиятельство Сашей никто не называл. Мать называла его Александр Николаевич или князь… Так что именно форма имени Саша для нас с Дмитрием никак не связана с нашим отцом, как и Алексаша — как Дмитрий тоже иногда называл Сашку. И даже просто Александр. Только Александр Николаевич. А Саша — Александр Дмитриевич, хотя, конечно, на самом деле — Александр Павлович…
— Понимаю…
— Дмитрий был самым близким человеком в моей жизни — не только братом, а, можно сказать, родителем, а крестный — это в дополнение ко всему… Мне нравится имя, которое он выбрал для меня…
— А мое… не хуже других по крайней мере…
— Думаю, если б Дмитрий выбирал для тебя имя и по святцам выпадало бы несколько, он предпочел бы, наверное, опять же Александр, Николай или другое имя, которое было у Ливенов. Но он тогда даже не знал, что сын, который родился у Кати, от него… Мне кажется, Катенька очень хотела, чтоб тебя звали Дмитрием, но даже если такое имя и было в святцах, она бы не отважилась попросить об этом Штольмана. Ему с лихвой хватило и самого факта, что ребенок был от любовника, без того, чтоб он еще и носил его имя…
— Да, ты прав… Это было бы уже совсем… вопиющим… И Штольман, возможно, был бы тогда еще злее… Лучше уж имя, которое не действовало бы ему на нервы каждый раз, когда он его произносил… Но не думаю, что это он назвал меня Яковом.
— Тоже не думаю… Думаю, ему было все равно… как и моему отцу… с той разницей, что Штольман был тебе приемным отцом, а Александр Николаевич мне родным…
— Я нашел нескольких Якобов среди Ливенов. И ты говорил, что это имя было и у Ридигеров, возможно, поэтому моя мать и выбрала его для меня из тех, что были для крещения в те дни…
— Вполне вероятно.
— Знаешь, я обнаружил, что среди предков был Якоб Дитмар Михаэль Фридрих, он был сыном Дитриха Фридолина Якоба, так что почти что Яков Дмитриевич, — улыбнулся Яков.
— Это интересно. К сожалению, полных имен всех предков из фамильного древа Ливенов я не помню…
— А не знаешь, за что этот Якоб Дитмар получил титул графа?
