— Павел, Дмитрий Александрович, он болел… после этого?
— Болел, — не стал скрывать Павел, — точнее, чаще стал чувствовать себя неважно. Но тогда я не знал, что на это была причина, думал, что это просто возраст…
— Вот ведь как… Получается, это он из-за меня… еще больше занедужил?
— Яков, не смей так думать! Он — твой отец, любой любящий отец сделал бы подобное или хотя бы попытался. Даже если бы не просто болел, а одной ногой стоял в могиле. На это отец и нужен — помогать своим детям.
— Даже если им под сорок лет?
— Да хоть под пятьдесят… хоть сколько… Для родителя ребенок всегда остается ребенком, не важно сколько ему лет… Саше сейчас восемнадцать, будет пятьдесят и, если я до этого доживу, а с ним что-то случится, то я… хоть поползу, если нужно будет ему помочь… Яков, не вздумай себя корить. Дмитрий бы этого не оценил… Думаю, он не хотел бы, чтоб ты знал, что он… вмешался в твою судьбу… А вот я после некоторых раздумий посчитал, что ты об этом должен был знать. Чтоб понять, как ты был дорог Дмитрию.
— А что еще в дневнике? Ты сказал, что этот дневник нашла Анна. Она читала весь?
— Нет, только пару страниц… О другом, не об этом…
— А о чем? Я хотел бы знать, о чем.
Ливен вопреки своему желанию раскрыл дневник брата на странице, которую прочла Анна:
— Об этом.
Яков снова сосредоточился на чтении заметок князя.
— Анна очень расстроилась из-за того, что написал Дмитрий Александрович? Из-за Нежинской? Так ведь?
— Да, расстроилась. Очень. Ей было неприятно, но больше она боялась, что Нежинская снова появится в вашей с ней жизни.
— Но ты… ты попытался успокоить ее?
— Конечно. Сказал прямо, что никогда не допущу, чтоб она гадила в моей семье. Приму меры, чтоб этого никогда не произошло.
— Спасибо… что сказал.
— Я не просто сказал, я их приму… если возникнет такая необходимость… Яков, ты же не собирался жениться на Нежинской? — пристально посмотрел Ливен на племянника.
— Нет, конечно. Как уже я говорил тебе, я сначала был ей увлечен, а потом стал понимать, что вся ее… страстность — это фальшь, как и она сама… Но, видимо, мне все же не хватило смелости… принять тот факт, что она… только лишь…
— Дворцовая шлюха? Точнее та, как ее назвал Дмитрий, а потом зачеркнул? — закончил предложение Ливен с выражением брезгливости на лице.
Штольмана не задела характеристика его бывшей любовницы, ни данная Павлом, ни его родным отцом.
— Значит, в случае моей женитьбы на Нежинской Дмитрий Александрович ничего бы мне не оставил и даже не сказал бы, что он мой отец… Его можно понять…
— Рад, что ты это осознаешь.
— Павел, он написал, что не признался бы, даже если обещал Лизе… Я правильно понял?
— Да. Перед своей смертью она взяла с него слово… — подтвердил Павел.
Яков уставился на дядю:
— Павел, значит, Лиза знала?! Знала, что я — сын ее мужа?! Каково же ей было узнать подобное… Но в Петербурге ты мне говорил другое… что она не знала…
— Тогда я этого и не предполагал. Дмитрий ей не говорил, Лиза сама догадалась… после того, как Вы расстались… намного позже… Она спросила у Дмитрия об этом перед смертью. Он сознался. И она взяла с него слово, что он расскажет тебе, что он твой отец, и позаботится о тебе, как ему подскажет совесть… Я это прочитал у Дмитрия, — Павел решил не говорить Якову, что он узнал это из видения Анны… из-за которого, собственно говоря, они с Анной и стали близки друг другу…
— Как же ей, наверное, было больно… когда Дмитрий Александрович подтвердил, что я его сын…
— Мне кажется, что для нее скорее было облегчением… узнать, что ее догадки подтвердились… и что она могла для тебя что-то сделать. Лиза была светлым и добрым человеком и помнила и волновалась о тебе.
— Лиза думала обо мне перед смертью… Я… поражен… Павел, ты, должно быть, ревновал, когда узнал об этом?
— Яков, я узнал об этом через восемнадцать лет. И даже если б я узнал об этом тогда, я бы не ревновал. К чему там ревновать?
— Павел, как можно не ревновать в такой ситуации? Твоя жена перед смертью вспоминает про бывшего любовника и беспокоится о нем…
— Давай уж тогда уточним, любовника, которого ей навязал ее супруг, мой брат. Любовника, который был у нее до меня и с которым у нее была приятная, но короткая связь. Сколько раз вы с ней встречались за те три месяца? Я могу предположить, что из-за того, что ты был занят на службе, и что о свиданиях все же нужно было договариваться заранее, при самом удачном раскладе это было не более одного-двух раз в неделю… Ну и посчитай сам, сколько всего рандеву было у вас за это время. Для себя посчитай, поскольку для меня самого это неважно. Для меня важно лишь то, что когда я стал мужем Лизы, пусть и невенчанным, у нее кроме меня не было другого мужчины… Так что ни о какой ревности и речи быть не может.
— И все же это выше моего понимания… Это не укладывается у меня в голове…
— А у меня не укладывается в голове, как можно ревновать не только когда есть повод, но и когда его вообще нет. Когда человек сам придумывает поводы для ревности… Вот это выше моего понимания…
Штольман вздохнул — что ж, Яков, ты заслужил эти слова…
— Раз ты не ревнуешь, я могу спросить тебя о Лизе?
— Спрашивай.
— Ты считал Лизу своей женой. А она тебя?
— Разумеется, она считала меня своим мужем, не любовником же.
— А Дмитрия Александровича?
— А Дмитрий был для нее Его Сиятельством и Дмитрием Александровичем.
Яков вздохнул еще раз.
— Давай помянем Лизу и Дмитрия тоже, — предложил Павел. — Прекрасные были люди, оба так много значили для меня…
Мужчины выпили по рюмке коньяка и минуту помолчали.
— Павел, даже если я встречался с Лизой, я почти ничего не знаю о ней. Какая у нее была семья? Как она жила до того, как стала княгиней Ливен? Мне она говорила, что ей неуютно в Петербурге, что он ее… пугал. Это правда? Или же это была история… Лизы Левиной для меня?
— Левиной? — улыбнулся Павел. — Она так тебе представилась?
— Да, так.
— Да, назваться тебе княгиней Ливен она определенно не могла… А то, что она сказала — правда. Всю жизнь до замужества Лиза прожила в имении Крейцев в Лифляндии. Она была домашней девочкой. Ее только иногда вывозили куда-нибудь, например, в гости к родственникам. В Петербург она впервые попала, когда дед решил просватать ее за князя Ливена. При большом скоплении народа она терялась, от всяких светских развлечений вроде балов удовольствия не получала. Она появлялась на них только потому, что от нее это требовали.
— Родители и дед?
— Дед Альфред Францевич. Ее мать была такой же… тихой, как и Лиза. Отец Лизы граф Крейц в столицу не поехал. Он был против этого брака дочери.
— Почему? Потому что не считал Дмитрия Александровича подходящей партией для дочери, так как он был почти на тридцать лет старше ее?
— Нет, если бы это было причиной, я бы уважал его. Но Алексей Феликсович считал, что тесть должен оставить все свое состояние его сыновьям. А для этого брака внучки Альфред Францевич собирался выделить приличное приданое — как никак он выдавал ее замуж за князя. Если бы жених был менее знатен, скорее всего, и придание было бы незначительным… А если бы Лизу выдавали замуж после смерти старика, то на приданое и вовсе почти не нужно было бы тратиться. Отдали бы за первого попавшегося, лишь бы, как говорится, сбыть ее с рук…
— Этого дед Лизы и боялся?
— Да. Лиза очень напоминала ему единственную дочь, и он не хотел ей плохой доли. В его глазах немолодой, но порядочный и добрый князь Ливен был гораздо лучше какого-нибудь проходимца и кутилы. Граф Крейц же был другого мнения, он даже не приехал на свадьбу дочери.
— А мать Лизы?
— Эльфрида Альфредовна на венчании была. Было бы совсем возмутительно, если бы на княжеской свадьбе не присутствовал ни один из родителей невесты, она ведь все же была не из мелкопоместного дворянства, а знатных кровей.
