Егорка посмотрел на Юрия, тот покачал головой:

— Анна Викторовна, так не пойдет. Я же видел, что Вы пирожные купили в ресторане Дворянского собрания, а не в кондитерской. В кондитерской и то дорого, я одно покупал, мы его с Егоркой разделили. А в ресторане и вовсе цены поднебесные. Вы же пирожные для себя с Яковом Платоновичем взяли. Мы с Егорушкой и печеньем обойдемся.

— Для нас с Яковом Платоновичем тоже пирожные есть, а эти я специально для нас всех купила. Гости к нам, Юрий Григорьевич, ходят крайне редко, поэтому ради такого случая я решила купить то, что уж точно всем понравится. Мы эти пирожные ели, когда Павел Александрович приглашал нас с Яковом Платоновичем и моими родителями в ресторан, — о том, и сейчас счет будет оплачен князем Ливеном, Анна откровенничать не стала. — Так что прошу Вас.

— Тогда Вы, Анна Викторовна, сначала.

Анна купила не самые дорогие пирожные — для гостей эклеры и бисквит с кремом. Себе на вечер она оставила корзиночку с желе и фруктами, а Якову эклер. Значит, она возьмет бисквит.

— Анна Викторовна, не будет ли это непростительным нарушением этикета, если я решусь разрезать наши с Егоркой пирожные на половинки, чтоб Егорушка попробовал оба.

— Юрий Григорьевич, пожалуйста, делайте так, как Вам угодно.

Егорка получил половину эклера и половину бисквита с розочкой. Марфа взяла оставшийся эклер. Ей приходилось немного отклоняться, уворачиваясь от Егорки, орудовавшего ложкой. Она вспомнила свое детство, вот так она держала на коленях кого-нибудь из братишек, когда кормила. Теперь все трое взрослые мужчины. Василек самый младший Авдею в лавке помогает, Гаврюшка столярным делом занялся. А Ванюшка, который изо всех братьев мощной фигурой больше всего в отца пошел, кузнецом стал, как тот по молодости. И никто из четверых братьев не любитель писать письма, как она и сказала доктору Милцу. Напишут раз в пару лет, сообщат, что ребенок очередной родился или помер кто. Даже не написали вовремя, что матушка умерла. Отдалились они, конечно, друг от друга, особенно когда Евдокия Ивановна ее в услужение Пшеничниковым отдала, но ведь мать, другой у нее никогда не было. Она бы на похороны съездила, ехать-то всего несколько часов, уж князь бы отпустил на пару дней. Но что теперь вздыхать, чужие они теперь с братьями, с ее барышнями и то ближе, хоть она барышням и не ровня. Вон дети Лидии Даниловны, когда поменьше были, всегда к ней на колени забирались, а про племянников она даже не знает точно, сколько их сейчас и как всех зовут…

Егорка доел свои пирожные и попросил:

— Малфа, дай конфетку.

Юрий услышал это и строго сказал:

— Егорушка, ты уже довольно сладкого поел, нельзя все, что на столе стоит, просить. Барыне Анне Викторовне с Марфой Федоровной тоже нужно оставить. В другой раз конфетку получишь.

Анна подумала, что сейчас Егорка заревет. А он спросил:

— Балыня, когда я снова плиду, ты мне конфетку дашь?

Анна еле сдержалась, чтоб не расхохотаться. Юрий покраснел.

— Егорушка, если нас еще пригласят, Анна Викторовна сама даст тебе то, что сочтет нужным.

— Егорка, я сейчас конфет дам, только не тебе, а тятеньке. А он тебе завтра к чаю даст. Договорились?

Егор кивнул.

— Не нужно, Анна Викторовна…

— Нужно. Марфа, сделай кулек из газеты и положи гостинец.

— Анна Викторовна, я Вам на днях варенья крыжовенного пошлю, его Акулина так варит, как никто другой, у нее какой-то секрет имеется. И меду баночку, у нас своя пасека.

Анна хотела отказаться, но Марфа, которая протянула Юрию кулек с конфетами, ее опередила:

— Вот спасибо, барин Юрий Григорьич! Варенье — это хорошо, а медок и вовсе — на случай если простынет кто.

— Я тогда с Акулиной передам, как она в город поедет. А сейчас, Анна Викторовна, я откланяюсь, мне еще в библиотеку надо за книгами. Спасибо Вам за гостеприимство. Поклон Якову Платоновичу от меня передайте.

— Непременно передам, — пообещала Анна Викторовна.

— Марфа, зачем ты согласилась варенье с медом принять? Разве мы купить не можем? — спросила Анна, когда гости уехали.

— Можем, только надо было Юрию Григорьевичу уважение оказать, он от души предлагал. Ему совестно, что он Вас в такие траты ввел, а сам он ответить Вам тем же не может, нет у него денег на подобное угощение. Вот и предложил то, чем, как говорится, сам богат, что у него свое в поместье. А приходить и, как ему кажется, объедать кого-то он не приучен. И Егорку тому же учит. И правильно. Чтоб ребенок понимал, что можно, и что нельзя. А то вырастают такие, что только о себе думают, как бы урвать побольше. Сашеньку вон тоже с малолетства учили, что и как, приличным молодым человеком стал.

— А в детстве Саша Павлу Александровичу один блинчик из стопки дал, — засмеялась Анна, — тот сам рассказал.

— После этого, верно, Дмитрий Александрович ему наставление прочитал, что так поступать нехорошо. Что нужно предложить все, не думая, сколько другой человек возьмет. Потому как воспитанный человек сам больше одной штуки не возьмет. А в окружении князей люди все же по большей части воспитанные.

— Марфа, ты, думаю, прямо словами Дмитрия Александровича сказала, — улыбнулась Анна.

— Слышала много раз, как он с Сашенькой разговаривал. Учил его, конечно, что к чему. Спокойно, рассуждениями да примерами. А не криком или хуже того розгами, как некоторые… Юрий Григорьич вон тоже Егорку словами, а не затрещинами жизни учит.

— Хороший человек Юрий.

— Хороший, добрый, не пустоголовый, скромный, Егорку любит. Только как его угораздило в такие-то годы ребенка заиметь? Он ведь не намного Александра Дмитриевича старше, а мальчонке года четыре на вид… Небось, и не чаял, что особа, с которой он амурничал, такой сюрприз ему преподнесет… — вздохнула Марфа. — Он ведь не женат?

Анна тоже вздохнула — вот даже Марфа решила, что Юрий — отец Егора. А что еще посторонний человек может подумать, если Егорка так похож на Юрия?

— Юрию девятнадцать и он не женат. Но он Егорке не отец, а брат, — объяснила она. — Их отец пьяница с крестьянкой… Так Егор и появился… Отец умер недавно, поместье, как оказалось, прокутил. Матери Егорка не нужен. Юрий и привез его к себе в имение, которое унаследовал от деда по матери, так как любит брата, а из родных у него тут никого не осталось.

— Вот ведь какую ношу себе на плечи взвалил — за чужие грехи лямку тянуть взялся… А что же поместье совсем махонькое с гулькин нос или никакого дохода не приносит, раз Юрий Григорьевич каждый медяк считает?

— Ему дед попечителя из Петербурга назначил, чтоб отец и это имение не промотал. А попечитель, офицер в отставке, очень строг насчет финансов, вот Юрий и крайне осторожен с тратами. И кроме того, боится, что попечитель может принять какие-нибудь меры, чтоб он не мог оставить Егора у себя.

— Так надо Павлу Александровичу сообщить об этом. Пусть бы тому опекуну нанес визит. Уж при его-то должности этот отставной офицер должен к нему прислушаться…

— Марфа, Яков Платонович уже пообещал Юрию, что напишет князю.

— Значит, Его Сиятельство съездит к тому господину в скором времени. Ребенку у молодого барина хорошо, но на него деньги нужны. Приодеть бы его, а то ведь барчонок… хоть и наполовину… Крестьянским сыном-то не выглядит, в папашу их общего, видно, пошел, раз с Юрием Григорьичем так на лицо схож.

— Я хочу в одной семье вещи попросить, которые сыну хозяев подарили, а они ему малы, чтоб отдали их или в счет моих уроков с их дочерью дали. Только Яков Платонович сомневается, что дадут — Егорка-то видишь, из какой семьи…

— Ну не дадут, так материи купим, я ему хоть пару рубашек сошью. Это-то я умею. Только это отложить придется немного, я ведь еще утюг сегодня купила…

— Марфа, как Яков Платонович жалование получит, пойдем ему белье покупать и для Егорки ткани купим. И анютиных глазок тоже, как хотели…