— Александр Дмитриевич, получается, брат Якова Платоновича, законный сын его батюшки? Сильно, наверное, горевал, что батюшка его умер… Теперь только он своей матушке опора, хоть и молод еще, наверное…

— Юрий Григорьевич, Александру восемнадцать, Дмитрий Александрович поздно женился. А жена его умерла, когда Саше был год, она была слабого здоровья.

— Вот как… Значит, князь один сына воспитал…

— Вместе с Павлом Александровичем, который Александра тоже очень любит.

— Отец и дядя. Хорошо, что двое… Я вот у Егорушки, можно сказать, один… Вам, должно быть, Яков Платонович рассказал, кем мне Егорушка приходится…

— Рассказал, — не стала скрывать Анна. — Он — Ваш брат, незаконный сын Вашего умершего отца.

— Так оно… Только люди другое могут подумать, зовет-то он меня тятенькой…

— Юрий Григорьевич, так ведь Вы и будете ему по существу родителем. Пусть лучше Вас зовет тятенькой, чем барином. А подрастет немного, поймет, что Вы его брат, а не отец… А что до злых языков, то пусть судачат. Добрые люди о другом подумают, что даже если Егор — Ваш сын, Вы его к себе забрали, а не бросили… А через какое-то время сплетни утихнут.

— Вы правы, Анна Викторовна… Только пока я предпочел бы, чтоб появляться в городе поводов не было. Или чтоб одному ездить. Только вот Егорушка оставаться дома без меня отказывается. А в город нужно, то одно, то другое, то в лавку, то в библиотеку…

— Юрий Григорьевич, мы ведь с Вами ранее помимо библиотеки, собственно говоря, и не общались. А ведь могли бы…

— Анна Викторовна, я хотел этого, — признался Юрий, — только… кто Вы, и кто я… Вы такая образованная, такая… прогрессивная… да еще медиум… А я неуч и в последние годы больше с крестьянами, чем с помещиками дела имел… Куда мне до Вас… и ранее-то… а сейчас и подавно… Вы вон за начальника сыскного отделения замуж вышли, а он из самого Петербурга… да еще и княжеский родственник… Яков Платонович хоть меня и приглашал к Вам, но, скорее всего, он это из вежливости сделал. Ему, наверное, не понравилось бы, что Вы с таким лапотником как я знакомство свели… Да еще после того, как я в такой ситуации оказался…

— А вот это совершенный вздор, Юрий Григорьевич! Яков Платонович не ханжа. Если пригласил Вас, значит, от души. И я очень рада видеть Вас у нас дома. И Вы вовсе не лапотник, а учиться никогда не поздно, главное, желание иметь.

— Мне бы Егорушку выучить. А сам я уж как-нибудь… — Дубровин махнул рукой. — Или правда тоже потом учебой заняться?

— Непременно, Юрий Григорьевич. Как возможность появится, так и сделайте это. Предки-то Ваши ведь, наверное, все же какое-то образование получали. Чем же Вы хуже их?

— Да, все они были образованы, даже папаша мой никудышный. И я бы мог хоть в гимназии выучиться, если бы не его пьянство и мотовство… Вам, Анна Викторовна, наверное, такое трудно понять. Вон, Ваши родители постарались, чтоб Вы гимназию закончили. А Его Сиятельство, отец Якова Платоновича, и вовсе какое ему образование обеспечил.

— Это так, Юрий Григорьевич. Но скоро Вы сами себе хозяин будете, не так долго и осталось.

— Да, полтора года всего. Так, наверное, и поступлю, не только Егорушке, но и себе учителя найму. А Вы мне пока книгу какую хорошую посоветуйте. Чтоб жизненная была… но не очень сложная

— Жизненная… — задумалась Анна. — «Отцы и Дети» Тургенева не читали? Там много про жизнь, про людей разных. Правда, легкой я ее назвать не могу. Я ее давно читала, а Яков Платонович в прошлом году. Если не ошибаюсь, она среди книг, что у него сундуке. Я могу посмотреть.

— Нет, Анна Викторовна, не утруждайте себя. Я в библиотеку заеду и эту книгу там возьму и каких-нибудь книжек, чтоб Егорке почитать. А сами Вы сейчас что читаете?

— Я — английские романы. Мне Павел Александрович дал на время. У него в усадьбе прекрасная библиотека, есть книги на любой вкус.

— А я могу посмотреть на тот снимок Его Сиятельства и Якова Платоновича, что был в газете?

— Можете, конечно.

— Как же Яков Платонович похож на своего батюшку и на дядюшку тоже. Как хорошо, что у Вас есть семейные фотографии.

— А у Вас, Юрий Григорьевич, разве нет?

— У меня только несколько, в основном со стороны Черкасовых, то есть Затонские. Карточка матушки Веры Васильевны до ее замужества, та, где мы с ней и дедом Василием Савельевичем и с бабушкой Таисией Степановной, когда я маленький был, и пара с дедом и бабкой. А те, где родня со стороны Дубровиных, были да сгорели. Кроме одной, где я со своими родителями и дедом Илларионом Ардалионовичем, отцом папаши моего. Она в моей комнате стояла.

— Фотографии сгорели?

— Да, папаша мой в кабинете как-то пожар учинил — по пьяни сигару помимо пепельницы на бумаги бросил, а те и занялись… Немного и сгорело — стол его да ковер… Меня Яков Платонович про родню мою спрашивал, а я даже не вспомнил, что бумаги некоторые семейные тогда и сгорели, они в ящиках стола были.

Анна погрустнела — она так надеялась, что у Юрия есть фотографии Дубровиных. И она, возможно, с их помощью могла бы попытаться вызвать их духов, чтоб узнать, не являются ли они с Юрием родственниками, как предположил Яков

— Анна Викторовна, я Вас расстроил чем-то?

— Нет, я только подумала, что семейные документы и снимки жалко… Но могло быть и хуже, если бы дом сгорел.

— Уберег нас тогда Господь, Степан с Пахомычем потушили.

— А отец Ваш тогда в кабинете был?

— Нет, спал в своей спальне, без задних ног. Пахомыч не посмотрел, что барин, так его выбранил, что папашу даже проняло. Он курить бросил, представляете? Видно, правда, сгореть заживо побоялся, так его Пахомыч настращал. А то бы и правда рано или поздно дом сгорел, папаша ведь, бывало, совсем не соображал, что делал… С огнем-то и трезвому надо быть осторожным, а пьяному и подавно…

— А я вот, представьте себе, опасаюсь самовар разжигать.

— А зачем Вам это делать, Анна Викторовна? У Вас Марфа Федоровна для этого есть.

— Она ведь только приходит к нам. А чаю и без нее выпить хочется. Пойду-ка я посмотрю, самовар, должно быть, закипел уже.

— Ваша Милость, как хорошо, что Вы вышли. Мне самовар нести надо. Егорушка, ты с барыней Анной Викторовной иди к тятеньке.

Анна повела мальчика к Юрию, а Марфа внесла в дом самовар и перелила кипяток в новую бульотку. Затем принесла в гостиную ее и чайный сервиз, а также пирожные, печенье и конфеты.

— Анна Викторовна, Вы уж не обижайтесь. Я быстро чай попью, чтоб Егорушке еще не ждать… Вы же, наверное, его с собой за стол не посадите…

— Это почему же? Чем он провинился, чтоб его за стол не садить? — нахмурилась Анна. — Он что же дома у Вас не в столовой, а в кухне ест? — она поняла, что имел ввиду Юрий — что, возможно, несмотря на свои взгляды, ей будет неприятно иметь за столом ребенка крестьянской девки.

Юрий увидел, что Анна Викторовна догадалась, о чем он вел речь. Ему стало не по себе — такая добрая душа, а он ее, видимо, обидел своим суждением. Нужно было как-то выйти из неловкой ситуации.

— Нет, дома я его с собой за стол сажу. Но ему Михей сиденьице сделал, чтоб на стул ставить. Так-то его из-за стола совсем не видать будет…

— А мы Марфу попросим, чтоб она Егорку на коленях подержала. И Егорку подержит, и чая с нами выпьет… если Вы не против…

— Как я могу в гостях против быть? Я дома с Акулиной тоже вместе обедаю. Она как Марфа Федоровна — ключница. Она всегда ко мне хорошо относилась, еще я когда в детстве с матушкой к деду приезжал… Марфа Федоровна, Вы уж Егорушке дорогую посуду не ставьте, побьет еще, попроще какую-нибудь дайте.

Марфа чуть усмехнулась и принесла фаянсовые чашку с блюдцем. Усадила Егора к себе на колени, а Анна Викторовна налила всем чаю.

— Егорушка, выбирай, какое тебе пирожное, — предложила она мальчику.