— Аня, у тебя такая красивая улыбка, она тебе так идет, — Яков встал рядом с женой и снова поцеловал ее и погладил по волосам.

— Яков, ты не видел мой гребень? Я хотела подобрать волосы.

— Вот он, — Штольман вытащил гребень из кармана лежавших на стуле брюк — он положил его туда вместе с перстнем Ливена. — Я не припомню у тебя такого. Красивая вещь, изящная, искусной работы. Подарок Павла? — спросил он, когда стал одеваться.

— Да. Я собиралась в такой спешке, что многое забыла дома. У меня не оказалось с собой даже расчески и принадлежностей для умывания, — призналась Анна. — В поезде Павел разрешил воспользоваться его. А когда были в усадьбе, подарил мне несессер со всем необходимым и набор гребней… и не только… Еще гарнитур, похожий по стилю на эти гребни — я надевала его в те вечера, когда Павел собирал нас, а большой гостиной. Это украшения Ливенов, они не сравнимы с драгоценностями графини, но мне нравятся. Он предлагал мне в подарок и более дорогие украшения, но я отказалась. Но опять же я надевала их раз или два по вечерам.

Штольман подумал, что князю Ливену, наверное, было неловко, что у новообретенной племянницы нет драгоценностей как у его любовницы, и предложил ей что-то из семейных, чтоб Анна не чувствовала себя в сравнении с графиней бедной родственницей.

— Давай посмотрим подарки после того как подкрепимся?

— Давай, ты же не можешь этого дождаться.

Они прошли на кухню, Штольман достал из подпола кастрюлю с рыбой, а Анна вынула из коробки посуду.

— Это от Павла, Марфа сказала, что он купил сервиз в дорогу. Сервиз простой, но ты не против, если мы поедим из него?

— От чего же? Совсем нет.

Анна ополоснула, вытерла тарелки и чашки и столовые приборы.

Штольман поставил тарелки на поднос, чтоб отнести в гостиную, и разложил по тарелкам рыбу. Взяв вилку, он вгляделся в рисунок на ней и увидел вензель:

— Столовое серебро Ливенов… странное сочетание с глиняной посудой… в отличии от мейсенского фарфора… Это новая экстравагантная мода столичной аристократии? Или же политическая тенденция — быть вроде бы ближе к народу и пользоваться простой посудой как он, но в то же время не опускаться до него, держа в руках столовый прибор, стоимость которого равна половине деревни, где этот народ живет?

— Нет, в данном случае это сочетание практичности и изысканности. Практичность в том, чтоб было не жалко, если посуда побьется в дороге, про изысканность ты и сам понимаешь… Марфа сказала, что зимой из таких чашек пить чай очень приятно, они согревают руки.

— Да, в них чай будет оставаться горячим намного дольше, чем в тонком фарфоре… Хочешь, разожгу плиту и сделаю чай? У меня, правда, есть холодный, что я пил утром.

— Холодный вполне подойдет.

Анна поставила темно-синие чашки со звездами на второй поднос.

— Аня, я все принесу, не беспокойся.

Яков Платонович дважды сходил с подносами из кухни в комнату, а затем налил жене чаю — ему было приятно ухаживать за ней.

Рыба на этот раз понравилась Анне больше — она проголодалась, да и в компании Якова есть ее было приятней, об этом она ему и сказала.

— Проголодалась в компании со мной? — чуть переиначил Штольман фразу жены.

— И это тоже, — с улыбкой согласилась она.

— Аня, как мне нравится, когда ты улыбаешься, — еще раз сказал он. — Пойдем уж, посмотрим твои подарки, от них, думаю, ты засияешь еще больше.

Анна открыла сундучок, который Павел оставил для нее. Она была уверена, что он не оставил без внимания и племянника. Так и было — в сундучке оказались коробка и для Якова.

— Давай сначала посторим, что досталось тебе, — предложила она.

В коробке было полдюжины тонких платков с вензелем Ливенов — как без этого, книга со стихотворениями немецких поэтов, небольшой несессер — снаружи копия того, что был у Павла в дороге, а также жестяная коробка, из которой Яков достал что-то совершенно необычное.

— Что это?

— Это — бритвенный прибор братьев Кампф, я видел его в одном журнале, но в руках не держал ни разу. Говорят, порезаться им меньше шансов, чем обычной бритвой. У Павла такой же?

— Не могу знать, Ваше Высокоблагородие. У него в несессере было много всяких коробочек. Возможно, в одной и был такой прибор. Я не интересовалась, что было в каждой.

Анна вспомнила, что утром, когда она проснулась, Павел был побрит. На ходу раскачивавшегося поезда бриться, безусловно, было сложно, а Павел не порезался. Скорее всего, у него и правда был такой же инструмент, как он подарил Якову. Да и когда они вернулись в усадьбу, и оказалось, что подполковника Ливена срочно вызывают в Петербург, Демьян и Матвей очень быстро привели князя в должный вид, Наверное, Демьян брил Его Сиятельство такой же бритвой.

— Очень полезный подарок, — оценил Яков. — К такой бритве, конечно, нужно приноровиться, но за несколько раз я сумею.

— И все же будь осторожен, мало ли что про этот прибор говорят…

— Думаю, больший риск порезаться, когда лезвие притупится, а здесь лезвий целая коробка.

Рядом с коробкой, на крышке которой была надпись «для Якова», была похожая. Штольман открыл и ее, думая, что она также предназначалась ему. — Бельгийский бульдог, — определил он, взяв из нее револьвер. — Только зачем Павел положил его для меня?

— Не для тебя, а для меня, — пояснила Анна. — Яков, ты только не сердись. Павел учил меня стрелять. Я его очень просила, он отказывался, но потом все-таки сдался.

— Ты загнала его в угол шпагой во время поединка? Или он сдался без боя и сложил оружие? — усмехнулся Яков Платонович. — Что-то на него не похоже…

— Нет, но фехтование тогда имело место — Павел упражнялся на шпагах с Демьяном. Я тогда сказала, что папа научил меня фехтовать, а стрелять я не умею. И очень просила Павла меня научить. Он ответил, что если он возьмется за это, ты его пристрелишь…

На лице Якова появилась улыбка — Павел будто читал его мысли.

— Хотелось бы… Только если пристрелить заместителя начальника охраны Императора, да еще за подобное, тут каторгой не отделаешься, сразу повесят… А у меня семейная жизнь только начинается… и вдовой оставлять тебя не хочется…

— Ты бы мог остаться вдовцом… точнее не знаю в каком качестве… ведь мы даже не были вместе… если бы тогда не подоспел и не расправился с Магистром… — серьезно сказала Анна. — Я про это и рассказала Павлу, и он согласился, что научиться стрелять будет не лишним.

— Аня, прости мой веселый тон… Теперь я понимаю, почему Павел все же решился давать тебе уроки стрельбы… И как, у тебя есть успехи?

— Таких, как у тебя и Павла, мне, конечно, не достичь никогда в жизни, да и как у Коробейникова, пожалуй, тоже. Но Павел сказал, что для новичка неплохо. Бульдог не такой тяжелый, как другой револьвер, который я пробовала сначала. С тем было трудно, и Павел посчитал, что мне нужен другой. В доме оказался этот бульдог, и с ним пошло лучше. Потом Павел пообещал, что отдаст мне его насовсем.

— Но ты ведь не собираешься носить его с собой постоянно? — с подозрением посмотрел Яков Платонович на неугомонную жену.

— Нет, конечно. Только тогда, когда… будет опасно.

— Анна! Я очень тебя прошу не ввязываться больше ни во что опасное!

— Как будто всегда с самого начала ясно, опасно это или нет… Иногда опасность приходит оттуда или от того, что и не подумаешь… как, например, от моей бывшей соученицы…

— В этом ты права. Волк, точнее волчица в овечьей шкуре… и не она одна такая…

— Это ты про Нежинскую? — не удержалась от вопроса Анна.

— И про нее тоже, — не стал отрицать Штольман, — хотя овечкой она никогда не была…

— А кем?

Яков Платонович задумался:

— Возможно, кошкой. Кошкой, которая играет с собой как с мышью… до того, как попытается… загнать тебя в мышеловку… — сказал он вслух, хотя в мыслях у него были совершенно другие сравнения — те, которых он бы не стал озвучивать при Анне. При Павле он, скорее всего, выразился бы так, как сейчас чувствовал… Он вздохнул — он столько ждал Анну и омрачил их первый день вместе неосторожными словами… что за идиот…