— Ну, может, на камень где-то ступила и не заметила. Ты точно не оступалась? Ногу не подворачивала?
— Нет, это не так, как… когда я тебя пошла как-то искать… ночью… — вспомнила Анна про свою глупость. — Все хорошо, мне кажется, что ногам уже легче. Может, я встану?
— Нет уж, милая моя, посиди спокойно хоть немного.
— Скучно так сидеть.
— А с мужем? — Яков сел рядом с Анной и обнял ее. — Я могу развлечь тебя.
— Знаешь, наверное, не очень удобно целоваться, когда ноги в тазу с водой, — засмеялась Анна.
— Я могу развлечь тебя и другим способом.
Штольман принес сверток.
— Аня, здесь несколько вещиц, которые я храню очень много лет и которые мне дороги. Эта фигурка из комнаты моей матушки, я взял ее с собой, когда уезжал в пансион, — протянул он танцовщицу Кати Анне.
— Невероятно, за столько лет она даже не побилась.
— Сам удивляюсь этому. У матушки было много всяких статуэток, эта была самая маленькая, она тоже ее любила, как и некоторые другие… Например, ту, где кавалер сидел у ног барышни, положив ей голову на колени…
— Наверное, как это делал ее Митя, — предположила Анна.
— Вполне возможно… Может, ту статуэтку ей сам Дмитрий и подарил… Вот еще одно мое сокровище, — Яков развернул мушкетера.
Анна взяла фигурку из рук мужа и стала внимательно рассматривать ее:
— Это не просто солдатик, а настоящее произведение искусства, думаю, весьма дорогая вещица. Яков, у него глаза такого же цвета, как и у тебя! Это чистое совпадение? Или же подарок Дмитрия Александровича?
— Нет, не совпадение. Если посмотришь на узор на кирасе и на одно из клейм на основании фигурки… зная, что искать, то обнаружишь там латинскую L.
— Ливен? Значит, все же подарок от Дмитрия Александровича.
— Да, от него, тайный подарок — на Рождество. Мне тогда сказали, что он от благотворителя, как и ажурная серебряная закладка, которую я получил несколько лет спустя, учась в Училище правоведения. На ней я тоже нашел знак принадлежности Ливенам. Закладка в книге в сундуке, я не буду ее сейчас доставать…
— Значит, Дмитрий Александрович все это время интересовался тобой, беспокоился о тебе, хотел хоть как-то скрасить твою жизнь…
— Да, именно так. Еще на одно Рождество я получил от благотворителя носки и теплую ночную рубашку, а на другое — шарф и перчатки на меху.
— Яков, Дмитрий Александрович заботился о тебе как отец… Как мужчина мог заботиться о своем сыне в данных обстоятельствах…
— Сейчас я это понимаю… Но если бы тогда я получил хоть намек, что это был не благотворитель, а родной человек, пусть тот, который хотел остаться неизвестным… Мне было бы намного легче… — грустно сказал Яков.
— Думаю, что если бы была такая возможность, он дал бы тебе знать… Он очень боялся, что его отец мог узнать про тебя. И тогда даже то, как он заботился о тебе — в тайне ото всех, стало бы невозможным.
— Да, наверное, если бы не его отец… все могло бы быть по-другому…
— Яша, — погладила Анна мужа по щеке, — абы да кабы… Хорошо, что ты хоть взрослым узнал про Дмитрия Александровича. А ведь он мог так и не насмелиться… И ты бы по-прежнему думал, что никому не нужен, и никто тебя не любил…
— И в этом ты права… Дмитрий Александрович мог и не открыться Павлу… или не успеть этого сделать…
— И такое могло быть, к сожалению. Но в последние дни он сделал все, чтоб ты все же узнал о нем… и позаботился о тебе, как мог.
Анна подумала о том, как перед смертью Лиза взяла с мужа слово позаботиться о внебрачном сыне как он сможет, как подскажет ему совесть.
— Да, признался Павлу, что у него есть сын от Кати, и оставил мне наследство, хотя и не был обязан делать это… Аня, как-то я случайно заснул с перстнем Дмитрия Александровича на руке, и мне приснился сон. А после пришли воспоминания о детстве… С той ночи у меня было несколько сновидений и связанных с ними воспоминаний… Например, я вспомнил, что к нам домой однажды приезжал Дмитрий Александрович.
— Что?! Он приезжал к тебе?
— Да, приезжал. Отец отвел меня в свой кабинет, где ожидал незнакомец. Мне сказали, что он родственник по линии матушки. Он взял меня на руки, поцеловал, посадил на колени, чего отец никогда не делал. И пообещал, что когда он уйдет к ангелам, то оставит мне свой перстень. Отец был крайне недоволен его визитом в целом и решением оставить мне кольцо в частности… Аня, я не помню его лица, только добрые зелено-голубые глаза, теплую улыбку и фигуру как у великана… Мне хотелось, чтоб он приехал еще, но отец сказал, что гость живет далеко и больше навещать меня не сможет… Вскоре после этого я заболел, а как поправился, ничего о том мужчине не помнил, а отец, конечно, никогда мне о нем не напоминал… Я не помнил ничего до тех пор, пока, как мне кажется, перстень князя не всколыхнул мои воспоминания… Аня, как ты считаешь, перстень мог повлиять на то, что ко мне вернулась память о детстве? Или же я схожу с ума? И мне нужно обратиться к Александру Францевичу, чтобы он посоветовал мне доктора, который разбирается в подобных вещах? — спросил Яков Платонович о том, что беспокоило его.
— А Дмитрия Александровича ты видел только во сне? Его дух к тебе не приходил?
Штольман с удивлением посмотрел на жену:
— Нет, не приходил…
— Ну, значит, ты не сумасшедший — в отличии от меня, как некоторые думают.
— Аня, ты определенно не сумасшедшая.
— Яков, а ты определенно не сходишь с ума, иначе бы не задавался этим вопросом — я читала об этом в каком-то журнале. Если хочешь, спроси об этом доктора Милца. Но, думаю, он скажет тебе то же самое… У меня было подобное как у тебя… Я как-то нашла в сарае свою старую сломанную куклу и вспомнила, как мне ее на именины подарила бабушка Ангелина. До этого я почему-то считала, что это был подарок отца…
— Аня, я тоже нашел кое-что в сарае в одном из сундуков, когда прибирал там…
— Ты прибирал в сарае? Должно быть, Вам и впрямь было себя нечем занять, Яков Платонович.
— Это нужно было когда-то сделать, а у меня было время… В сундуке была трость, я показал ее Марии Тимофеевне, она сказала, что это трость твоего деда Ивана Андреевича. Ты его помнишь?
— Совсем не помню. Он умер, когда мне было года три. А вот бабушку Ангелину помню. Ко мне даже как-то приходил ее дух.
«Да, дух деда к тебе вряд ли бы пришел, если старик считал духовидение сумасшествием и стыдился этого проявления у своих родственников».
— Ты тогда не испугалась?
— Нет, мне почему-то показалось это… естественным… Хотя все — мама, отец, дядя Петр почему-то переполошились.
— Аня, любые родители бы переполошились, если б столкнулись с подобным.
«А Мироновы, зная, что такая странность уже была ранее в семье, особенно».
— Еще я нашел книгу, в ней что-то про духов, но я оставил ее в сундуке… Возможно, эта книга Петра Ивановича, своей-то ты бы, наверное, в старом сундуке не забыла.
— Нет, все мои книги на месте. А о чем именно та книга, не помнишь?
— Не помню. Можешь посмотреть завтра. Не хочу, чтоб сейчас ты копалась в старом пыльном сундуке.
— А в чистом достаточно новом сундуке я могу покопаться? Мои ноги уже отдохнули, я сама схожу в кладовку, — Анна вскочила с дивана, чуть не расплескав воду.
«Вот ведь егоза», — с нежностью посмотрел Штольман на непоседливую жену.
Анна принесла свою находку:
— Яков, этот портрет я нашла в комнате Дмитрия Александровича. Павел позволил мне приходить в его комнаты, когда я захочу. Как-то я налетела там на секретер…
— Налетела на секретер? Как Саша налетает на рояль? — усмехнулся Штольман.
— Не знаю, как это было, когда Саша был маленький. Но при мне он на рояль не налетал — по комнатам не бегал и не пил столько, чтоб не понимать, куда идет…
