— Ну не дуйся… Как все же ты нашла портрет, если, как сказала, в комнате нет вещей Дмитрия Александровича?
— Запнулась за ковер и, чтоб удержаться и не упасть, схватилась за стенку секретера, — не стала говорить правды Анна о том, что видела, как дух Дмитрия Александровича спрятал свои вещи в секретное отделение. — Видимо, при этом задела за какую-то потайную пружину, так как из секретера выпал узкий ящичек, в котором был этот портрет. Я показала его Павлу, и он разрешил мне забрать его для тебя. Думаю, это самый настоящий портрет, написанный с натуры, а не как тот, что стоит на пианино. Возможно, твоя матушка заказала его художнику тайно, когда Штольман был в отъезде. Художник сделал несколько набросков, уехав, написал основное, а потом приехал еще раз, нанести последние штрихи… Потом, когда Екатерина Владимировна умерла, Штольман разбирал ее вещи, нашел его и кольцо и отдал их князю… вместе с тем ее потретом, что ты получил от Саши в Петербурге… А, может, и еще с какими-то вещами, о которых мы не знаем…
Исходя из того, что он вспомнил в последние дни, Штольман мог не отдать, а продать князю Ливену вещи жены. А Ливен бы не поскупился, чтоб получить предметы, которые были до этого у его любимой женщины. В бескорыстность Платона Павловича Яков больше не верил… Но говорить об этом Анне он пока не решился.
— Судя по размеру портрета, и по тому, что он оказался в доме Павла, Дмитрий Александрович возил его с собой. Но зачем он спрятал его в тот секретер, если не оставлял у Павла никаких вещей?
— Возможно, это было, когда он уже чувствовал себя не так хорошо. Например, ему занедужилось, и он на время положил портрет в тот ящичек, чтоб его никто не увидел. А потом не смог его забрать, — предположила Анна.
— Да, скорее всего, так и было. Странно только то, что Павел не знал об этом. Секретер же стоит в его доме.
— Я спрашивала об этом Павла. Он сказал, что в таких секретерах потайные ящики могут находиться где угодно. И о них вообще могут не знать. Мне просто повезло, что я его обнаружила.
— Он не был на тебя сердит?
— Нет, он наоборот был рад, что таким образом нашелся портрет, на котором ты вместе с матушкой… Думаю, Дмитрий Александрович прятал его ото всех, от брата и, конечно, от слуг, хоть они безусловно преданы Ливенам.
«Не очень-то хорошо прятал, если Марфа нашла его рядом с кроватью Его Сиятельства. Хорошо, что женщина умная и не болтливая, не пошла рассказывать о своей находке. Со мной-то она поделилась этим, так как Павел Александрович разрешил ей говорить о своей семье».
— Ты поставишь этот портрет на пианино?
— Скорее всего, нет. Положу в комод, пусть лежит вместе с портретом матушки, который дал мне Саша. Пианино и так все заставлено семейными портретами.
Штольман вспомнил, что Левицкий обещал ему зайти в участок с фотографиями и рамками для Павла, но так и не появился. Но и он сам забыл взять пластину со снимком Анны, для которого выбрал рамку из слоновой кости. Нужно будет захватить его завтра. Если Левицкий не придет в управление, он отнесет ему пластину сам.
— Яков, мне очень нравится, что у нас столько семейных портретов. Это делает дом, который мы снимаем, нашим. И я стараюсь очень аккуратно вытирать с них пыть…
— Ну сейчас пыль с них будет вытирать Марфа. Она, что уж говорить, навострилась это делать за столько-то лет…
— Яков, ты видишь, что Марфа… не из простых слуг, таких как в доме родителей, хоть и была горничной?
— Конечно, вижу.
— Я хотела бы сказать тебе кое-что по этому поводу. В усадьбе слуги живут очень хорошо, у каждого во флигеле своя комната. Готовит для них стряпуха, которая помогает повару Харитону готовить блюда для Его Сиятельства…
— Аня, у нас самих домик, наверное, как кладовка в том флигеле… Увы, для более удобного размещения Марфы я ничего сделать не могу.
— Но чай-то ты можешь разрешить ей у нас пить.
— Да пусть хоть ведрами пьет, у нас водопровод в доме.
— Яков, я не о том… Ты не будешь против, если она будет пить чай вместе со мной, когда тебя нет дома?
— С каких это пор слуги пьют чай вместе с хозяевами?
— Ваша Милость Яков Дмитриевич, да Вы — сноб.
— Вовсе нет. Просто подобное в обществе не приветствуется… И Марфа первая скажет тебе об этом…
«Уже говорила, в поезде».
— А в обществе приветствуется, что князь пьет чай не в столовой, а в буфетной?
— В буфетной? Его Сиятельство пьет чай в буфетной? — с ухмылкой покачал головой Яков Платонович. — Какой скандал, какой конфуз…
— Да, когда торопится на службу. Мы с ним тоже пили там чай не раз. Не при графине, конечно.
— Вот, видишь, не при графине… значит, и Павел в какой-то мере все же придерживается норм, а не поступает только как ему заблагорассудится.
— Яков, я понимаю, о чем ты сейчас. Но постарайся понять и меня. Мне почему-то кажется, что в доме родителей Марфе будет не так просто. Там и вездесущая маменька, и Прасковья… Но Марфа ведь не будет говорить об этом, будет делать вид, что все хорошо. Потому что не захочет нас расстраивать, или чтоб мы вмешивались… У Павла слуги работают в доме только с утра до вечера, в другие часы занимаются своими делами, хоть во флигеле, хоть где-то еще в усадьбе. Даже если мама не задергает Марфу и будет давать ей отдых, что ей делать? Сидеть в своей комнатке, не решаясь лишний раз выйти из нее, даже если она проголодалась или захотелось пить? Здесь, у нас в доме, тоже не лучше — она постесняется есть или пить чай, если я рядом. Но если я буду настаивать, чтоб она мне составила компанию, ей, скорее всего, придется согласиться. И меня больше волнует не то, что у кого-то хватит наглости заглядывать в наше окно и высматривать, что прислуга сидит за столом с хозяйкой, а то, чтоб человек, которого оторвали от его дома — а усадьба князя Ливена была для Марфы много лет домом, чувствовал что наш дом теперь и его дом тоже.
— Браво, Анна Викторовна! Вы — истинная дочь адвоката! Выстроили такую речь в защиту, что у меня не осталось никаких аргументов, чтоб Вам оппонировать. Я горжусь Вами.
— Яков, ну зачем смеяться? — нахмурилась Анна.
— Аня, я не смеюсь над тобой. Я действительно горжусь, что ты можешь найти доводы, даже если они веские только в твоем представлении, а не как другие дамы просто заявить: «А я так хочу!». И топнуть ногой или скукситься, надеясь, что мужчина все же сдастся. Ты честно победила. Пусть Марфа пьет с тобой чай, если сама она, конечно, на это согласится.
— А как насчет Павла, который пьет чай в буфетной?
— Ну уж ему-то я точно не могу указывать, как вести себя в собственном доме, — рассмеялся Яков. — Я рад, что у него бывает возможность выпить чай хотя бы в буфетной, когда он спешит… Аня, он действительно был так занят, как ты говорила ранее?
— Да. Только не говори, зачем он приглашал меня, если у него не было времени.
— Не скажу. Я прекрасно понимаю, что у него служба, которая требует огромной отдачи. Кроме того, возможно, когда он приглашал тебя, он считал, что у него будет больше свободного времени, а когда вы приехали, обстоятельства изменились.
— Да, он именно так и сказал. Он думал, что будет свободнее. Но ему пришлось также заниматься делами, о которых он не предполагал ранее. Он на полдня, а то и на весь день ездил во дворец, а вернувшись домой, по несколько часов работал с документами.
— Значит, он много занимается бумагами?
— Да, и очень не любит, когда его при этом беспокоят.
— Кто же любит подобное? Часто нужно сосредоточиться, а это сделать невозможно, когда постоянно отвлекают… Он, наверное, запирает дверь кабинета на ключ?
— Нет, но бумаги переворачивает, когда кто-то заходит… Как-то сразу после обеда я зашла в его кабинет, не думая, что он уже начал работать. А он уже изучал какой-то документ и сразу же перевернул его, как только услышал, что открывается дверь. Сделал это машинально, даже не зная, кто зашел… Я тогда извинилась.
