— О, далеко не глупая, видит и понимает очень многое. Например, в пролетке специально отвернулась, так как думала, что смущала нас… Князь Ливен, как мне представляется, дураков вообще не держит.

— В этом Вы абсолютно правы, Ваша Милость. Дураков у Его Сиятельства не водится, — улыбнулась Анна.

— Марфа может просто оговориться.

— И что в этом такого? Во-первых, не все в Затонске знают тебя по имени и отчеству, скорее больше по фамилии. Во-вторых, даже если и оговорится, какая в этом беда? В городе же известно, что князь Ливен признает тебя как родственника, сына своего брата Дмитрия Александровича. Умный человек и сам поймет, что для него ты уж никак не Платонович, и для его людей тоже. А дурак, так ему хоть сто раз разъясни, это не поможет… Яков, мне кажется, ты придаешь этому слишком большое значение. Извини, если обидела тебя последними словами… Наверное, за дни пребывания в усадьбе Павла я уже привыкла, что про тебя говорят Дмитриевич, и сейчас это кажется мне почти само собой разумеющимся, не так как тебе… А тебе нужно время, чтоб свыкнуться с этим, если, конечно, ты не решишь пресечь такое обращение к тебе Марфы сразу же.

— Нет, Аня, ты меня не обидела. И ты права, наверное, я придаю этому большее значение, чем следовало бы… Да, думаю, для тебя это стало привычным… Возможно, и я привыкну… и через какое-то время у меня пройдет ощущение, что Яков Дмитриевич — это какой-то другой человек, а не я сам…

— Яков, а ты сейчас и есть другой человек… в какой-то мере другой… Не для меня, конечно, для остальных… включая моих родителей, от которых мы сбежали.

— Да, пожалуй, пора возвращаться… Аня, еще раз извини, что так неловко получилось. Когда мы приедем домой и продолжим наши ласки, я сниму перед этим перстень.

— А если я хочу, чтоб мне дарил ласки именно сын князя? — озорно посмотрела Анна на мужа.

— Как пожелаете, Ваша Милость. Для Вас все, что угодно. Лишь бы Вам было хорошо со мной.

— Яков, ты же знаешь, что мне с тобой хорошо, всегда хорошо.

— Знаю, Аннушка, и безмерно счастлив от этого, — Яков Платонович еще раз поцеловал жену.

— Нагулялись? — поинтересовалась Мария Тимофеевна, которая все еще сидела с Виктором Ивановичем за столом на веранде. — Теперь по чашечке чая? Чай тот, что нам оставил Павел Александрович.

— Да, Мария Тимофеевна, это было бы очень кстати. Марфа, ты не подашь нам чай? — Штольман решил посмотреть, как Марфа отнесется к тому, что он попросил ее о том, что не входило в ее обязанности в доме Мироновых.

Прислуга тут же встала со скамьи напротив входа в дом:

— Сию минуту, Ваша Милость. Что прикажете подать к чаю?

— Думаю, это на усмотрение дам. Но я бы предпочел пирожное месье Паскаля.

— Да, пирожные из его ресторана необыкновенно хороши, — согласилась Мария Тимофеевна.

— Когда мы с Анной пойдем в ресторан при Дворянском собрании, мы не упустим случая попробовать те, которые еще пока нам не довелось. Как говорится, пировать, так пировать.

Мария Тимофеевна недоуменно посмотрела на зятя — на какие средства он собрался там пировать? Или же он так говорил про то, что закажет для них с Анной по чашке кофе или чая и паре пирожных?

Штольман ответил на ее незаданный вопрос:

— Мой добрый дядюшка Павел Александрович открыл для нас с Анной счет в ресторане Дворянского собрания.

— Даже так? Очень щедро с его стороны.

— Разумеется, злоупотреблять его добротой мы не станем. Но посетить это чудное заведение раз-два в месяц, думаю, позволительно.

Марфа подумала, как это похоже на Его Сиятельство — дать родственникам возможность почувствовать немного больше радости в жизни. Интересно, где в Затонске помимо ресторана Павел Александрович открыл счета для своего племянника с женой?

Несмотря на недовольство Прасковьи Марфа понесла чай сама — ей это приказал хозяин, а хозяйка Прасковьи этому не возражала. Наверное, Мария Тимофеевна думала, что зятю будет приятно, если всю семью обслужит их с женой новая прислуга.

— Марфа, думаю, дальше твоя помощь вряд ли потребуется. Мария Тимофеевна, Вы ведь не против разлить чай?

— Напротив, Яков Платоныч, мне будет приятно, особенно так как чай — подарок князя.

— Мама, Павел Александрович велел кланяться вам с папой и послал черенки своих любимых роз для сада, — вспомнила Анна. — Только я не знаю, куда они потом делись.

— Ваша Милость, мы с Демьяном на станции положили их сверху в мой чемодан, чтоб не сломались. Я о них позабочусь. А потом их надо будет высадить.

— Да, нужно выбрать какое-нибудь хорошее место в саду.

Анна откусила от корзиночки со взбитыми сливками — она была столь же хороша, как и у Харитона.

— Я хотела бы, чтоб их посадили около веранды или беседки, — выразила свое пожелание Мария Тимофеевна. — Чтоб можно было пить чай и любоваться ими.

«И говорить гостям, что розы — подарок князя, дяди зятя», — добавила про себя Анна. Она понимала, что матери было лестно, что ее муж состоял в родстве с князьями, признавшими его несмотря на его неоднозначное происхождение. Не у всех же родственники князья, да еще так близки к Императору.

— А какие это розы? Аня, ты знаешь?

— Знаю, но хотела, чтоб это было для тебя сюрпризом. Поверь, они тебе очень понравятся.

— Не сомневаюсь в этом. У Павла Александровича прекрасный вкус. Наверное, сад бесподобен.

— Да, сад чудесный, есть фруктовые деревья, вишня и другие ягоды. Кусты подстрижены в форме разных фигур…

— Наверное, у него несколько садовников, чтоб ухаживать за таким садом.

— Всего двое.

«Точнее остался один, второго убили».

— А цветов много? Какие кроме роз?

— Астры, левкои, душистый горошек, маргаритки, анютины глазки…

— Анютины глазки? Какого же цвета? — полюбопытствовал Штольман. — Разноцветные, пестрые или же голубые как твои глаза, Анюта?

— Разные, голубые в том числе. Но больше всего мне понравились фиолетовые с желтым и синие с желтым, они самые веселые, — использовала Анна слово, которое услышала от Павла в отношении этих милых цветов. — Может, и нам дома посадить такие? Марфа, как думаешь, это возможно?

— Отчего же нельзя. Можно и в горшки посадить, не обязательно в землю во дворе, и поставить на подоконники. У Вас в доме вон какие подоконники широкие, Ваша Милость.

— Тогда давай как-нибудь такие пестрые и посадим.

— Как скажете, Ваша Милость, — почтительно склонила голову Марфа, думая о том, что Его Сиятельство предпочел бы, чтоб у него в покоях анютины глазки были голубыми — как глаза Анны Викторовны и напоминали ему о ней. Но, как говорят, на вкус и цвет…

— Марфа, а лично для меня все же горшочек с голубыми анютиными глазками.

Марфа улыбнулась — прям как Павел Александрович. Хотя, поди, в отличии от Его Сиятельства, Яков Дмитриевич проявил интерес к цветам впервые в жизни.

— Ваша Милость, непременно. Я схожу в цветочные лавки, куплю горшков и рассады или семян. А если у них нет, скажу, чтоб выписали из Москвы или Петербурга.

— Когда пойдешь, еще посмотри горшок для пальмы. Вдруг ей нужен побольше.

— Посмотрю и спрошу, можно ли ее сейчас пересаживать, а то вдруг не время. У нас в усадьбе-то пальм нет, не завели как-то…

— Что, ни в оранжерее нет, ни в доме, к примеру, в большой гостиной? В Затонске даже в участке пальма есть.

— Ваша Милость, в гостиной стоит рояль цены баснословной. Там другие растения, их нужно поливать по графику, чтоб в комнате была влажность, которая для рояля требуется.

Штольман отложил вилку, которой ел бисквитное пирожное, и от души рассмеялся:

— Значит, не только у нас в участке график полива пальмы, но и у Павла Александровича в гостиной. И кто сей график составлял?

— Его Сиятельство вместе с настройщиком, тем, который и в Петербурге рояль обслуживает. В столице у Его Сиятельства тоже рояль очень известной фирмы, только поменьше. Но в Петербурге и так влажности хватает, не то что в усадьбе, город-то ведь на воде, а его дом и вовсе рядом с Невой.