Или у князя Ливена все домашние слуги такие? Демьяна с Трофимом ведь тоже мужиками не назовешь, не то что их Герасима. Трофим, конечно, был попроще, но отнюдь не из невежественной деревенщины, а Демьян как и Марфа не походил на слугу вообще. Если бы она встретила его в городе, сочла бы, что он, например, конторский служащий, управляющий или человек, державший свое собственное дело. Прислуга князя Разумовского, по крайней мере в Затонске, со слугами князя Ливена, как говорится, и рядом не стояла… Сколько же князь Ливен платил таким слугам? Она не догадывалась даже о примерном размере жалования, но в том, что дочь с зятем не смогли бы платить его сами, да и для них с Виктором это было бы весьма накладно, она не сомневалась. Но, как сказал Витя, жалование Марфы — по-прежнему забота Павла Александровича. С одной стороны, это очень хорошо, с другой — а вдруг Яков Платоныч рассердится, не захочет принять такой услуги от дяди? И тогда у ее дочери не будет прислуги, которой можно было бы поразить весь Затонск…

Мария Тимофеевна не успела проверить, подготовила ли Прасковья комнатку для Марфы, поэтому наказала, чтоб та отвела ее на кухню и, когда они будут обедать, дала ей поесть. Марфины сундуки по ее распоряжению отнесли в чулан на первом этаже.

В один из сундуков кроме одежды Марфа положила еще несколько вещей, которые были ей дороги — завернутый в платочек крестик, что батюшка нашел в корзинке вместе с ней самой, украшения, письма ее барышень с карточками их семейств, свою совместную карточку с Демьяном, сделанную как-то в Петербурге, и еще одну — которую ей оставил Павел Александрович в конверте вместе с деньгами и запиской. В записке он объяснил, что это деньги на дорогу и на возможный наем комнаты, если ей будет тяжело жить у Мироновых. Про карточку он написал, что, как ему кажется, Марфа хотела бы иметь изображение Дмитрия Александровича, поскольку видел, как она порой вздыхала, осторожно смахивая незримую пыль с портретов, на которых был он. К сожалению, лишнего снимка, где Дмитрий Александрович был бы один, у него под рукой не оказалось. Был только тот, на котором Ливены были все вместе — Дмитрий Александрович, Саша и он сам. Этого снимка Марфа ранее не видела, он был не парадным, а, если можно так выразиться, домашним. Мужчины расположились на диване в гостиной Павла Александровича. Павел Александрович, сидя в центре, приобнял старшего брата и их общего сына, у всех троих были очень похожие полуулыбки. Она знала, когда был сделал этот снимок — в тот же день, что и тот, что стоял в кабинете Его Сиятельства, и с которого, как он сказал, она столько раз смахивала несуществующую пыль. Павел Александрович извинялся за то, что вложил его, а не портрет Дмитрия Александровича, и в то же время надеялся, что в далеком и чужом Затонске он будет напоминать ей о доме, где она провела столько лет. Когда она прочла записку, она подумала, что всегда считала Павла Александровича человеком с добрым, чутким сердцем, пожалуй, лучшим человеком, который встречался ей в жизни, но чтоб он подарил ей снимок своей семьи, такого она от него не ожидала.

Хорошо, что семья Мироновых была не из тех хозяев, которые будут лазить по вещам прислуги, как это иногда бывает. И хорошо, что сундук запирался на надежный замок. Кто его знает, на что горазды слуги, даже если это дом адвоката. В Затонске только одна Анна Викторовна поняла бы, что князь подарил ей семейный портрет по доброте душевной, а не потому, что ее с ним связывали особые отношения, те, о которых не принято говорить в приличных домах.

Мария Тимофеевна зашла на кухню, чтоб поторопить Прасковью:

— Все уже за столом, давай поживее.

— Барыня, так прямо сейчас и несу уже.

— Мария Тимофеевна, я могу помочь, — предложила Марфа.

Мария Тимофеевна, помня разговор с мужем о том, что прислуга князя Ливена будет только помогать ей делать прически и при необходимости одевать ее, а не заниматься всем и вся, как в доме Анны, махнула рукой:

— Прасковья сама справится. А ты отдохни пока, дорога-то не ближняя была, да еще с перекладными.

Когда барыня удалилась, Прасковья посмотрела на новую прислугу недобрым взглядом, хмыкнула и взяла поднос. Марфа поняла, что если ей придется искать себе комнату, то, скорее всего, это будет не из-за нервов Марии Тимофеевны, а по другой причине.

Как только Прасковья подала закуски, Виктор Иванович налил дамам вина, а себе и зятю коньяка — того самого, что оставил ему в подарок Павел Александрович:

— За благополучное возвращение Анны!

— Папа, разве мое возвращение могло быть другим? — улыбнулась Анна.

— Ну в дороге всякое бывает. Слава Богу, обошлось без неприятностей. Ведь так?

— Конечно, я же туда и обратно ехала первым классом.

— Как будто в первом классе ничего не может случиться. И там всякое бывает, можешь мне поверить… — серьезно сказал Штольман.

— Яков Платоныч, Вы хоть за столом не рассказывайте, что там бывает… А то испортите аппетит еще до того, как мы к самому обеду приступим.

— Не буду, Мария Тимофеевна. У нас ведь есть тема поинтересней. Нам всем не терпится узнать, как Анна съездила к Павлу Александровичу.

— Да, да, Аня, мне хотелось бы услышать обо всем… Расскажи, какие гости были у Его Сиятельства. Только ты с графиней? Или же был кто-нибудь еще?

Мария Тимофеевна надеялась, что князь, возможно, пригласил еще кого-то из своих столичных знакомых-аристократов и представил им Анну.

— Сначала только мы с Натальей Николаевной. А потом на пару дней приехал Александр.

— Да? Александр был? Тоже по приглашению Павла? — спросил Яков Платонович, беспокоясь о том, не позвал ли Павел, который проводил время со своей любовницей, молодого кавалера для Анны — для компании.

— Нет, он приехал сам, ему не нужно приглашение в дом дяди. И он сам решил остаться на два-три дня, раз уж у Павла Александровича гости.

— А какой дом у Павла Александровича? Как у князя Разумовского?

Анна усмехнулась про себя — Яков был прав, если бы она и не упомянула Разумовского, мама бы непременно сделала это в любом случае. Она посмотрела на мужа и заметила у него легкую ухмылку. Видимо, он думал о том же, что и она сама.

— Дом большой. У Саши там свои комнаты, как были и у Дмитрия Александровича. Когда дядя Павел показывал мне дом, мы заглянули в комнаты, где жил Дмитрий Александрович, и в его тоже.

— Ты была в комнатах князя? А это… прилично?

— А что в этом неприличного? — не поняла Анна вопроса матери. — В его гостиной не было ничего такого, чтоб туда нельзя было кому-то заглянуть.

— А графиня…

— Что графиня?

— Разве она жила не в его комнатах? — Марию Тимофеевну волновало, не слишком ли вольно вел себя столичный дамский угодник в присутствии ее дочери.

— Маша, ну ты бы постеснялась подобное спрашивать, — с укором произнес Виктор Иванович. — Графиня князю не жена, чтоб жить в его покоях.

— Так кто этих князей знает… У них в столицах свои устои… — сказала Мария Тимофеевна, смотря не на мужа, а в тарелку с супом, который только что подала Прасковья.

— Мария Тимофеевна, даже если и так, не думаю, чтоб при Анне Павел Александрович позволил себе подобное, — высказал Яков Платонович свое мнение относительно родственника.

— Мама, графиня жила в комнатах на той же стороне дома, что и я. Но мне дядя Павел отвел самые лучшие гостевые комнаты. И в своем доме Павел Александрович следует приличиям. Таких вольностей, о которых ты спросила, он не допускает. И еще, он не проявляет своих чувств по отношению к Наталье Николаевне прилюдно. Если тебе интересно, я видела только раз издали, как он целовал графиню, и то потому, что пошла гулять в ту же часть сада, не зная, что там были они. Павел Александрович был очень занят все дни, ездил по службе во дворец, а приехав домой, долго работал с бумагами. Я рада, что он мог находить время для Натальи Николаевны.