— Ваша Милость, Вы скажите, куда вещи Ваши нести.

— В кладовую, наверное, — решила Анна.

— Аня, это точно твой сундук? — кивнул Штольман на незнакомую ему вещь. — У нас такого не было.

— Это сундук Павла, с книгами и подарками.

— Целый сундук с подарками? Однако…

— Барин, ну так куда несть-то? — спросил один из извозчиков.

— Я покажу, следуйте за мной.

Штольман открыл ворота, затем дом. Извозчики, кряхтя, потащили большой сундук. Анна и Марфа пошли за ними, Марфа несла корзину, которую так и не выпустила из рук всю дорогу.

— Ваша Милость, куда посуду и столовые приборы прикажете деть?

— Посуду пока на стол в кухне поставим, а серебро я в ящик комода в гостиной уберу.

— А подпол у Вас есть? Надо бы корзину в холодное место поместить, там ведь еще осталось кое-что, буженина, к примеру, она по особому рецепту Харитона, дольше не портится, так что все еще хороша.

— Подпол есть. Но еду ты тут не оставляй, с собой возьми. Не знаю, что тебе в доме родителей дадут есть. Но пусть у тебя будет что-то про запас, та же буженина с хлебом. Пойдем в гостиную.

Марфа вздохнула — Его Сиятельству, поди, захотелось горючими слезами залиться, в дом зашедши. Если бы не пианино, нескольких дорогих вещей вроде красивой керосиновой лампы и штор да еще семейных портретов гостиная сына князя выглядела не лучше людской во флигеле. Марфа понимала, что хозяева сняли домик не у богатой семьи, а тот, что могли себе позволить. Мебель была добротная, но далеко не новая и не отличалась элегантностью. Даже не равнялась той, что в комнатах для гостей, которые обставили довольно просто в сравнении с покоями князя или гостиными. В доме князя Ливена Марфе больше всего нравились гостиная Его Сиятельства и большая гостиная внизу. Гостиная князя была обустроена красиво, со вкусом, но не вычурно или помпезно, в светлых тонах, как предпочитал сам Павел Александрович. Гостиные, особенно большая, были более роскошными, как и полагалось в доме титулованной особы… Чтоб там стоял обшарпанный, накрытый скатеркой сундук, место которому было не в парадной комнате, а в чулане или на худой конец в гардеробной, она не могла представить и в страшном сне. Но в доме было чисто и несмотря на простоту уютно.

— Хорошая Вы хозяйка, Ваша Милость.

— Ну тут в последнее время Яков Платоныч один хозяйствовал. Но ты права, приятно зайти в комнату, где порядок.

— Матушка Ваша, поди, приходит, наставления дает?

— Да как-то, знаешь ли, нет. Хотя я ожидала от нее другого… Давай пойдем на улицу к моим родителям, а то они в коляске остались, чтоб извозчикам не мешать. А Яков Платоныч потом к нам выйдет.

— Марфа, я вижу, с корзиной ты не расстаешься, — заметил Виктор Иванович. — Ценности что ли у тебя там какие-то? А ведь сказала, что посуда.

— Ценности как и посуду мы в доме у Анны Викторовны оставили. Ей и Якову Дмитриевичу Его Сиятельство серебро столовое на две персоны дал, не простое, с княжескими вензелями.

— Ты сказала, Якову Дмитриевичу? — уточнила Мария Тимофеевна.

— Так для нас, тех, кто у князя Ливена служит, Его Милость — Яков Дмитриевич, раз он сын Дмитрия Александровича. Его так Его Сиятельство распорядился называть, да и мы сами по-другому его величать бы не стали. В усадьбе все очень надеятся, что Яков Дмитриевич к Его Сиятельству в гости приедет.

— Кто в гости приедет? — спросил Штольман, услышав конец фразы.

— Так Вы, Ваша Милость. Я говорю, что все ожидают, что Вы к своему дядюшке Павлу Александровичу в гости приедете.

— Приеду, конечно, когда служба позволит. Мы с Анной Викторовной вместе приедем.

— Вот радость-то Его Сиятельству будет! И мы с ним вместе порадуемся.

— Ну а пока мы с Марией Тимофеевной порадуемся, что они нас сегодня почтут своим присутствием. А то из-за службы Яков Платонович не так часто у нас бывает, как хотелось бы.

— Хоть бы Вас, Яков Платоныч, Коробейников из-за стола не вытащил. А то прибежит, мол, никак без Вас, Яков Платонович, не обойтись, бросайте все и за ним…

— Мама, ну такое только раз и было. И там действительно было не обойтись без Якова. Антон Андреевич же не специально ему закончить ужин не дал.

Анна подумала, что хорошо, что мама напомнила только про прерванный ужин, а не про то, как ей пришлось идти в комнату дочери и будить Штольмана, когда он проспал на службу, и Коробейников потерял его.

— Мария Тимофеевна, Трегубов отпустил меня на целый день и наказал Антону Андреевичу без крайней надобности меня не беспокоить. С большинством дел Коробейников может справиться сам.

— Дай-то Бог, Яков Платоныч.

— Барин, так мы поедем? — спросил нетерпеливый извозчик. — У меня уже лошадь оголодала про ваши обеды наслушавшись.

— Она у тебя оголодала, может, потому что ты из ее овса кашу себе варишь, — не смолчала Марфа. — Сам-то вот какой фактурный, не то что лошадка твоя, — она погладила лошадь по гриве.

Виктор Иванович снова усмехнулся — хороша Марфа, за словом в карман не полезет. И в обиду не даст ни Анну Викторовну, ни Якова Платоновича, который для нее Дмитриевич, и злословить о них никому не позволит в своем присутствии. И не отвернется от них, как прислуга, что когда-то приходила к ним в дом, но перестала, узнав, что Штольман — незаконный сын князя. Надежный человек, что и говорить. Когда дочь с зятем уедут в Петербург, он уже не будет так тревожиться, так как рядом с ними будет Марфа.

========== Часть 5 ==========

На этот раз Марфа ехала в пролетке вместе с новыми хозяевами. Она видела, как они переглядывались и улыбались друг другу, видимо, не решаясь проявить при ней свои чувства более открыто. Она сделала вид, что ее интересовал городок, по улицам которого они проезжали, и отвернулась. Яков Дмитриевич тут же коснулся губами щеки жены, взял ее руку в свою, левую, ту, где на безыменном пальце был пестень его батюшки Дмитрия Александровича, и снова поцеловал ей ладонь, а после так и держал ее, пока они не подъехали к большому дому, выкрашенному в желтый цвет. Пока Штольман помогал жене сойти с пролетки, Марфа выбралась из нее сама.

— Марфа, это дом моих родителей, — пояснила Анна Викторовна, — я в нем выросла и жила, пока мы с Яковом Платонычем не поселились вместе в нашем домике. Конечно, к такому дому ты более привычная, чем к тому, где тебе придется заниматься хозяйством.

Дом Мироновых показался Марфе достаточно просторным для проживания там дворянской семьи. Однако поблизости не было флигеля, значит, прислуга жила в одном доме с хозяевами. Выходит, она неправильно поняла, когда Павел Александрович сказал, что жить она будет в доме родителей Анны Викторовны. В ее понимании в этом случае дом означал владение, а не постройку. Что ж, придется приноравливаться. Не все господа живут так, как князь Ливен или семья помещика Пшеничникова, у которых были усадьбы, и в них не только господский дом. Если матушка Анны Викторовны будет страдать нервами не только днем, но и ночью, и от этого не будет никакого покоя, придется снять комнатку, Его Сиятельство дал ей на это денег, на всякий случай. Но она так сделает, если уж будет совсем невмоготу.

Пока же Мария Тимофеевна была в хорошем расположении духа. Она видела, как Штольман был счастлив, что Анна вернулась домой, и как радовалась дочь тому, что теперь снова с мужем. В пролетке-то, наверное, как и на перроне обменивались нежностями, хоть Марфа и сидела вместе с ними.

Что касалось Марфы, она и представить не могла, что прислуга из дома князя Ливена окажется такой… необычной. Она думала, что горничная была простой женщиной вроде их Прасковьи, а она выглядела совсем по-другому. И дело было не только в хорошем, сшитом у портнихи платье, и подходящей к нему шляпке — явно не из дешевых, но и в красивом, умном лице, в ее стати, в привычке держаться с достоинством — в том, что не изменится от того, что на ней будет форма горничной. Такую женщину Мария Тимофеевна больше видела на должности экономки или гувернантки, если бы она была более образована.